— В тебе слишком много искушения, Рия, — произнёс он, всё еще сексуально хрипловатым голосом. Затем он отпустил меня и обошёл стойку вокруг, взял свои палочки и положил кусочек суши в рот. Он жевал его примерно минуту, молча обдумывая что-то.
— Так ты работала в клинике за ресепшеном?
— Точно, — согласилась я.
Он кивнул, прожёвывая, обдумывая.
— Возможно, есть работа для тебя.
Я вскинула голову, настойчивая пульсация моего желания между бёдрами отступила от мысли о наличии некоторого подобия жизни.
— Правда?
— Ага. Мой брат, ну, здесь по-другому не скажешь, чёртов лентяй. А его офис — позорище. Ты бы могла вытащить моего брата из-под его беспорядка, я скажу ему, заплатить тебе. Пока что неофициально, так как прямо сейчас, ты, похоже, не существуешь. Но думаю, мы в любом случае решим эту проблему к середине недели. Полагаю, ты уже начинаешь сходить с ума от сидения здесь целыми днями.
— Это верно, — согласилась я. — Твой брат похож на тебя?
— Имеешь в виду, незаслуженно красив, очарователен и… — начал он, но замолчал, когда я рассмеялась. — Ты должна делать так чаще.
— Что? Смеяться?
— Да, — согласился он, кивнув. — И улыбаться.
— Буду иметь в виду. Нет. Ты дерзкий, склонный к противостоянию и…
— Баррет, — он немного улыбнулся, на его лице отразилась смесь братской любви и тревоги за младшего брата. — Баррет слишком часто погружён в свои собственные мысли. Это делает его отличным в том, чем он занимается, но это делает его слегка беспомощным в вопросах общения. А это значит, что у него постоянно не менее 10 использованных кружек из-под кофе на столе, обычно почти забрызганные бесконечные груды документов, разложенные по всей поверхности стола, — Сойер остановился, чтобы пододвинуть мне тарелку, а я потянулась за своими палочками, чтобы положить кусочек в рот. — Оу, тебе, вероятнее всего, придётся выучить основы польского.
— Полировки?[19] — промямлила я с забитым ртом, уверенная, что ослышалась.
— Ну, это тоже. Но нет, детка. Польского. Языка.
— Он не говорит по-английски? — спросила я, нахмурив брови. В речи Сойера не было и намёка на акцент.
— О, он говорит по-английски. У него тенденция использовать вычурные слова и всё такое дерьмо. Нет. Он делает это в качестве меры предосторожности, таким образом, никто не может прочитать его файлы. Но тебе нужно быть способной прочесть хотя бы тему, чтобы знать, куда определить файл.
— Баррет тоже был в армии?
Сойер захихикал низким, глубоким голосом и слишком отдающим сексуальностью.
— Боже, нет. Нееет. Баррет повёрнут на своих компьютерах, правдивых криминальных историях и, очевидно, выучил некоторые славянские языки.
— Чем он занимается?
— Он тоже частный детектив.
— Что? Правда? — удивлённо спросила я.
— Ага, он начинал работать на меня, но это ему не слишком нравилось, поэтому он открыл своё дело.
— Не могу себе представить, что кто-то не захочет работать с тобой! — выдала я, подшучивая над ним, и он улыбнулся этому.
— Баррет не тренированный. Не так, как я и Брок или даже Тиг. Он должен был разрабатывать операции, отслеживать что-либо, при этом, не подставляя свою шею. Ему не нравилось, что я хотел держать его в офисе всё время, так что однажды я пришёл, а его нет. Когда я выследил его, то узнал, что он открыл эту коморку и принимал клиентов.
— Он хорош?
— Он чертовски феноменален. В своей специализации. Это его я попросил составить досье на тебя. Я мог бы заняться этим сам, но это было бы в два раза дольше и вероятно было бы не настолько полным. Он наиболее хорош в том, что касается соц. сетей. Я был за рубежом, когда это дерьмо стало популярным. У меня до сих пор нет профиля на «Фейсбуке».
— Что? В смысле, ты не репостишь кучу кошачьих мемов и псевдо-научных статей? Не может быть.
— Думаешь, я высокомерен, да? — спросил он.
— Я не говорила этого.
— Нет, но подозревала. Считаешь, что я думаю, что слишком хорош для кошачьих мемов.
— Никто не может быть слишком хорошо для кошачьих мемов, — утверждала я.
— Я больше предпочитаю собак, детка, — сказал он, мотнув головой в сторону своего огромного зверя, снова спящего лапами вверх.
— Собачьи мемы тоже забавны.
— Никогда не дождёшься этого, хитруля. Мне насрать, во что превратились люди, с которыми я ходил в школу. Они не нравились мне тогда и я уверен, что мне плевать, с кем они поженились или на кого похожи их дети. И также чертовски уверен, что не хочу смотреть на фотки того, что они едят на обед.
— Ты такой циничный, — сказала я, но всё же улыбнулась.
— И тебе это нравится во мне.
— Ну, меня это не отталкивает, — подстраховалась я, не желая признавать, что к этому времени не нашла слишком много того, что мне не нравилось бы в нём. Сойер не был мистером Конгениальность. Он был угрюмым, ворчливым и зачастую терялся в своих собственных мыслях. А когда он не был таким, он был агрессивным, любопытным, саркастичным и почти грубым. Но каким-то образом всё перемешалось, и получился хороший человек. Интересно, кто сделала его таким?
— Что? — спросил он, как будто почувствовал ход моих мыслей.
— У тебя есть другие члены семьи? Кроме брата.
— Наш старик где-то недалеко. Время от времени он появляется в городе, перебрасывается с нами парой стаканчиков и отправляется обратно.
— А мама?
— Она святая. Правда. Я был немного мудаком, настоящей занозой в заднице , пока рос.
— Не может быть.
На секунду он улыбнулся мне глазами и пожал плечами.
— Неважно, сколько раз моя задница оказывалась в кабинете директора или как много раз сосед грозился вызвать копов, потому что мы с Броком выбивали дерьмо друг из друга. Она просто отмахивалась и говорила, что мы будем хорошими людьми, если мы дадим выход всем этим дурным штучкам, пока молоды.
Я улыбнулась, находя в этом немного логики.
— Она умерла?
— На третьем году моей службы. Я даже не брал увольнительную, чтобы приехать на похороны.
— Это… ужасно, — сказала я, покачав головой и вспомнив похороны своей мамы. Я уверена, что в тот день похоронила вместе с ней огромный кусок себя.
— Я не очень-то верю во все эти церемонии со смертью, детка. Так же, как и моя мама. Если бы она узнала, что кто-то стоит рядом с дыркой в земле и плачет, пока её опускают вниз, она бы с того света вернулась, чтобы просто выбить всё это любящее дерьмо из нас за то, что были таким глупыми.
— Я так понимаю, ты во многом похож на свою маму.
— Взял понемногу от обоих родителей. Мамин цинизм и отцовскую стойкость. Он тоже служил.
— Вы близки с братом?
— Это зависит ото дня. В большинстве случаев мы как масло и вода, но мы любим друг друга. В праздники он приходит сюда, и мы занимаемся всеми этими праздничными вещами, едим еду, что оставляет Мардж, потому что беспокоится о нас, — он остановился, и я почувствовала, как он наблюдает за мной. — Что такое?
Я посмотрела вверх, почитав, что должна поделиться этим, не заботясь о том, что ещё больше открываюсь ему, хотя вероятно это плохая идея.
— Скучаю по Рождеству, — призналась я. — И по Дню Благодарения, Новому Году, моему Дню Рождения и Дню Святого Валентина… — остановилась я, делая глубокий вдох, чтобы остановить слёзы, которые уже начали жечь глаза.
— У меня не осталось семьи, но моя мама прививала мне любовь к традициям каждого праздника. Хоть я и была одна, но для Дня Благодарения я готовила маленькую индейку, смотрела парад, ела, а потом отправлялась спать. На Рождество я доставала ёлку и украшала её, пока слушала назойливую рождественскую музыку и вдыхала аромат выпечки. Я делал пряничный домик, украшала гирляндой окна квартиры. На новый Год я открывала шампанское, и наблюдала за падением шара[20] . На День Рождения я тратилась на что-нибудь показное, потому что мама учила меня, что важно иногда себя баловать…
— А на День св. Валентина? — подтолкнул он, когда я остановилась.
Я немного улыбнулась.
— Ну, на последнем я была одна. Но в любом случае, я не особо любила выходить куда-нибудь. Мне нравится съедать тонну шоколада и смотреть кино, развалившись на диване и…