Через три дня после звонка Стеффи я обо всем рассказала Саймону. Он хотел приехать, но я отказалась. Я подумала, что, увидев его, снова сорвусь, ведь мы оба так любим Стеффи.

Однажды субботним утром я просыпаюсь – и принимаю решение провести этот день самым обычным образом. Я должна прийти в себя.

В пустой комнате снова скапливаются неоткрытые посылки от Саймона. Всюду хаос и застой. Нужно понемногу двигаться дальше, поэтому я, для начала, открываю самую большую коробку.

Через несколько дней после звонка Стеффи я выяснила, что разбила кофеварку и стеклянный кофейник, а также опрокинула свой маленький холодильник, переколотив внутри все бутылки. Я ничего этого не помнила: Эсбен прибрался, прежде чем я увидела беспорядок, который развела. Наверняка я сломала что-то еще. Но какая разница?

Впрочем, кофеварки мне действительно не хватает. Каждый раз я ее машинально ищу – и меня непременно накрывают воспоминания о случившемся и новый приступ боли.

Теперь я аккуратно достаю из коробки новую кофеварку и кружки и расставляю их на столе. Всё выглядит совсем как раньше, но это иллюзия. Потому что жизнь изменилась.

«Я храбрая. Не буду бояться. Не буду».

Надо двигаться дальше.

Еще слишком рано, чтобы сказать, что день удался. Попытаюсь в течение этого дня хотя бы не срываться каждую минуту. Эсбен ушел, когда я спала, и я не знаю, где он. Час я трачу на уборку, затем меняю постельное белье, моюсь, сушу волосы, варю кофе и в целом делаю вид, что моя душа не представляет собой кровавые ошметки.

В начале двенадцатого входит Эсбен, стряхивая снег с волос.

Он светлеет, бросив на меня взгляд.

– Привет, детка. Хорошо выглядишь.

– Я помылась и надела что-то помимо пижамы, – отвечаю я, пытаясь улыбнуться. – Решила, что однажды это должно случиться.

Эсбен вешает куртку и обнимает меня.

– Я знаю, что тебе тяжело, – говорит он и гладит мою спину. – По-прежнему ничего?

Он постоянно это спрашивает, хотя мы оба знаем, что Стеффи не напишет. Я прижимаюсь к Эсбену и качаю головой:

– Ничего.

Каждый день я звоню ей. Каждый божий день. Надеюсь, что она передумает и разрешит мне приехать. Но Стеффи не отвечает на звонки. Каждый раз я слышу автоответчик. Иногда я оставляю сообщение, иногда нет, потому что никакие мои слова до сих пор не изменили ее решения. Я попросила Эсбена и Саймона позвонить Стеффи, но она просто скрылась от мира. Все странички в соцсетях закрыты, электронные письма возвращаются как «неотправленные».

Я прерывисто вздыхаю.

– Наверно, пора остановиться. Она этого хотела. Нужно смириться.

– Да, наверное, – негромко отвечает Эсбен.

– Но я постоянно представляю, что она переживает сейчас и как себя чувствует. Больно ли ей и кто окружает ее в больнице… – Я с трудом дышу, когда выговариваю эти слова. – Насколько всё плохо. И сколько… – Я начинаю задыхаться. – И сколько еще осталось. Стеффи страшно? Может быть, одиноко, грустно? Или она злится?

С ума сойти, я говорю это вслух. К такому я не готовилась.

– Думаешь, кто-нибудь позвонит мне, когда… когда она умрет?

– Да. Конечно. Стеффи об этом позаботится.

Уверенность в голосе Эсбена немного успокаивает меня.

– Стеффи всегда напоминала самоотверженную мать, которая пойдет на что угодно ради своего ребенка. Она заботилась обо мне гораздо чаще, чем принимала помощь от меня. Так было всегда. И это неправильно. Я спасла ее один раз, когда дала в глаз тому парню. И теперь я хочу сделать то же самое. Прогнать рак. Прогнать боль. Эсбен, я бы охотно поменялась с ней местами, честное слово.

– Знаю. Но Стеффи такой человек, и ты не в силах изменить ее характер, особенно сейчас. Это ее выбор. Если ей легче ждать смерти в одиночестве, без тебя, позволь Стеффи это сделать.

Я киваю, стараясь сохранять спокойствие.

– Мне надо отвлечься. Подумать о чем-нибудь другом. Хотя бы ненадолго.

– Правильно. Чего ты хочешь?

Его объятия и ставшая такой привычной забота заставляют меня желать большего. Эсбена не бывает слишком много. Поэтому я поднимаю голову и целую его.

– Вот это. Вот чего я хочу.

Я провожу рукой по его груди, по плечам, начинаю расстегивать рубашку…

У Эсбена перехватывает дыхание, когда я касаюсь ремня брюк.

– Элисон, ты уверена? Мы этого не делали… с того самого утра.

Я касаюсь губами и языком его шеи, и Эсбен одним быстрым движением подхватывает меня и несет в спальню. Я обвиваю ногами его талию. Прикосновения Эсбена, то, как он двигается и дышит, напоминают мне, что я живая. Это именно то, что надо. Вместо того чтобы раствориться в Эсбене и его любви, я делаю обратное. Вновь обретаю себя.

Потом, когда я лежу у него на груди, а мое тело еще переживает бешеный ритм, Эсбен спрашивает:

– Ты в порядке?

– Кажется, да. По возможности.

Я перекатываюсь на живот и приподнимаюсь на локтях.

– Лучше, чем с утра.

– Я так рад, что ты снова улыбаешься, – говорит Эсбен, но я знаю, что он волнуется за меня.

– Стараюсь, – отвечаю я, поцеловав его. – А где ты был сегодня утром?

– Ах да… – Он смеется и тянется через меня за телефоном.

Эсбен показывает мне свою домашнюю страничку, и я несколько минут читаю. И улыбаюсь.

– Этот старичок сидел в кофейне, куда ты меня водил. Я его помню. Ты подарил ему щенка?

Эсбен пожимает плечами:

– Он сидит там каждый раз, когда я захожу, и вид у него всегда очень грустный. Мне это не давало покоя. Я с ним заговорил, и оказалось, что он совершенно одинок. Единственная дочь живет на другом конце страны и звонит ему раз в год. Он был такой расстроенный и подавленный, и я подумал… ну, щенок – это же здорово. Я свозил его в приют и помог выбрать маленького черного лабрадора. Правда, хорошо?

Я увеличиваю картинку. Щенок, несомненно, очаровательный, настоящий меховой клубочек, но не это самое главное.

– Боже, твой старичок просто светится. Посмотри, он по-настоящему счастлив!

– Ну да. Он на пенсии и целый день дома. Идеальный хозяин.

– А в приюте было очень уныло? Все эти собаки, которые никому не нужны…

– Честно говоря, да.

– Мне всегда было жалко взрослых собак, которых никто не хочет брать. Все просят себе щеночка, ну или, по крайней мере, молодого пса, а взрослые животные торчат в приюте годами. Прямо как я, – усмехнувшись, говорю я.

Эсбен проводит пальцами по моему обнаженному плечу.

– Люди сами не знают, чего лишаются.

– Когда-нибудь я возьму из приюта безобразную взрослую собаку. Такую страшную, что я одна на целом свете буду считать ее милой. Самую неприглядную.

– Отличная идея.

Эсбен, видимо, на меня влияет: я наполняюсь энергией и начинаю гуглить «некрасивых собак», «взрослых собак» и «собак, которых никто не хочет брать». Пока я лазаю по Интернету, Эсбен молчит. Потом я смотрю на браслет у себя на запястье и говорю:

– Есть идея.

Улыбка Эсбена просто заразительна. Он восторженно притягивает меня к себе и щекочет.

– Я ждал этого. Слушаю тебя.

Я смеюсь:

– Ты еще даже не знаешь, о чем речь!

– Знаю!

Я закатываю глаза.

– Ну конечно. Ведь ты сам, можно сказать, это придумал. Ну, так ты мне поможешь?

– Разумеется. За дело.

– Прямо сейчас?

– Сейчас.

Он хватает сброшенную нами одежду и заваливает меня джинсами и рубашками.

Я радуюсь жизни впервые после звонка Стеффи, и мне даже неловко от того, что я смеюсь не переставая.

– Я так рада.

– Вот и умница. – Эсбен садится и запускает руки мне в волосы. – Я тобой горжусь.

– Думаешь, у нас получится? В приюте не будут возражать?

– Ни за что.

Звонит мобильник, и я подскакиваю. Всегда есть шанс, что позвонит Стеффи.

– Привет, Саймон. – Я делаю большие глаза и пытаюсь прикрыться рубашкой, которую Эсбен бросил на кровать. Невозможно говорить с Саймоном, когда я полуголая и мой парень сидит на мне!

– Только не сердись, – говорит Саймон. – Я просто забеспокоился. Очень. Короче, я еду к тебе.

– Я совсем не сержусь, но зачем ты…

Я соскальзываю с постели и приседаю в странной позе, пытаясь одеться одной рукой. Эсбен начинает смеяться, и я сердито смотрю на него, приказывая замолчать.