Бреду к машине, и так давит на плечи чувство вины, что хочется упасть и заснуть. Навечно. Не помнить ничего. А необходимо работать практически целый день. Съёмка за съёмкой. И мне плевать, кого я снимаю. Девушки, парни, семейные пары с детьми. Они такие счастливые. Смотрю в объектив на малыша в руках у женщины, на то, как её муж обнимает их. Когда-то и я мечтала об этом. Мечтала, что Николас станет первым и последним мужчиной в моей жизни. Что моей любви хватит, чтобы заставить его сердце стучать в тон моему. Что будут у нас дети, и даже кольца не надо. Тихое счастье. Хотела именно его. Всё потеряла в этой жизни. Остались друзья, которые занимаются своими делами, радостно рассказывая мне об этом в обеденный перерыв. И не смею им сказать, что было этой ночью. Не смею признаться. Стыдно. Отключаю телефон, больше не желая слышать радость. Пусть умру внутри, но буду идти дальше с этой болью. Только вот сейчас это лишь слова, а сердце тихо.
– Мишель, остановись, – на плечо ложится ладонь. Вздрагиваю, отнимая от лица камеру, и поворачиваюсь к Дэйву.
Смотрю на него, а он показывает мне головой выйти из студии, предлагая модели пока передохнуть. Оставляя камеру на столике, закрываю дверь и поворачиваюсь к мужчине.
– Что с тобой происходит? Ты видишь, что ты щёлкаешь? Стену! Где ты витаешь? – Не повышая тона, отчитывает меня.
– Прости. Чувствую себя плохо. Прости, – отвечаю я безжизненно, даже не поднимая головы.
– Ты свободна, – говорит он.
– Хорошо. Спасибо, что дал возможность немного поработать. Прости, что подвела, – монотонно произношу я, смотря на носы его жёлтых кроссовок.
– Завтра вечером по почте пришлют новое расписание. Надеюсь, за это время ты придёшь в норму, – кладёт руку на моё плечо и немного сжимает. Поднимаю голову и смотрю в его глаза, наполненные спокойствием.
– Ты… ты не увольняешь меня? – Заикаясь, спрашиваю я.
– Нет, конечно. У всех бывают плохие дни. А у вас, девушек, ещё и свои заморочки. Поезжай домой и отдохни. В понедельник жду, – улыбается, хлопая меня по спине, и входит обратно в студию.
Вздыхаю и разворачиваюсь, пропуская мимо ушей слова Линды. Сейчас мне не до сплетен и слухов, что творятся здесь. Отрывается по кусочкам душа, развеваясь на весеннем и уже потеплевшем ветру. Забираюсь в машину и еду домой. Никого не хочу видеть и слышать. Только себя. Да и то мыслей нет.
Иногда слова извинения ничего не значат, буквально ничего. Заезжены. Неправдоподобны. Даже оскорбительны. Мои извинения можно отнести туда же. Поэтому даже попыток не буду делать. Да, я виновата. Да. Ну а как изменить всё? Никак. Слова не вырвать из памяти. Никогда. По себе знаю. Всё. Закончилось. Моя энергия. Моя вера в себя. Ничего нет. Пыль.
Забираюсь в постель, хоть бы слёзы принесли облегчение. Но и они отвернулись от меня. Изнурённость моральная и физическая сказывается. Закрываю глаза, кажется, всего на минуту. Лишь на минуту, пока перед глазами снова пролетают события, забирая из меня последнее.
Ненавистный звонок в дверь. Подскакивая на кровати, оглядываюсь и оказываюсь в темноте. Ночь уже опустилась на Торонто. Спала. Как-то удалось заснуть, но это не принесло никакого расслабления. Кто-то за дверью буквально не отнимает пальца от звонка, разрывая мою и без того измученную думами голову. Скатываясь с постели, иду к двери и попутно включаю свет. Не могу пока прийти в себя. Сердце бешено колотится, а разум туманный, ещё не отошедший от вредного сна.
Поворачиваю ключ и распахиваю дверь. Поначалу, кажется, что до сих пор сплю. Растираю глаза, хмурюсь и смотрю на мужчину, стоящего за дверью.
– Райли? – Голос низкий ото сна.
– Привет, Мишель, – кивает он. Входит в квартиру, отталкивая меня, что ударяюсь от неожиданности спиной о стену. И всё равно. Закрывая дверь, поворачиваю голову к мужчине, стоящему по центру моей гостиной.
– Что ты хочешь? Зачем пришёл? – Безынтересно спрашиваю я, подходя к нему.
Долгим взглядом осматривает меня, сжимает губы, явно не от радости.
– Что ты сделала с ним? – Его тон заставляет покрыться мурашками мою кожу. Обнимаю себя руками, пожимая плечами.
– Что ты сделала с ним снова? – Повышая голос, наступает на меня. А я просто смотрю на Райли, на его ноздри, раздувающиеся, как у разъярённого быка. И даже не страшно. Никаких эмоций это не вызывает, кроме новой порции тяжёлого дыхания.
– Знаешь, я ни черта не понимаю! Ты заверяла меня, что любишь его. Что хочешь только лучшего, что…
– Уходи. Не собираюсь я слушать это, – перебивая его, отвожу взгляд.
– О, нет, Мишель. Ты меня выслушаешь сейчас. Выслушаешь то, что я буду говорить. С меня довольно такого отношения к нему! – Толкает меня в грудь, что лечу спиной на диван. Подпрыгиваю на нём и сажусь. Поднимаю голову, и нет злости. Ничего не болит больше.
– Я всё понимаю. Буквально всё. И то, что ты пережила… ту ночь, смерть отца. Да, это тяжело. Но ты катишься в яму, Мишель! В грёбаную яму, превращаясь в отвратительного человека, – продолжает он, набирая больше воздуха в лёгкие.
– С утра я пахал, как проклятый, в свой законный выходной. Каждый пахал сегодня, а сколько было уволенных только за один взгляд, что он бросал на злого Николаса. Вода не той фирмы – уволен. Не тот шрифт в отчёте – уволен. Полдня никто не приближался к нему, пока я не услышал стрельбу! Грёбаную стрельбу в кабинете! И знаешь, что он делал? А я расскажу, расстреливал из пистолета фотографию. Угадаешь чью? Вашу! Ни разу в своей жизни я не видел такого. Ни одной эмоции. Ничего. Стрелял час или два, люди бежали оттуда, испугавшись этого человека. Да он чуть меня не застрелил, когда я пытался это остановить. А дальше, думаю, тебе будет интересно узнать продолжение. Ничего. Буквально ничего. Он сидел и смотрел в одну точку, не выпуская из рук оружие! Не двигался. Не говорил. До сих пор сидит, а рядом с ним охрана, чтобы не натворил чего. И сейчас я до ужаса боюсь последствий. Что ты с ним сделала? Я знаю, что это ты. Видел, как расцарапаны его пальцы. Что ты, мать твою, сделала с ним? – Орёт он, размахивая руками.
Сглатываю и продолжаю смотреть на Райли таким же пустым взглядом, как и раньше. До меня даже не долетают его слова. Не дотрагиваются до моего сердца. Холодно внутри и тихо.
– За что? За то, что он избил тебя? Только за это ты так поступаешь с ним? Что ты сказала ему, что сломала его? Мишель, что ты сказала? – Хватая меня за плечи, сильно встряхивает. Голова ещё сильнее болит. Кривлюсь, потирая виски. Закрываю глаза, чтобы унять хотя бы давление в них. Не помогает.
– Мишель, – тише зовёт он меня. Открываю глаза и облизываю губы.
– Я…я…уходи, – отвожу глаза от его вопросительного взгляда.
Отпуская меня, выпрямляется и смотрит долго. Наверное, час, а то и больше. Забываю даже о его присутствии здесь, гипнотизируя столик. Сломала. Я всё ломаю в своей жизни. И его тоже.
– Видит Бог, не хотел я этого делать. Но выхода нет, потому что терпеть это всё, даже у меня сил нет. С каждым днём тухнет тот, кто для меня брат. Ни один из вас сейчас не имеет ничего общего с теми людьми, что я знал. Вы теряете себя с каждой встречей. Ты думаешь, что имеешь право на это? Мучить его, изводить так? Возможно. Но всему есть предел, и ты его достигла. Хочешь наказать его за ту ночь, Мишель? Хочешь. Жаждешь увидеть его измученным и разбитым? Так вот любуйся, радуйся и, наконец-то, пойми правду, – бросает что-то на стол.
– Я считаю, что он достаточно искупил свою вину. Но уже ничего не изменить. Пусть это останется у тебя, как напоминание о том, что слова бывают опасные. Бьют хуже любого хлыста. Разрывают сильнее любого кнута и прожигают глубже любого огня. Проникают иглами под кожу и остаются там. Вот, посмотри и насладись тем, что ты так хотела. Я не думал, что ты такая. Я считал тебя разумной девушкой, сильной, а ты такая сука. Не он несёт в себе боль, а ты. Где бы ты ни появилась, везде всё разрушишь. Каждого человека рядом с собой разрубишь. Эгоистичная стерва, думающая только о себе. Так подумай теперь, кем ты стала. Всего доброго, Мишель, надеюсь, ты сможешь жить с этим теперь. И мне ни капли тебя не жаль. Ты добралась даже до меня и моей жизни. Ты отняла у меня всё.
Слова, повисая в воздухе, крутятся вокруг меня. И даже не замечаю, как уходит, громко хлопая дверью. Так и сижу, смотря на чёрный футляр, лежащий на столе. Тронули ли меня его слова? Нет. Ни капли. Потому что, правда, всё что он сказал.