– Ха. Ничего себе.
Он смотрит на меня:
– Это рождественское чудо!
Я показываю ему язык.
– Нет.
– Значит, твое праздничное настроение привлекло рождественскую удачу. Как тебе такой вариант?
На Саймоне колпак Санты, ярко-зеленая рубашка и красный галстук – всё это нелепо, но невероятно мило.
– Кстати говоря, очень приятно видеть, что ты так радуешься празднику. К этому приложил руку Эсбен? – спрашивает Саймон с улыбкой.
– Возможно, – признаю я. – Хотя дело не только в том, что у меня появился парень. Эсбен показал мне, что в мире много хорошего. И что не надо зацикливаться на прошлом.
Я плотнее закутываюсь в одеяло.
– Ведь я там застряла…
– Да, и это вполне понятно. Тебе пришлось нелегко.
Я наблюдаю, как он распутывает последние узлы.
– Прости, Саймон.
Он отвлекается от гирлянды и смотрит на меня:
– За что?
– За то, что… плохо справлялась.
– В смысле?
– Ну… из меня получилась плохая дочь.
Саймон бросает гирлянду и садится рядом со мной.
– Элисон, никогда больше так не говори.
– Ты не жалеешь, что удочерил меня? Ведь из-за этого ушел твой парень. Он хотел взять милого малыша, а не угрюмого подростка.
А потом я задаю Саймону вопрос, который никогда не задавала раньше:
– Как ты вообще про меня узнал? В один прекрасный день мне сказали, что есть потенциальный приемный отец, который хочет со мной познакомиться. Мы с тобой поговорили примерно час – подозреваю, я была очень скучным и унылым собеседником – а потом я узнала, что ты хочешь меня удочерить. Я так и не поняла, почему.
– Элисон, милая… – Саймон машет рукой. – Во‐первых, Джейкоб был просто придурок. Я, наверное, всегда это сознавал, но бывают такие отношения… ну, понимаешь, когда ты как будто попал в ловушку и из-за собственной глупости не можешь выпутаться. В общем, я рад, что он ушел. Это лучшее, что случилось в моей жизни. После тебя.
Он ласково улыбается.
– Да, мы действительно планировали взять маленького ребенка, но на стене в службе опеки висели фотографии – сотни фотографий детей, которые нуждались в семье.
– Как старомодные объявления о розыске, – говорю я, закутываясь в шаль. – Только нас никто не искал и не хотел.
Саймон кивает:
– Да. Так это и ощущалось. Очень грустно и несправедливо. Короче говоря, я смотрел на фотографии – и вдруг кое о чем подумал. Во‐первых, что я не имел никакого представления о том, сколько подростков живут в приютах. Во‐вторых, – и это главное – что один из них должен жить со мной. А именно ты. Только тогда я понял, что вообще-то мне не нужен младенец. Я не хотел греть бутылочки, наблюдать за первыми шагами, слышать первые слова. Детский сад, начальная школа…
Он откидывается на спинку и скрещивает ноги.
– Всё это меня не интересовало. Да, я хотел быть отцом. Но быть отцом – значит провести с ребенком целую жизнь, а не только возиться с малышом.
Я опускаю голову и тереблю бахрому шали.
– Моя фотография тоже там была?
– Да, – отвечает Саймон. – Под каждым снимком коротко говорилось о ребенке. В том числе – сколько лет он провел в системе. Когда я дошел до твоей фотографии, то узнал, что ты прожила в приюте больше шестнадцати лет. Что ты любишь читать и отлично учишься. Ну и что-то еще, уже не помню. Дело было не в каких-то сведениях о тебе… – Он ненадолго задумывается. – А в том, чтó я почувствовал, когда увидел твою фотографию. Это невозможно объяснить. Я просто ощутил некую связь – и сразу понял, что хочу быть твоим отцом. Я стоял в коридоре перед твоей фотографией так долго, что Джейкоб пошел меня искать.
Я смотрю на Саймона.
– И ему это не понравилась.
– Да. А мне разонравился он.
Саймон произносит это с бунтарским видом и улыбается. Я тоже.
– Нет.
– Ну ладно. Я его не возненавидел, но сразу понял, что между нами что-то серьезно разладилось. Он совсем не разделял моих чувств. Поэтому мне пришлось сделать выбор. И я выбрал тебя. И себя. Я получил шанс понять, что на самом деле мы с Джейкобом не подходили друг другу. А что касается желания удочерить тебя… никакое другое решение в жизни не давалось мне так легко. Конечно, я боялся, что не понравлюсь тебе или что ты не захочешь жить с мужчиной-геем. В тот день, когда мы познакомились, я, наверное, переодевался раз десять. У меня была целая стопка вещей, которые я купил для тебя, но все они казались дурацкими, и я оставил их дома. Если бы они тебе не понравились, то, возможно, ты подумала бы, что из меня получится плохой отец… – Саймон, кажется, искренне взволнован. – Я очень нервничал, потому что не сомневался, что предназначен быть твоим папой. Иногда просто знаешь это, и всё. Без какой-либо причины. Просто знаешь.
Четыре месяца назад я бы, возможно, не согласилась, но только не сейчас.
– Да. Жаль, что я не знала этого раньше. Прости, что я сразу не поняла, что ты мой папа.
– Милая, не извиняйся. Я был не вправе требовать от тебя слишком многого.
Я чувствую, как подступают слезы.
– Но теперь я знаю. Правда, знаю.
Саймон обнимает меня, и в ответ я крепко прижимаю его к себе.
– Я тебя люблю, Саймон.
Его объятия – воплощенная отцовская забота и ласка.
– И я люблю тебя, Элисон. Очень люблю.
– Вообще-то, – говорю я, – ты понравился мне в тот день, когда мы познакомились. Мы говорили про Джейн Остен. И про то, что оба терпеть не можем зоопарки. И ты сказал, что ненавидишь все сухофрукты, кроме сушеной клюквы.
– Это так. Зачем брать идеальный свежий фрукт и портить его? Но сушеная клюква в салате из рукколы – совсем другое дело. И немножко голубого сыра. Устоять невозможно…
Он упирается подбородком мне в макушку.
– Нас объединяла любовь к фильмам восьмидесятых, к романтическим закатам и к шуму волн, которые разбиваются о берег. Мы подходили друг другу. Вот и всё. Ты с первой минуты стала моей дочерью.
Я опускаю голову на плечо Саймона.
– Ты покупал разные штуки, чтобы убедить меня остаться с тобой?
Он смеется:
– Мне очень стыдно, но… да.
– Например?
– Вообще-то они до сих пор у меня остались, если тебе интересно.
– Правда? – Я сажусь и поворачиваюсь к нему.
Это совершенно в духе Саймона.
– Мне очень интересно!
Он живо скрывается в своем кабинете, и ему даже не приходится долго искать коробку.
Саймон взволнованно смотрит на меня, когда я открываю ее. Я смеюсь:
– Не беспокойся. Я не уйду от тебя, если вдруг обнаружу там что-нибудь стремное.
– И всё-таки поосторожнее. Я тогда очень волновался. И сейчас, кажется, тоже…
В коробке, разумеется, лежит куча вещей, которые бы мне понравились. Три звенящих серебряных браслета от «Тиффани», подарочный набор духов от «Кальвин Кляйн», кашемировые шапка и шарф, косметичка, набитая губной помадой. Наконец я вытаскиваю комикс про Чудо-Женщину и парные металлические браслеты.
– Дурацкие, да? – спрашивает Саймон.
– Нет, они чудесны. – Я, не отрываясь, смотрю на браслеты. – Как ты узнал, что я люблю Чудо-Женщину?
– Я подумал, что тебе пришлось отразить немало ударов. И что ты, наверное, крепкая как сталь.
– Вовсе нет, – тихо отвечаю я. – Эти браслеты бы мне пригодились.
– Ты и сейчас крепкая. Просто стала счастливее.
Он прав.
– Это прекрасные подарки.
Я глубоко тронута и не знаю, что еще сказать.
Саймон гладит меня по спине, притягивает к себе и обнимает.
– Ну что, давай вешать гирлянду, детка?
Он хлопает в ладоши.
– Сейчас мы украсим дом!
Саймон лезет на стремянку и начинает вешать гирлянду. Я держу свободный конец и подаю ему по мере необходимости.
– Ну, раз уж ты не хочешь, чтобы я покупал тебе машину… – Он замолкает и ждет, когда я красноречиво закачу глаза, – как насчет списка подарков к Рождеству?
Это очень серьезно, поскольку я не из тех, кто любит просить. Но ради его спокойствия я задумываюсь.
– Постельное белье, которое ты подарил мне в начале года… Оно просто замечательное, и я хочу еще комплект.
– Заметано. Дальше.
– Новый чехол для мобильника.