Он был одним из десяти, родившихся до начала времен. На протяжении тысячелетий они один за другим засыпали и видели сны. Именно они дирижировали симфониями роста и смерти, которые двигали мир. Они были богами еще до того, как люди придумали слово «бог», и не нуждались ни в поклонении, ни в благодарности. Для них было важно только само деяние: творение.

Иногда – уничтожение.

Поэтому она знала, кто он такой, но не знала, какую форму он может принять. Там не было ни одной иллюстрации, никаких описаний. Но это не имело значения; сейчас она любила его в любом обличье. В ее книге была еще одна сказка – одна из первых восемнадцати – про дракона и его жену, обычную женщину. Нив никогда не понимала этого раньше, по крайней мере, пытаясь увидеть с точки зрения жены. Но теперь она поняла. Любовь – это любовь.

И все же она надеялась, что Мечтатель не будет драконом.

Нив вышла на крыльцо, собираясь отправиться в город, и вдруг увидела во дворе существо.

Она вздрогнула, вспомнив то, о чем думала только что. А потом рассмеялась над собой, ведь это было всего лишь средство передвижения. Великолепный олень, весь белый. Рога его были украшены лентами, а упряжь сверкали серебром. Он встал на колено, чтобы она смогла взобраться, и Нив снова рассмеялась этому чуду. Станет ли она равнодушна к чудесам, если так пойдет дальше? Ведь к несчастьям она привыкнуть смогла.

Ни за что.

Она ехала, словно скользила вниз по длинной влажной дороге, ведущей от Кладбищенской фермы к городу. То ли дождь прекратился, то ли невидимый пузырь образовался вокруг Нив, но за весь путь на нее не упало ни капли.

Олень привез ее к Скармен-холлу, прямо к широким каменным ступеням. Нив показалось, будто все вокруг застыло, превратилось в картину, и она осталась единственной движущейся фигурой.

В фонарях зала этой ночью мерцало столько свечей, сколько успело сгореть за шесть последних месяцев вместе взятых. В дымке свет рассеивался и превращался в ореолы, наслаивавшиеся одни на другие. Звуки одинокой виолончели звучали сладко и чисто.

Нив спешилась. Все остальные уставились на нее. Там стояли и Келлег Бейкер со своим женихом – оба сгорали от нетерпения, – и Билл Детолом, которому было не по себе в дешевом воскресном костюме. Стайка девушек из семей Первых Поселенцев в венках из остролиста переживала шок, в котором не было удивления, только зависть. И Леди Дремота, чьи глаза казались огромными, как никогда.

И преподобный Спир, неподвижный, как и все остальные. Он смотрел и смотрел. Великолепие Нив умаляло его собственное. Он будто уменьшался у нее на глазах, словно тень по мере восхода солнца.

Нив повернулась к ним, улыбнулась – и увидела, как их охватила дрожь удивления, когда ее платье сверкнуло от синего до пламенного. Проходя мимо, она чувствовала, будто парит в воздухе.

Или так все и было? Теперь все казалось возможным.

Коридор был широким, с высоким сводчатым потолком, а в конце бальный зал светился светом, слишком ярким для фонарей.

Он уже был там. Нив почувствовала это даже раньше, чем услышала пение на языке из своего сна – ветер, пробегающий по кронам деревьев. И она знала, что за ней толпились жители острова; она чувствовала их тоже, но все меркло перед мерцающим сиянием, которое влекло ее вперед. Они были в прошлом, уже уходящем.

В шелковых туфельках она вошла в зал.

И увидела его.

Чувства имеют свои пределы, и мы не можем знать, насколько близко к истине то, что они открывают нам: образы, ароматы, звуки. Глядя на Мечтателя, Нив ощутила, что дошла до границ человеческих возможностей… и преодолела их. Всех остальных для нее уже не существовало.

Они тоже видели его, но только как мираж.

Возможно, они увидели человека.

Он не был человеком. Да и могла ли она поверить, что он им будет?

Она никогда не была в состоянии вообразить его, но, представляя себе этот миг, Нив думала, что будет идти к Мечтателю, что он протянет руку и она примет ее. Но как она могла подойти к нему, когда он не стоял на земле?

Он парил над их головами, среди бумажных снежинок, драгоценных стеклянных сосулек и фонарей, чьи медные цепи качались от движения воздуха при ударе его крыльев. У Мечтателя были крылья.

Конечно, были.

Он обнаружил свои черные перья там, где их зарыли. И сейчас они переливались глянцем, как в тот день, много веков назад, когда он стряхнул их, чтобы погрузиться в сон. Его черные волосы были не совсем волосами… не только. В одно мгновение они казались шкурой, в другое – перьями, в третье – яркой обсидиановой чешуей, а потом снова – длинными пышными шелковыми нитями. Он был драконом, и птицей, и волком, и орхидеей, и молнией – и человеком. Тысяча граней. Словно драгоценный камень бесконечных размеров.

Грань, которой он обратился к толпе, была человеком, и Нив так и воспринимала его… по большей части. Он был темнее, чем любой человек, которого она прежде видела. Темная кожа настолько насыщенного оттенка, что тени на плоскостях его лица Нив воспринимала глазами художника как дополнительные цвета. Индиго и фиалковый – оттенки, которые она связывала с редкостью и богатством, потому что красители были настолько ценными, что только лучшим вышивальщицам дозволялось пользоваться такими нитями. Его глаза не имели цвета, хотя они были черные, как море при свете звезд. И она увидела фигуру и конечности человека – но не одетые или скрытые, как это было «прилично» и «должно» в человеческом обществе, к которому она привыкла.

Она увидела его тело. Его грудь. Впадина, где мышцы соединялись и ровной линией спускались к пупку.

Его пупок.

Глядя на Мечтателя, Нив наклонила голову назад, и каждый ее нерв ожил. Она осознала свои руки. Всю их поверхность, от ладоней до кончиков пальцев начало покалывать, будто они просили открыть для них текстуру этих темных контуров. Это было новое ощущение, и губы тоже поддались ему.

И кончик языка.

«Интересно, какова его кожа на вкус?»

Лицо Нив бросило в жар. Она пробудила Мечтателя, и теперь пришла ее очередь пробуждаться. Это было похоже на вылупление из небольшой, темной жизни в большую, непостижимую. И тот, кто был перед ней – человек ли, бог ли, парящий в сфере своего сияния, – ждал, чтобы взять ее за руку.

Но как же дотянуться до него?

Ей незачем было волноваться. Не успела она протянуть руку к нему, как все ее тело начало взлетать – «Я подниму тебя…» – и… меняться. Ее пшеничные волосы распустились, превращаясь в воздухе в кокон из бледно-желтых перьев. На мгновение это скрыло ее прочие трансформации, но только на мгновение, потому что такие крылья, как эти, нельзя было скрыть.

Когда бог старого мира взял девушку на руки, она уже не была человеком. Не совсем. Она все еще оставалась собой, из плоти и крови, и все такой же прекрасной – яркоглазой, стройной, улыбающейся, – но Нив не была больше привязана к земле. Она увидела размах своих крыльев – таких же бледно-желтых, как и волосы, – и вспомнила, как тщетно было когда-то желать этого.

А потом потянулась к нему.

Ее рука, его рука – наконец-то. Мечтатель привлек Нив ближе и прошептал свое истинное имя ей на ухо. Тайна втекала в нее, словно музыка.

Бумажные снежинки сами отделялись от потолка Скармен-холла, и когда достигали подставленных рук островного народа, то переставали быть бумажными.

Весь вечер настоящий снег будет падать с потолка и блестеть на ресницах танцующих девушек и пылких парней. Но Нив и Мечтатель не медлили.

Им предстояло сделать очень много. Все, о чем мечталось и не мечталось, в глубине и во всех уголках целого вращающегося мира.

Аминь.