Джессика Гэдзиэла - 367 дней

Так же быстро я пришла в себя, всегда считая, самоудовлетворение немного неискренним, совсем чуть-чуть смахивающим на похоть, которую нужно спешно удовлетворить вместо того, чтобы воспользоваться опытом, которым для меня всегда являлся секс.

Вот главная причина, почему я, практически через пару секунд, как кончила, услышала в коридоре едва слышимый голос Сойера, прямо возле моей комнаты.

— Пойдём, Слим, вставай.

Я услышала, как щёлкнул замок на ошейнике Слима. Потом я услышала, как перезвон его жетонов продвигается в коридоре в гостиную и мимо кухни. Наконец, я услышала, как хлопнула входная дверь.

— О, Боже! — простонала я, свернувшись и зарываясь лицом в подушку.

Потому что тут, правда, не было никакой возможности отрицать то, что Сойер услышал меня. И будучи очень привлекательным и, вероятнее всего, вполне сексуально опытным мужчиной, не было и шанса, что он мог ошибиться в том, какой именно звук я издала.

Превосходно.

Просто прекрасно.

Я выпрыгнула из кровати, оделась и побежала в ванную, чтобы подготовиться ко сну. Я проскользнула обратно в комнату, примерно за пару минут до возвращения Сойера и Слима.

Я слушала, как Сойер, пройдя в свою комнату, готовится ко сну. Понимая, что вряд ли уже усну после всего случившегося, я слышала, как он проснулся перед восходом солнца, погулял со Слимом, сделал кофе и отлучился, как я предположила, на пробежку. Вернувшись, он принял душ, сделал завтрак и ушёл на работу.

Я подождала целых 20 минут, прежде чем выйти, и обнаружила Слима в коридоре, наблюдающим за моей дверью так, словно он с нетерпением ждал меня. Когда я прошла на кухню, я нашла не только свежий кофе, но и тарелку с поджаренным ржаным тостом и яичницей.

Но это было не всё.

О, нет.

Что я нашла на охранной панели управления дверью, так это мои трусики, которые должно быть я оставила в сушилке, и записку, в которой говорилось: «Трусики большой девочки».

Ублюдок.

Он знал, что я избегаю его.

Хуже всего в этой ситуации то, что он прав. Избегать его — это так по-детски. Мне нужно собраться.

Если нам предстоит работать вместе, мы должны быть в состоянии, по крайней мере, находиться в одной комнате так, чтобы я не растеклась в лужу от стыда.

Я сделала глубокий вдох, схватила трусики, но записку оставила.

Я хотела, чтобы он знал, что я надела их.

И возможно маленькая, мелочная часть меня хотела, чтобы он точно знал, как выглядят те трусики, чтобы представлять меня в них.

Что в свою очередь полностью доказывает, что необходимые мне чисто профессиональные отношения совершенно не работают.

Услышать её стон, когда я вышел в коридор, чтобы забрать Слима на прогулку, — было подобно удару по яйцам. Должен добавить, прогулку, которая должна была выветрить скопившуюся сексуальную энергию, проходившую через всё моё тело, после наших с ней поцелуев. Когда я потянулся, чтобы почесать Слима за ухом, я услышал низкий, гортанный стон, раздавшийся прямо за её дверью. А я ведь знал, что она не способна просто выкинуть это из головы и пойти спать. Ей нужно было освобождение. Освобождение, которое я хотел ей дать намного больше, чем мне следовало. Но я правильно сделал, что ушёл. Также как был прав, обсудив с ней сложившуюся ситуацию. Ничего хорошего не произойдёт, если пустить всё на самотёк. И нет ничего хорошего в том, чтобы связываться с кем-то, на кого ты не только работаешь, но и кто ещё временно проживает в твоём доме. Если всё станет плохо, а вероятнее всего так и будет, я не смогу сказать ей, чтобы она ушла, потому что ей некуда пойти.

Это была безвыигрышная ситуация.

Хотя я ничего не мог с собой поделать и поддразнил её, когда убедился в том, что она избегает меня. Её трусики были всего лишь моим способом напомнить ей, что мы договорились двигаться дальше после наших поцелуев. Хотя мне и пришлось взять эту проблему в свои руки. В первый раз, прошлой ночью, второй раз, сегодня утром, и это всё ещё не выходило у меня из головы.

Это неважно.

Когда я запрыгнул в машину и направился в Навесинский центр планирования семьи, я напомнил себе, что работа превыше всего. Клиника находилась в здании, которое я проезжал бесчисленное количество раз, но в действительности никогда не замечал его. Это было одноэтажное белое здание с тёмными окнами, окруженное кустарниками и с маленькой парковочной зоной позади. Припарковавшись, я вылез из машины и, достав блокнот, отправился внутрь.

Всё внутри кричало, что это медицинское помещение. Там была небольшая П-образная зона отдыха с креслами, на которых располагались ужасные сиреневые подушки, и большой журнальный столик с разбросанными на нем журналами о воспитании. И всего один выпуск журнала с обзором гольфа… только для разнообразия. Стены были покрыты какими-то текстурированными обоями серо-жёлтого цвета, полы деревянные, блестящие. Приёмная была Г-образной формы, установленная лицом к зоне ожидания и коридору, который вёл в несколько смотровых кабинетов.

Женщина за стойкой ресепшена одетая в светло-розовый медицинский костюм, её блестящие, длинные, волнистые волосы ниспадали с плеч и отражали искусственный свет, горевший над головой. Ей около тридцати, симпатичная , с немного круглым лицом, большими голубыми глазами и соблазнительной фигурой, что-то среднее между средним и полным телосложением.

— Здравствуйте, — сказала она, тепло улыбаясь мне, что запросто могло быть признаком хорошего настроения или просто частью её работы. — Я могу вам помочь?

— Вообще-то, да, — сказал я, тоже улыбнувшись. — Я здесь по поводу Рии Суини.

Она ощутимо отпрянула назад, губы приоткрылись.

— Рии?

— Как я понимаю, она работала здесь.

— Э-э-э, — проговорила она, на секунду смущённо оглянувшись через плечо, — Прошу прощения, а вы кто?

— Меня зовут Сойер Андерсон, — сказал я, потянувшись к карману, чтобы показать ей лицензию частного детектива.

— Частный детектив?

— Да. Я работаю на мисс Суини. Можете назвать своё имя?

— Ах, да. Джинни. Джинни Майер.

— Хорошо, Джинни Майер, — проговорил я, записывая это. — Что вы можете рассказать мне и Рие?

— Постойте, — сказала она, сведя брови вместе. — Вы же сказали, что работаете на Рию?

— Да.

— Тогда почему вы спрашиваете о ней?

— Всего лишь пытаюсь выяснить, почему никто не заявил о её пропаже.

— Я не… Я имею в виду, мне казалось, что это не моё дело. Я думала, она ушла или что-то в этом роде.

— Это было похоже на то, что она могла бы сделать?

— Ну … нет. Она работала здесь целую вечность. Вообще-то, это она обучала меня, — сказала она, улыбаясь, предавшись хорошим воспоминаниям.

— Кто-нибудь пытался связаться с ней?

— Да. В смысле, Марианна звонила ей около десятка раз, но её телефон перестал работать…

— Марианна — управляющая, — предположил я. — Она здесь? Я могу с ней поговорить?

— А-а, я пойду, проверю, — сказала она, выходя из-за стойки и направляясь в коридор, она постучала в первую дверь слева и зашла внутрь, а затем вернулась обратно мгновение спустя.

— Вы можете зайти, — сказала она, быстро оглядев меня. В её глазах появился безошибочный огонёк, который предполагал, что если бы я, как и она, был не против…

Я должен был быть не против. Она была милой. Дружелюбной. Она, чёрт возьми, не нанимала меня, чтобы выяснить, куда делся год её жизни.

Но я ничего не чувствовал.

Поэтому я вошёл в кабинет, закрыл дверь и даже не попытался продолжить это.

Я поговорил с Марианной. Мне рассказали об идеальной работе Рии и как много они потеряли с её уходом. Ведь она заправляла всем большую часть времени.

Когда я спросил, почему тогда никто не заявил о её исчезновении, я уверен, что она напряглась, а её тон стал более оборонительным.

— Мы просто решили, что она захотела перемен и уехала.

На этом она закончила.

Но этого было недостаточно.

Значит, мне нужно будет кое-что ещё, что должен будет проверить Баррет, — людей в Навесинском центре планирования семьи. Потому что, по крайней мере, Марианна скрывала что-то. И я хочу знать что это.