Портовые жители любили Рождество, и, чего таить, любили его, как язычники. Они хотели танцевать и пить, надевать огромные маски святых и пугать детишек. В отличие от Первых Поселенцев, происходивших от «харисов» и вступавших в мир, как они говорили, со сложенными в молитве руками, прибывшие позже в основном вели свой род от «джессианцев», остроглазых народов, помнивших старый язык и древних богов и с легкостью, как летние платки, надевавших и снимавших благовоспитанность. Но жизнь здесь была трудна, а их мифы были темны, и большую часть времени церковь должным образом сдерживала их.
– Доброе утро, девица, – Скут обратился к Нив, когда она шла мимо него на фабрику. – Нашла подарочек на крыльце в это дождливое утро?
Его улыбка казалось искренней, и Нив догадалась, что он еще не знает. Торговка рыбой, стоявшая позади него, однако, прикусила щеку, выражая взглядом нечто среднее между жалостью и завистью. Так Нив догадалась, что все уже известно.
Она не ответила. Солгать, сказав «нет», она не могла. Но и заставить себя признаться тоже не могла – по крайней мере, не выдав свои чувства, чего делать было никак нельзя. Девушкам полагалось радоваться, что кто-то захотел их взять, словно они котята в корзине, и всех оставшихся к концу дня утопят в пруду.
Скут неверно истолковал ее молчание.
– Ну, может, призраки твоих мальчиков разогнали всех женихов, – сказал он ласково. – Это единственное объяснение, медовая моя.
Нив пробормотала что-то в ответ, хотя потом не могла вспомнить, что именно сказала. Опустив глаза, она продолжила идти. Сворачивая в переулок, девушка оглянулась и увидела, как торговка что-то прошептала на ухо горбуну, и тот с грустью посмотрел ей вслед, как на котенка, которого уже погружают в воду.
Была ли она котенком?
Нет.
Потому что собиралась отказаться.
– Что-что ты собираешься сделать? – удивилась Келлег Бейкер, когда Нив все рассказала ей.
Это было в первой половине дня, и они сидели со своими пяльцами в длинной комнате и вышивали. Все девушки краснели и мурлыкали, кричали и злорадствовали, плакали и дулись, как Нив и предполагала. Ирен получила от своего возлюбленного кружево, Камилла – гребень. Слишком прямая спина Мэй намекала на ее горестную участь, в то время как Дейзи Дэрроу получила подарки сразу от трех поклонников, да еще и шикарную драку в придачу, когда, столкнувшись в полночь на крыльце, они пустили в ход кулаки.
– Я думала, Калеб убьет Гарри, – рассказывала Дейзи, и ее глаза сияли от незабываемых впечатлений. – Но тут Дэвис разбил горшок о его голову. Ох, мама пришла в ярость. Это был ее клубничный горшок от Кэйна.
Нив не участвовала в беседе. Она только шепотом рассказала свою новость на ухо Келлег, дочке пекаря, которая теперь была ей ближайшей подругой, хотя так и не стала настоящим другом. Когда у тебя есть друзья, близкие, как родственники, и верные, как собственное сердце – какими были для нее близнецы, – не очень-то хочется общаться с другими людьми. А если потом вам не повезло, и друзья покинули вас, что ж, вы сами свили одинокое гнездо, вот и сидите там.
– Я собираюсь отказать ему, – повторила Нив.
Келлег была в шоке, и Нив, в свою очередь, была в шоке от ее шока.
– Неужели ты думаешь, что я могла бы сказать «да»? – спросила она недоверчиво. – Ему?
– Конечно, я думаю, что ты могла бы сказать «да»! А что еще тебе делать? Ты же больше не собираешься угробить себя в Чаше Тумана, правда?
– Нет, убивать себя я не собираюсь.
– Не напрямую, может быть. Но ты заморишь себя сыростью, если не умрешь раньше от голода. Ты слышала, что Илона Блэкстрайп потеряла все пальцы на ногах? А более чахлых детей, чем там, ты видела когда-нибудь?
– Ну, я не собираюсь рожать детей, так что это не моя главная забота.
– Никаких детей, – Келлег покачала головой, теребя небольшую серебряную цепочку – подарок от ее парня. – Мне никогда тебя не понять, Нив. Ты совсем другая. Ты была с теми двумя мальчиками, и ни разу даже не погрелась с ними. И ты не хочешь детей? Чего же ты хочешь, можно узнать?
Чего Нив хотела? О, крылья и множество драгоценностей. Почему бы и нет? А еще свой собственный корабль, с парусами из тончайшего шелка. Собственную страну с замком, лошадьми, и ульи на деревьях, истекающие медом. Какая польза была от этих желаний, когда до полного живота так же далеко, как до горы из драгоценностей? И, по правде говоря, Нив хотела детей, но примерно так же, как крылья: в сказочной версии жизни, где они не будут чахлыми, как несчастные дети Блэкстрайп, и Нив не придется копать крошечные могилки каждые пару лет, а потом делать вид, что жизнь продолжается.
А что насчет любви? Хотела ли она и ее тоже? Это желание казалось еще более сказочным, чем крылья.
– Ничего из того, что могу получить, – ответила Нив, пока сияние бессмысленного желания не стало слишком ярким.
Келлег была резкой.
– Тогда бери Спира и считай, что тебе повезло. Он, может, и ужасный мужчина, но у него в доме тепло, и я знаю, что он каждую неделю ест мясо.
Мясо каждую неделю. Можно подумать, Нив продаст себя ради этого! И именно в этот момент у нее в животе заурчало: из-за утренних переживаний она забыла позавтракать, да и курица ее неслась все хуже. Бедная Пышка, скоро ей придется стать начинкой для пирога.
У преподобного, насколько знала Нив, была дюжина кур и верховодивший ими напыщенный петух.
У преподобного была даже корова.
«Масло, – подумала Нив. – Сыр».
– Все это очень мило, – сказала она, твердым нажатием руки усмиряя урчащий живот. – Но есть один момент – ряд надгробий. Сколько жен человек должен свести в могилу, прежде чем кто-то посоветует ему завести новое хобби?
– А что если это ты сведешь его в могилу?
– Келлег!
– Что? Я не имею в виду убийство. Просто переживи его. Это должно быть легче, чем Чаша Тумана.
Может быть, и так. Хотя легче – не значит лучше. Одни виды страданий заставляют вас ненавидеть мир, а другие – заставляют ненавидеть себя. И, несмотря на сыр и масло, у Нив не было сомнений, что Спир – из второй категории.
Но что, если… что если ее ждет другое будущее – без страданий? И прямо сейчас оно медленно тащится по своему пути обратно, в прошлое, чтобы встретиться с ней, взять за руку и показать, как его найти? Забавно. До сих пор сюрпризы в жизни Нив были только плохими, но к концу дня ей показалось, что утренний ветерок – похититель Библии – сновал вокруг, заглянув проведать ее. Конечно, это всего лишь фантазии, но Нив чувствовала, что этот ветер не похож на обычные сквозняки. Он рассыпал странные мурашки, которые метались, словно маленькие мальчики, взбиравшиеся по спине, чтобы затем холодком спуститься вниз.
Эти порывы любопытного ветерка… Он даже не был холодным.
Мечтатель не мог сказать, как долго он спал. Он открыл глаза – и очутился в темноте и неподвижности, похожей на смерть. Но он не был мертв. Вот воздух, вот земля вокруг него, и все же что-то не так. Мечтатель должен был ощутить пульс жизни в почве и корнях, увидеть воспоминания, проросшие травой, просочившиеся водой и в звериных норах. Это должна быть симфония шепота в его убежище, эхо и отражение жизни. Но вокруг было тихо.
Слышался только зов.
Язык казался странным; слова были простыми звуками, но они пронзили его с такой настойчивостью, что он сел в катафалке – слишком резко. Закружилась голова, он упал на колени и на мгновение ощутил панику, столь глубокую, что темнота обернулась светом. Перед закрытыми глазами дрожал ослепительный белый свет.
Что-то было не так.
Мечтатель спал слишком долго. Стоя на коленях в кромешной темноте, он знал – он знал, – что мир был мертв и он потерпел неудачу. Над ним, вокруг него вены земли перестали пульсировать. Если он восстанет, то обнаружит громадную пустыню, серую мертвую оболочку высохшего мира.
Его сердце, что так долго билось очень медленно, сейчас ожило. Его легкие, которые пробыли неизвестно сколько времени без воздуха, теперь хотели сделать вдох. Во сне Мечтатель мог находиться внутри этой горы. Проснувшись, больше не мог.
Но он боялся увидеть то, что он найдет, если восстанет. Неудачу, смерть, конец. Он чувствовал это. И это ощущение давило на него с такой тяжестью, какой он никогда не знал.