Джессика Гэдзиэла - 367 дней

— И? — спросил он, чертовски хорошо зная, что за этим последует.

Но я подняла взгляд и встретила его.

— И заниматься сексом или любовью, или трахаться, пока День св. Валентина не закончится.

— Основательный способ отпраздновать.

— Как ты обычно празднуешь?

— Я работаю, — сказал он, фыркнув.

— Ты никогда не был с кем-то в День св. Валентина?

— Я не шлюха, Рия, но также я и не отношусь к остепенившемуся виду. Так что я не обещаю женщинам то, на что, как я думаю, я не способен.

— Верность? — предположила я, задаваясь вопросом, относится ли это ко всему мужскому полу, их неспособность к этому.

— Не верность, — сказал он, закатив глаза. — Я могу удержать свой член в штанах. Я не какой-то подросток с высоким уровнем тестостерона.

— Тогда что?

— Постоянные встречи. Плечо для сна на каждую ночь. Гарантия, что мне не придётся сбегать с каких-то семейных посиделок, потому что что-то произошло.

— Значит, ты просто не относишься к остепенившемуся типу.

— Я думаю, что так или иначе все оседают. Но моя работа не с 9-ти до 5-ти. Иногда мне приходится поднимать свою задницу в 3 утра по воскресеньям, чтобы вытащить какого-нибудь наркомана из первоклассного притона и отправить его задницу на реабилитацию. Иногда мне приходится следовать за каким-нибудь членоголовым бизнесменом по стране, чтобы поймать его с любовницей. Или, более вероятно, проституткой. Многие женщины не согласятся на это.

— Особенно, если есть дети, — согласилась я.

— Кстати, говоря, об этом, — сказал он, капаясь в салате с морскими водорослями. — Ты перевязала маточные трубы в 18?

Я пожала плечами.

— Знаю. Так все реагируют. Обычно это сопровождается словами «какой шарлатан провёл эту процедуру на ком-то столь молодом».

— Ты не хочешь иметь детей?

— Я действительно не хочу иметь детей, — сказала я, подняв подбородок и стараясь держать свой голос ровным. Эти разговоры о детях были у меня столько, сколько я себя помню. Удивительно, как много людей считают, что у них есть право обсуждать мой репродуктивный выбор.

Но кто позаботится о тебе, когда ты постареешь?

Вероятно, кто-то с бланками на рецепты.

Ты поменяешь своё мнение, когда встретишь правильного мужчину.

Найти «правильного» мужчину, значит найти того, кто будет уважать мой выбор не рожать детей.

Это так эгоистично.

Не создавать больше детей, когда в мире уже столько нелюбимых детей.

— У тебя было много практики говорить это, да?

— Сказать, что ты не хочешь иметь детей в нашем современном мире, похоже является эквивалентом тому, чтобы сказать, что ты не хочешь замуж. Вы выглядите как какая-то странная одержимая кошками старая дева без сердца.

— Но ты хочешь взять приёмного ?

— Когда-нибудь. Когда я обустроюсь, да. И только взрослого ребёнка. Я была взрослой, когда меня удочерили. Мои родители были в возрасте, когда взяли меня, — я остановилась, пожав плечами. — Я просто считаю, что это не логично думать, что ты не можешь любить приёмных детей так, как ты мог бы любить тех, у кого твоя ДНК. Думать таким образом — это бессердечно.

— Думаю, что где-то 40% рождённых в мире детей не запланированы или нежеланны. И большинство этих детей растут с дерьмовыми родителями, правда, уважаю то, что ты делаешь и придерживаешься своего решения, детка. Это многое говорит о том, что ты способна сделать это.

И прямо здесь и сейчас мне пришлось сжать свои губы, чтобы моя нижняя губа не дрожала, явный признак того, что я сломаюсь, если не удержу их вместе.

Иногда, и это бывает действительно редко, ты встречаешь кого-то, кто просто… понимает.

Сойер понимает.

И есть в этом что-то, что затронуло меня где-то глубоко внутри.

— Рия? — спросил он, обращаясь к моей макушке, потому что мой взгляд был снова устремлён на стойку. Я покачала головой, стараясь проморгаться. — Эй, — сказал мужчина, опускаясь руками на стойку, чтобы быть где-то на дюйм ниже меня, и смотря мне в лицо. — Почему ты всегда прячешь свои эмоции?

— Может быть потому, что мои эмоции просто не твоё дело.

— Вероятно, но они в любом случае прямо передо мной.

— Я пойду… — проговорила я, развернувшись и пытаясь сбежать в свою комнату.

Сойер схватил меня сзади за предплечье, потянул и развернул лицом к себе. Рука Сойера так и осталась на предплечье; другая рука обхватила моё лицо, приподнимая, чтобы встретить его глубокий взгляд.

Мы стояли так довольно долго, и моё сердце начало бешено колотиться в груди, зная, что вот он этот момент. Это произошло, когда мы прекратили сражаться, это произошло, когда мы оба сдались.

— Спасибо, что прогулялась со Слимом, — вместо этого сказал он, заставив меня раза четыре моргнуть, прежде чем я полностью поняла его слова.

Спасибо, что прогулялась со Слимом?

— И ещё, ты работаешь завтра. Будь готова в 7, чтобы я мог подбросить тебя и вернуться обратно, для занятия своими делами.

На этом он отпустил обе руки и вернулся обратно на кухню.

Хорошо, что он стоял ко мне спиной, когда потянулся за выпивкой в шкафчик, потому что, откровенно говоря, я стояла как вкопанная на том месте в течение долгой минуты, прежде чем пришла в себя и отправилась в свою комнату.

Затем я провела остаток ночи, усердно пытаясь не думать о том, как Сойер пробежался рукой по моей груди и заигрывал с моим соском; о том, как практически постоянно я ощущаю себя сексуально неудовлетворённой; о том, какую сексуальную связь я ощущаю с мужчиной, которого знаю всего лишь несколько дней; о том, как это абсурдно выглядит.

Но я думала об этом.

Также я думала о том, как интуитивно и внимательно с его стороны было предложить мне работу. Я не была глупой. Я понимала, что офис его брата вероятно уже годы прибывал похожим на свинарник и возможно мог оставаться таким же ещё долгое время. Но он знал, что мне нужно сосредоточиться на чём-то. Он знал, что я накручу себя вопросами о пропущенном годе, если у меня не будет чего-то, чем я могла бы занять своё время.

Так же это пойдёт ему во благо.

Если бы он смог оставить меня в покое, занять чем-то, чтобы я не сидела в его квартире требующая, чтобы меня развлекали, тогда он мог бы сосредоточиться на работе и наконец-то выяснить все загадки, чтобы я могла вернуться к прежней жизни.

И поскольку я медленно провалилась в сон, то я проигнорировала маленькое, незначительное чувство внутри, которое слегка ощущалось как разочарование.

Нужно сделать несколько вещей.

Во-первых, мне нужно занять Рию. Откровенно говоря, даже просто зная, что она сидит в моей квартире весь день и ночь, прикасается к моим шмоткам , находится голая в моём душе, трогает себя в моей гостевой кровати, ага, это проблематично. Я едва могу сфокусироваться на других делах более, чем на 10 минут, ровно до того момента, как мысли о ней возникают в моей голове.

По крайней мере, знание того, что она у Баррета, уменьшит для меня возможность сказать работе «к чёрту всё», метнуться наверх и взять её стоя у кухонной стойки, нагнуть на подлокотнике дивана, в ванной проникнуть глубоко в её рот, наблюдать как она жёстко и быстро трахает меня, как её сиськи подпрыгивают, когда она объезжает меня.

— Бл*дь, — застонал я, спускаясь по лестнице, зная, что она всё ещё в паре минут от меня. Баррет на самом деле не особо нуждается в секретаре или уборщице, или кем бы, чёрт возьми, Рия не закончила там заниматься. Но мне нужно, чтобы она была в безопасности, хоть у Баррета и не было обширных тренировок, как у меня или Брока, но он был резок и у него были хорошие рефлексы. Поэтому в его крошечном офисе она будет по колено в пролитом кофе, старых файлах и куче ерунды.

А я буду способен разобраться с некоторым дерьмом.

Включая поиск Майкла Робинсона.

Честно говоря, он был тёмной лошадкой. Ни один из других не представлял угрозы, но тот факт, что он делал некоторое дерьмо, например, лгал своей жене о некой конференции и при этом несколько недель оставался с Рией, ага… это не то дерьмо, что делают нормальные парни. Это большой риск. Он ходил на грани, его могли разоблачить одна или обе женщины. Нормальны парни не рисковали бы сразу двумя хорошими женщинами.