– Ты как? – шепотом спросил Этан. Я кивнула. Зазвучала музыка.

– Давайте начнем с гимна номер 101, – сказала тетя Мэри, когда мы с Этаном уселись на краю семейной скамьи.

Послышался шелест: люди взяли сборники гимнов и начали искать нужную страницу. Но мне незачем было подглядывать. Я знала наизусть каждое слово. Каждую ноту. И все же, когда тетя Мэри запела «Святую ночь», я ни в коем случае не могла позволить себе запеть.

«Сверкают ярко звезды…»

Вдруг вместо маленькой церкви где-то в глуши я оказалась в больничной палате. Я пела для хрупкой, болезненной женщины на кровати, подбирая ноты на клавишах. А потом она попросила меня спеть снова, и ее глаза наполнились слезами.

– Это ночь, когда родился наш Спаситель…

Я была рада, что свет в зале тусклый, а людей много, и никто за мной не наблюдает. Никто не заметил, как мои глаза стали влажными, а руки задрожали. И, главное, никто не смотрел на меня, ожидая, что я буду танцевать и петь. Никого здесь не заботило, буду ли я когда-нибудь снова петь.

«Весь мир тонул в грехе и…» – голос тети Мэри сорвался. Слова не шли. Она шевелила губами, но не было слышно ни звука. Ее лицо побледнело, она казалась потерянной, оцепеневшей.

– Это были любимые строки Дейзи, – сказала она совсем тихо, почти шепотом. Будто она потерялась в тумане воспоминаний и сожалений, сознавая, что никогда больше не сможет разделить этот гимн со своей дочерью. Пианист продолжал играть, но никто не пел. Никто не шелохнулся.

Мать Этана вытерла глаза, и я почувствовала волну эмоций, которая прошла по всему залу, добираясь до каждого. А когда пианист заиграл припев, я почувствовала, как она добралась и до меня.

Я почувствовала то же, что и тогда, когда предложила Хульде свой билет. Я не собиралась вставать. Не заставляла себя петь. Но невольно встала и направилась к кафедре.

«Пади пред Ним…»

Слова лились, заполняя крохотную церковь, а я встретилась взглядом с тетей Мэри и вдруг увидела, что она перестала плакать. Она протянула мне руку, я взяла ее и запела громче.

«Внимай певцам из рая!»

Я пела так, как не пела уже много лет.

Я продолжала петь. Просто ради радости. Ради этой минуты, ради музыки и себя. Я пела ради тети Мэри и Дейзи, и ради всех, кто больше не может петь. Я пела, хотя понимала, что их не вернуть. Я пела, потому что пение может заставить нас вспомнить.

Я пела потому, что именно это я делаю, когда мне весело или грустно. Я пела потому, что именно в эти моменты становлюсь самой лучшей версией себя. Я пела потому, что я была не одна, пока держала руку тети Мэри.

Я пела потому, что это было Рождество.

Когда гимн закончился, я вернулась обратно на место рядом с Этаном, который держал в руке телефон. Он смотрел то на него, то на меня, будто у него концы с концами не сходились.

– Это ты! – одна из близняшек развернулась и посмотрела на меня с другой скамейки. Ее голос почти вибрировал. – Мы знали, что это ты. Мы знали…

– Хульда, – голос Этана был холоден, и я догадалась, что он назвал так не меня. Это была уже не игра. Он протянул мне свой телефон, чтобы я смогла прочитать сообщение на экране.


От Хульды:

Скажи Лидди, что они на подходе!


– Что ты здесь делаешь? – спросила другая близняшка. – Как ты познакомилась с Этаном? Где…

Но я не слышала слов. Заполненный людьми зал вдруг стал ледяным. Клянусь, мне стало холодно. Подняв глаза, я увидела человека, стоящего у входа в церковь. Его волосы были взлохмачены из-за сильного ветра. На нем было черное пальто, красный шарф и идеально вычищенные итальянские кожаные туфли. Он был здесь лишним. В этом мире. Но я также понимала, что он ни за что отсюда не уйдет.

– Кто такая Лидди? – голос Этана звучал будто за тысячи миль отсюда. – Посмотри на меня.

Он взял меня за руку.

– Кто такая Лидди?

– Я, – пришлось признаться.

– Ты сказала, что тебя зовут Лидия.

– Да. То есть звали. Это мама называла меня Лидди.

Я встретилась с ним взглядом.

– Этан, я – Лидди Чемберс.

Я подождала, пока мои слова дойдут до него, пока это имя всплывет в памяти. Но Этан просто переспросил: «Кто-кто?», – и мне захотелось его расцеловать. Он не закричал мое имя, не выпучил глаза. От этого парня в тот момент не исходило ни восхищения, ни отвращения, и, думаю, за это я его и полюбила. Совсем чуть-чуть.

– Что Хульда имела в виду? Кто на подходе?

Он снова показал мне свой телефон.

– Она ошиблась, – покачав головой, я посмотрела на мужчину, стоящего у двери и прожигающего меня взглядом. – Они уже здесь.

* * *

Я не видела, как Эмили прошла по центральному проходу к кафедре, но когда она начала читать историю Рождества из Евангелия от Марка, ее голос звучал, будто ангельское пение. Свет стал еще более тусклым. Маленькие мальчики, одетые как пастухи, вынесли козлят и заняли свои места в передней части церкви, а я тем временем, словно в трансе, улизнула от Этана и его семьи и, прячась в тени, выскользнула на улицу.

Мужчина, последовавший за мной, не предложил обняться. Он даже не спросил, все ли со мной хорошо, и не сказал, что волновался. Нет. Первым делом он выпалил:

– Ты знаешь, что у тебя сегодня был концерт?

– А ты не видел? Я только что выступила на другом, – парировала я.

Он схватил меня за руку и потянул к вертолету, стоявшему на соседнем поле.

– Вертолет, Дерек? – я закатила глаза. – Серьезно? Как изысканно.

– Идем. Мы улетаем.

– Нет, – закричала я. – Мне надо попрощаться. Надо…

– Лидия! – голос Этана разрезал чистый ночной воздух. – Подожди.

Все, что я смогла сделать – это оттолкнуть Дерека на мгновение, чтобы оглянуться.

– Вы кто? – тетя Мэри всего на полшага отставала от Этана и быстро сокращала расстояние между нами. – Куда вы ее забираете? Я отвечаю за этого ребенка!

Тетя Мэри выглядела и звучала как сила стихии. Дерек, возможно, даже отпрянул бы немного, если бы от моего отъезда не зависело так много. Если бы он не привык всегда выезжать на мне.

Он выпятил грудь и сплюнул:

– Нет, не вы! И она улетает. Сейчас же.

– Хульда, что происходит? – Клинт встал рядом со своей сестрой. – Этот мужчина к тебе пристает?

– Клинт, он пытается ее забрать, – сказала тетя Мэри.

– Вы ее отец? – спросил Клинт.

Дерек рассмеялся:

– Я ее опекун по завещанию.

Он окинул взглядом Клинта в его джинсах и куртке.

– А вы, сэр, убирайтесь-ка с дороги, пока вас не арестовали за похищение.

– Похищение?! – вскричал Клинт.

– Они не знали! – я встряла между Клинтом и Дереком. – Я сбежала. Притворилась студенткой по обмену. Я солгала, и они меня приняли.

Церковь быстро опустела. Похоже, весь Вифлеем теперь собрался вокруг нас. Я ожидала, что кто-нибудь пошутит: «Так чей же это ребенок?» – но никто ничего не сказал. Мы все уже сказали слишком много.

– Меня зовут Лидия, – призналась я им. – Лидди. Лидди Чемберс.

Ночное небо было чистым и холодным. Мое дыхание поднималось к нему облачком пара, а я пыталась понять, что же произошло.

И именно тогда я услышала пение.

Это был мой собственный голос. Но не та песня, которую крутят по радио, а версия «Святой ночи», которую я записала в маминой больничной палате три года назад. Песня, которая получила три миллиона просмотров на сайте YouTube. Из-за которой Дерек и звукозаписывающая компания заинтересовались мной.

Когда мама совсем заболела, когда стало ясно, что она не сможет меня вырастить, – эта песня стала главной причиной, почему она сделала Дерека моим опекуном, считая, что дарит мне мечту.

– Это она! – одна из близняшек подняла свой мобильный телефон, на экране которого шел ролик, чтобы все могли увидеть. – Смотрите. Это правда она. Лидди Чемберс!

– Нет, – Этан покачал головой. – Это Лидия.

Дерек махнул рукой, и вертолет на пастбище возле церкви включил пропеллер. Снег начал кружиться, в ночном небе поднялся белый водоворот. Дерек пошел к вертолету, а я смотрела на Клинта, Сьюзан, Эмили, потом Этана и тетю Мэри.