Леди и Лис
В саду кто-то был.
– Даниэль, – сказала Миранда. – Там Санта-Клаус. Он заглядывает к нам в окно.
– Это невозможно, – ответил Даниэль, даже не посмотрев. – Мы уже получили подарки. К тому же Санты не существует.
Они сидели под рождественской елью в доме Ханивеллов. Им было по одиннадцать лет. Под елкой как раз хватало места, чтобы сидеть, поджав ноги. Даниэль запускал поезд вокруг дерева – то вперед, то назад. Миранда разглядывала свой лучший подарок: ножницы с позолоченными ручками в виде журавля и лезвиями в форме клюва. Щелк, щелк – срезала она одну за другой хрупкие иголочки с ветки над головой. Запах хвои. Дождь из маленьких зеленых иголок. В саду, наверное, очень холодно. На окнах сверкает изморозь. Уже давно пора спать. Если это не Санта-Клаус, то, возможно, это вор, который пришел украсть чьи-нибудь драгоценности. Или убийца с топором.
Или, что куда более вероятно, один из сотен дядьев и двоюродных братьев Даниэля. Во-первых, потому, что у человека за окном не было бороды, а выражение лица казалось совсем не таким веселым, как у Санта-Клауса. Да и глаза, хотя их было не очень хорошо видно из-за темноты и изморози, несомненно, принадлежали кому-то из Ханивеллов. В комнате было полно взрослых Ханивеллов, болтающих обо всем, о чем обычно разговаривают Ханивеллы. Обо всем подряд: о лошадях и домах, о Боге и строительстве, о студиях загара и, конечно, о театре. Всегда о театре. Ханивеллы любили поговорить. Когда у них заканчивались темы, они начинали играть. Весь мир – театр.
Ханивелла редко увидишь в одиночестве. Они всегда в связке, как бананы. Не шпионы-одиночки, а целые батальоны. И хотя Миранда обожала золотисто-рыжие волосы Ханивеллов, их преувеличенную, экспрессивную манеру одеваться, репертуар шуток и секретов, стихов и разной чепухи, иногда ей хотелось сбежать. Ведь Ханивеллы требовали, чтобы ты непременно участвовал. Они задавали вопросы до тех пор, пока у собеседника не пересыхало горло.
Даниэль был исключительно спокойным для Ханивелла. Он даже не всегда интересовался, здесь ты или нет.
Миранда выскользнула из-под ели, просочившись мимо длинноногих Ханивеллов в галстуках и вечерних платьях: прозрачно-оранжевая тафта; скользкий и липнущий атлас, канареечно-желтый и фиолетовый; шелк, белый, как пена, кое-где уже заляпанный вином.
Кто-то потрепал ее по голове и подмигнул. Кто-то в золотистых одеждах покровительственно добавил:
– Бедный ягненочек.
– Бу, обманщики, – выпалила Миранда, отбиваясь. На ней было зеленое вельветовое платье в мелкий рубчик. Завышенная талия в стиле ампир. С защипами под мышками. Интерес Миранды к таким вещам был почти профессиональным. Ее мать Джоанни – последние полгода она сидела в тюрьме в Пхукете, и ей предстояло провести там еще долгие годы – была костюмером и подругой Эльспет Ханивелл.
Даниэль – сын Эльспет. А Миранда – ее крестница.
На кухне, опираясь на раковину, в которой один из новых котят Ханивеллов лакал из соусницы соус, томно целовались двое. За обеденным столом сидела девочка, всего на пару лет старше Миранды, и раскладывала засаленные и потрепанные карты Таро. Пустые винные бутылки стояли под наклоном, как пушки, а огромный мясницкий нож торчал из развалин рождественского торта. От большой печи разливалось тепло, а внутри сушилки в старой сковороде спали остальные котята.
Захватив мешок с мусором, набитый перепачканными помадой салфетками, одноразовыми бокалами для шампанского и жирными корками от пирогов, Миранда вышла из кухни. Как только дверь открылась, внутрь проскользнула кошка.
Шел снег. Большие липкие хлопья таяли у Миранды на волосах и щеках. Снег на Рождество. Конечно, в Пхукете такого не увидишь. Она подумала: чем угощают в тайской тюрьме на праздник? Мать всегда пекла на Рождество торт, а Миранда помогала раскатывать марципан.
Балетки заскользили по траве. Завязав пакет, она оставила его прямо у лестницы. В саду по-прежнему стоял мужчина и все так же смотрел в окно. Должно быть, он слышал ее шаги. Заиндевевшая трава скрипела под ногами. Конечно, слышал, но не обернулся.
Даже со спины в нем определенно угадывался Ханивелл. Долговязый, светловолосый, абсолютно неподвижный. Настолько идеальный, что взгляду не за что зацепиться. Неестественно непринужденный. Холодный снег, который заставлял Миранду шмыгать носом и расписывал щеки красными пятнами, не таял, ложась на яркие ханивелловские волосы и на плечи удивительного пальто.
Типичный Ханивелл, подумала Миранда. Поссорился с подругой или обиделся на кого-то, и теперь собирается театрально замерзнуть. Ее мать прекрасно умела обращаться с Ханивеллом, разыгрывающим неуместную трагедию. Главное – твердость.
Вспомнив о матери, Миранда сама почувствовала что-то драматичное. Пытаясь прогнать нахлынувшие эмоции, она сосредоточилась на пальто, которое было на незнакомце. Казалось, оно украдено из театра – восемнадцатый век, изящный крой. Это было даже не пальто, а камзол из плотного розового шелка, расшитый белой нитью – маки и розы, а ниже на зеленом листе красовался жук-олень. Миранда подходила все ближе, не в силах остановиться; ей очень хотелось потрогать жука.
Ей казалось, что рука пройдет насквозь. (Разумеется, в Ханивелл-холле водились привидения.) Но этого не случилось. Пальто было настоящим. Миранда сжала ткань между пальцами и сказала:
– Что бы ни случилось, оно не стоит того, чтобы замерзать. Не стойте на улице, пойдемте в дом.
Ханивелл в камзоле повернулся.
– Я стою именно там, где должен, – сказал он. – То есть здесь. И делаю в точности то, что должен. И у меня нет ни малейшего желания беседовать с маленькими девочками. Так что уходи.
Может, Миранда и в самом деле была маленькой девочкой, но уже довольно неплохо умела противостоять ханивелловским вспышкам ярости, знала, как реагировать на их эмоциональные всплески, бурные проявления радости и горя, милые странности или заскоки. На широком правом кармане камзола она заметила вышитого рыжими и золотыми нитками лиса, застрявшего передней лапой в капкане.
– Меня зовут Миранда, – сказала она. И, поскольку уже овладела некоторыми уловками Ханивеллов, добавила: – Моя мать в тюрьме.
На мгновение взгляд незнакомца стал почти сочувствующим, но он тут же пожал плечами. Разумеется, театрально. И сунул руки в карманы.
– А я тут при чем?
– У всех есть проблемы, только и всего, – ответила Миранда. – Я здесь, потому что Эльспет меня жалеет. А я это ненавижу. Так что вас я нисколечко не жалею. Я даже не знаю, кто вы такой. Просто мне кажется, что не слишком умно стоять здесь и страдать из-за плохого настроения. Но, возможно, вы не очень умны. Моя мать говорила, что красивые люди часто довольно бестолковы. Как вас зовут?
– Если я скажу, ты уйдешь? – спросил Ханивелл.
– Да, – сказала Миранда. Можно вернуться на кухню, поиграть с котятами. Или принести пользу и помыть посуду. Или попросить, чтобы ей погадали. Или снова забраться с Даниэлем под дерево и сидеть, пока не придет время ложиться спать. Завтра ее посадят в автобус и отправят домой. И скорее всего, до следующего года Эльспет забудет, что у нее есть крестница.
– Я – Фенни, – сказал Ханивелл. – Теперь иди. Мне есть чем заняться, чтобы не сделать того, чего я не должен делать.
– Хорошо, – ответила Миранда. Она похлопала по широким манжетам чудесного пальто Фенни, задумавшись, какая у камзола подкладка и не холодно ли в нем. Каким же нужно быть глупым, чтобы торчать снаружи, когда тебя приглашают в дом. – Счастливого Рождества. Доброй ночи.
Она еще раз коснулась вышитого лиса и его лапы, застрявшей в капкане. Стебельчатый шов, рассыпной стежок и вышивка «елочкой».
– Очень хорошая работа, – сказала она. – Надеюсь, лис освободится.
– Он был слишком глуп, потому и попался, странное надоедливое дитя, – ответил Фенни. И снова повернулся к окну. Что он видел там? Когда Миранда, наконец, вернулась в гостиную, где подвыпившие Ханивеллы вместо рождественских гимнов горланили разухабистые песни, взрывали хлопушки и запускали бумажных журавликов, она вновь посмотрела в окно. Снег закончился. Снаружи никого не было.
На следующий год Эльспет Ханивелл, как обычно, вспомнила о Миранде. И через год, и через два. И под елкой Миранду всегда ждали подарки: то билет на лондонский мюзикл, который она еще не успела посмотреть, то, когда ей исполнилось тринадцать, набор косметики.