Сюзанна Шлосберг - 1001 ночь без секса

– Сюзанна, ми должны што-то для фас шделать, – объявила Уилли. – Ми должны застафить вашего труга рефновать!

Она посмотрела на мой фотоаппарат, потом перевела взгляд на музыкантов, которые уже укладывали инструменты, и не успела я ни о чем догадаться, как Уилли вскочила на сцену и замахала бас-гитаристу.

– Эту тевушку обидел ее бойфренд. – Она энергичным жестом указала на меня. – Шнимитесь с ней, пушть он путет ее рефновать!

Я делала им отчаянные знаки, чтобы они не обращали на нее внимания, но Уилли не замечала этого.

– Сюзанна, иди сюда! Иди! – командовала она с такой уверенностью, что бас-гитарист не сдвинулся с места.

Даже когда я присоединилась к ней и показала на обручальное кольцо на пальце музыканта, она не успокоилась. Хайди управлялась с фотоаппаратом, а Уилли выверяла мизансцену, как заправский голливудский режиссер.

– Потойти блише! – говорила она гитаристу. – Ти толшен покасать, што шчитаешь ее секси!

Наводненный влюбленными парочками Лос-Анджелес внезапно показался не таким уж отталкивающим.

Я сдалась на милость победителя и сопроводила Уилли и Хайди в буфет, где Уилли поведала о моих злоключениях бедняге-официанту. Из-за ее акцента он так и не понял, в чем дело и почему я фотографируюсь, обнимая его за плечи, а Уилли держит над ним новогоднюю «корону». Во время ужина Хайди и Уилли по-прежнему доставали меня расспросами о размолвке с бойфрендом, но на этот раз я кое-как сумела перевести разговор на музыку кантри. Уилли и Хайди оказались заядлыми ее любительницами.

– Когда мы слушали Джо в прошлый раз, я узнала номер телефона его ударника! – похвасталась Хайди.

– Уилли Нельсон! О! Он меня сотрясает! – добавила ее мать. Я решила, что она имеет в виду «потрясает», но уточнять не стала.

Боясь, что меня заставят фотографироваться с кем-нибудь из охраны, я сразу же после ужина распрощалась. Нашелся и хороший предлог: до моего мотеля был час езды. Все три мотеля в самом Джекпоте были забиты до отказа, и мне пришлось остановиться в Уэллсе. Когда наступило новое тысячелетие, я находилась на 93-м шоссе, испытывая облегчение. Я пережила канун Нового года, и со мной не случилось ничего хуже того, что мне пришлось придумывать себе экс-жениха.

Теперь я преисполнилась решимости ехать домой и выполнять задачу максимум: менее чем за четырнадцать месяцев найти себе настоящего жениха. Проезжая через пустыню, я вдруг осознала, что вот уже почти год, как у меня не было секса, и задумалась о том, почему моя задача внезапно оказалась такой трудной, почему после стольких свиданий я, так никого и не выбрав, исчерпала возможности всех моих многочисленных родственников и друзей. Мне вдруг пришло в голову, что, может быть, дело не в мужчинах. Возможно, дело во мне.

В какой момент пустяковое затруднение оборачивается вселенским скандалом? Когда продовольственный кризис перерастает в повальный голод? На какой стадии экономический спад становится глубокой депрессией? И с чего вдруг пятнышко на платье Моники Левински начинает будоражить умы миллионов граждан?

Обо всем этом я задумалась, вступив в свою «Темную полосу»: я словно перешагнула некую невидимую черту и поняла, что этот период затянулся настолько, что заслуживает особого названия и ведения статистики.

Название – «Темная полоса» – далось мне легко. То же было и с общими подсчетами. Последний мой пересып (с Байк-Меном) состоялся ровно через три недели после того, как я вернулась из Бенда, а дату переезда я не забыла бы, даже если бы она не была записана в ежедневнике. Но, спросите вы, зачем мне вообще нужны эти подсчеты?

Ладно, ладно, все верно, вы правы. Подсчетами занимаются те, кто стремится придать происходящему больший вес. Скажем честно: многим ли из нас есть дело до того, что какой-нибудь там активист-правозащитник объявил голодовку? Но если мы узнаем, что голодовка эта длится уже двадцать семь дней, тогда мы, пожалуй, забудем о ней не сразу. Кому интересно знать, что «в Техасе установилась изнурительная жара»? Но если сообщается, что «вот уже второй месяц в Техасе стоит сорокаградусная жара», тогда мы оценим эту информацию и признаем ее вполне достойной ежедневных теленовостей.

Конечно, я не собиралась давать интервью и устраивать пресс-конференции по поводу моего воздержания, но решила, что магия чисел заставит друзей осознать всю тяжесть моего положения. Ведь многие наверняка скажут: «Ох, Сюзанна, да чего уж в этом такого особенного? Я вот, например, было дело, за целый год ни разу ни с кем не переспала». И тут я возражу: «Вот как?» – и сразу же назову безжалостную цифру.

А со статистикой, как известно, не поспоришь.

Не поймите меня превратно: я не собиралась делать из каждого нового дня воздержания сенсацию на первую полосу, как поступал Тед Коппель[11] во время кризиса с заложниками в Иране, но всякий раз, как на носу оказывался праздник – будь то Новый год, День святого Валентина или мой день рождения, – я инстинктивно возобновляла подсчеты. Я рассудила, что покончу с ними тогда, когда в конце концов – по мановению волшебной палочки или как-нибудь иначе – моя проблема разрешится. Ведь все проблемы рано или поздно разрешаются, не так ли? Для этого может понадобиться 444 дня, но заложники все-таки вернутся из Ирана домой. Вот и мой кризис рано или поздно обретет свое драматическое – или климактерическое! – завершение.

Но эта логика убедила не всех моих друзей. «А ты уверена, что стоило придумывать для кризиса особое название – «Темная полоса»? – спросила одна подруга. – Если она тянется так долго, это ведь, кажется, принято называть образом жизни».

Она, конечно, шутила, но мне было не до смеха. Впрочем, она тут же пошла на попятную: «Нет, нет, я не это имела в виду. Образ жизни тоже ведь иногда меняется. Например, мало кто из хиппи до старости остается хиппи, правда?»

Итак, я начала вести подсчет, и всякий раз, когда хотела, чтобы мне посочувствовали, вспоминала слова «темная полоса». Стратегия приносила успех. Цифра впечатляла, поражала, вызывала сожаление. Но когда трехзначные числа стали зашкаливать, придумка эта вышла мне боком. Сочувственное «Сюзанна, это ужасно!» сменилось любопытным «Сюзанна, интересно, а что с тобой не так?».

Скажу сразу: конечно, я думала о том, что, возможно, темная полоса – моя собственная вина. Одна статистика говорила, что случившееся со мной – не просто игра случая. К началу 2001 года я пересмотрела на сайте match. com тысячи кандидатур и по крайней мере с тремястами из них вступила в переписку. Отметя в сторону мужчин, присылающих и-мейлы типа «Мой лучший друг – моя маленькая безволосая собачка» и «Я могу узнать работу Дега с двадцати шагов, а ты?», я сходила попить кофе по меньшей мере с сорока. Повторное свидание состоялось только с одним – архитектором по имени Джо, который обращался со столовыми приборами, как музыкант-ударник со своими инструментами. (Но об этом позже.)

Если бейсболист не попадает битой по мячу в тридцати девяти случаях из сорока, разве это не означает, что у него плохой глазомер?

Одно несомненно: существовало какое-то серьезное упущение, и довольно долго мне казалось, что упущение это во мне. Конечно, гораздо легче – и куда менее обидно для самолюбия – обвинить в моих злоключениях все остальное человечество. Но когда мои друзья начали намекать, что не мешало бы мне посмотреть на себя со стороны, мне пришлось основательно задуматься. Со временем их замечания стали еще определеннее («Понимаю, тебе не хочется это слышать, но…»), и я осознала, что вокруг уже существовавших на мой счет теорий начали формироваться фракции.

Поездка в Джекпот стала последней каплей: я наконец решила беспристрастно оценить самое себя. Если проблема окажется во мне, у меня появится лишний повод для надежды. Ведь ясно же, что проще изменить себя, чем человечество.

Выразительницей самой популярной точки зрения на мое положение была бабушка Руфь. Она формулировала ее так: «Чересчур уж ты разборчива». То же самое имели в виду и другие, говоря: «Ты слишком критична», «Ты раба стереотипов» и «Кем ты себя воображаешь? Гвинет Пэлтроу?».

Эта теория стала набирать обороты после того, как я попыталась внести в предложения друзей и знакомых с кем-нибудь свести меня некоторые коррективы. Устав от «свиданий вслепую», я просила друзей назвать три причины, по каким их «шикарный парень» и я можем подойти друг другу. Три довода: он холост, еврей и живет в Вест-Сайде – я просила не приводить. Обычно от этих новых правил друзья приходили в такое замешательство, словно я спросила их, зачем Евросоюзу присоединять к себе Польшу. «Хм, ну, я подумаю, а потом мы свяжемся», – говорили они перед тем, как махнуть на меня рукой.