– О, боже, – шепчу я, жмурясь и закрывая рот рукой. Он жил здесь не один, а с ней. С той, кто подвела его к черте. Но где она и кто она была? Может быть, они любили друг друга? В праве ли я осуждать отца за любовницу и его другую жизнь? Нет. Если его последние дни были счастливыми, неважно с кем, то я смирюсь с этим.
Сгребаю всю одежду и сбрасываю на пол, подхожу к постели и снимаю простынь, бросая её на пол, туда складываю всю одежду. Теперь отца нет, как и его любовницы. Надо принять это и забыть, простить его, хотя укол ревности слабо пронзает сердце. И если бы мама любила его, то всё было бы иначе. Неужели? Имеет ли силу любовь? Ни черта. Я любила, но мне это не помогло.
– Не знаю. Не знаю я, – бормочу, разговаривая сама с собой, тащу за собой завёрнутую одежду к двери.
Что ж, пришло время начать новую жизнь, другую и самостоятельную.
***
– Мишель, последняя коробка, – кричит из прихожей Марк, пока я отмываю кухню от пыли и грязи, как и всю квартиру последние пару часов.
– Спасибо, оставь их в спальне, – отвечаю, смывая средство для мытья с рук, и выбрасываю губку в мусорное ведро. Вроде всё. Хоть так я выплеснула своё раздражение, и теперь квартира блестела от чистоты. Я отмыла запах духа, что был тут. Отца и её. Стало ли легче? Не знаю. Но заставляю себя поверить в это. Хотя бы в это.
– И всё же, я ещё раз предлагаю жить со мной, – говорит Марк, оказываясь позади меня.
– Спасибо, но у меня есть где жить. И завтра я снова отправлюсь на поиски работы, – вздыхая, поворачиваюсь к нему.
– Тогда хотя бы на поход в супермаркет я настаиваю, – указав на открытый и пустой холодильник, говорит он.
– У меня есть деньги, Марк, я…
– Да ни черта у тебя нет, Мишель. Ты на мели, Тейра рассказала, что ты ей отдала сто баксов, и у тебя осталось не больше пятидесяти. Поэтому обманывать себя можешь сколько угодно, но не меня, – перебивает меня.
А я могу только вздохнуть, даже нет сил и желания злиться на сестру.
– Я найду работу, – заверяю его.
– Сегодня нашла? А вчера? – Приподнимает брови и показывает головой мне идти за ним.
– Нет. Мне отказали. Я была в нескольких местах. Они… у меня нет опыта, а те, что готовы взять меня, не устраивают своими условиями. Незаконная подработка в баре… но я найду. Торонто большой город…
– Ты убеждаешь меня или себя, Мишель? – Марк помогает мне надеть пальто.
– Себя, наверное. Я не приспособлена ни к чему, понимаешь? Это так угнетает меня. Я хочу, очень хочу работать. Но и закончить обучение я должна. А меня обещают отчислить за прогулы. И их не волнует, по какой причине я отсутствовала. Впереди зачёты, а у меня всего две сданные работы и везде минусы. Папа хотел, чтобы я получила образование, и я получу его, чего бы мне это ни стоило. Но и жить как-то надо. Не знаю, Марк, если честно, я сейчас в панике, – быстро говорю, пока мы идём к лифту и входим в него.
– Мишель, у тебя есть я, моя семья. Почему бы тебе не взять деньги, которые предлагаю я или мой отец? Он ведь теперь твой опекун и обязан заботиться о тебе, как о родной дочери? – Искренне удивляется он.
– Потому что это не моё, – поджимаю губы и нажимаю на кнопку первого этажа.
– Никто не заставляет тебя искать работу. Ты сама этого хочешь. Хотя бы сейчас стань слабой, Мишель. Ты права, тебя растили в благоприятных условиях, как меня и Ами. Но я мужчина, и я окончил университет, а ты нет, как и моя сестра. И, в первую очередь, ты должна думать о своём здоровье, потому что выглядишь не очень, – пропускает меня вперёд, и мы выходим из лифта.
– Этого и ждут от меня, Марк! Они ждут, что я сдамся и опущу руки! Нет! Мне ничего не нужно! – Возмущаясь, застёгиваю пуговицы на пальто.
– Кто ждёт? Кому и что ты доказываешь? Мы все понимаем, что ты потеряла отца, ты переживаешь банкротство, и это называется забота. Никто не ждёт от тебя сейчас ничего. Ты и так хорошо держишься. И ты нуждаешься в еде, Мишель! Не будь дурой! Хватит издеваться над собой, этим ты не воскресишь отца, как и не вернёшь время назад. Я понимаю, что ты так скорбишь. Но ты о себе забыла! Да ещё и с этим уродом связалась…
– Не будем об этом, – резко обрывая его, сажусь в машину складываю руки на груди. Чувствую себя маленькой, а он отчитывает меня, словно напроказничала. Но никто не может понять того, что я сейчас ощущаю внутри. Я сломала себя полностью и теперь надо восстанавливаться, а уверенности в необходимости этого нет. Да, прав, во всём прав, но чёрт возьми, я должна сама! Я должна доказать самой себе, что могу. Могу справиться со всем, что мне уготовано жизнью. Иначе я ничем не отличаюсь от матери! Не желаю быть похожей на неё! Я другая и докажу это.
– А когда будем? Времени прошло уже достаточно. Ты не разрешила мне подать заявление. Не разрешила даже снять твои побои. Это должно сойти ему с рук? Не так ли, Мишель? Это физическое насилие, которое ты простила! Физическое, мать его, насилие! Да ещё такое жестокое! Ты боишься так сильно его? – Кричит Марк, ударяя ладонями по рулю и дёргая машину, с визгом отъезжая от дома.
– Марк, пожалуйста, я…я не готова об этом говорить. Это я хочу оставить в прошлом. Я сама была на это согласна, – выдавливаю из себя, теребя кромку пальто.
– Тебе нравилось это? Этот мир боли? Ты же говорила… врала, да? Опасность манила? – Уже тише спрашивает меня.
Открываю рот и не знаю, что ответить. Глаза моментально слезятся, а воспоминания наслаждения проносятся в голове. И всё оканчивается на боли, что до сих пор внутри меня. Мотаю головой, пытаясь вытрясти из себя эти мысли, всё, что сейчас медленно просыпается в моём разуме.
– Пожалуйста… это был его мир, в который я хотела шагнуть. А сейчас… сейчас… прошу, Марк, я не могу говорить об этом. Не могу вспоминать, потому что разрывает это меня снова и снова. Каждый час, каждую минуту я думаю о нём. Я не включаю телевизор, стараюсь не смотреть на витрины, потому что он везде. А я…я одна… одна в том месте, куда пошла за ним и осталась там, это нельзя объяснить… я не хочу… просто забыть. Забыть всё, что было в прошлом. Я… – сжимаю губы, глотая ком из слёз внутри. Отворачиваюсь к окну, стирая быстро пальцами слёзы.
– Прости. Прости, слышишь? – Марк находит мою руку, сжимая её, и маневрируя на дороге другой. Вздрагиваю от прикосновения, внутри меня поднимается паника от этого.
– Прости меня, просто я как увидел… не передать словами. Я был взбешён, ещё один мудак сломал жизнь той, кто стал для меня ближе. Понимаешь? Ами… а теперь ты… да почему же вы все выбираете не тех? Но хорошо, – выпускает мою руку прежде, чем я вырываю её, криво бросая машину перед супермаркетом.
– Послушай, – обхватывает мои плечи, поворачивая к себе.
– Не трогай… не трогай меня, – шепчу я, передёргивая плечами и упираясь спиной в дверцу машины.
– Мишель, я не причиню тебе боли…
– Знаю, но мне больно. Любое прикосновение, любое слово о прошлом всё внутри меня отзывается страхом и болью. Слишком остро, – быстро произношу я.
– Хорошо, я понял. Мы забудем об этом, идёт? – Киваю на его слова. – А сейчас мы будем продолжать жить, и я куплю тебе продукты, потом мы зайдём и поужинаем где-нибудь. Как друзья и не более. Я твой друг, Мишель.
– Я сама…
– О, да прекрати. Сама ты подохнешь, – фыркает он, распахивая дверь машины, и выскакивает из неё.
Закрываю на секунду глаза, чтобы унять чувства, что уже полыхнули огнём внутри. Отодвинуть от себя воспоминания и его лицо, что вижу каждую ночь. Я не готова к разговорам, и даже думать о нём не могу.
Марк открывает дверцу машины, и я выхожу из неё, плетусь за ним, таким активным и наиграно весёлым в супермаркет. И мне откровенно всё равно, что я буду есть, даже не помню, когда я это делала в последний раз. Утром вроде бы пила чай и крекер. Но из-за сильной тошноты и головокружения, не смогла больше есть. На это ушло восемь баксов. Мне нужна была работа. А быть проституткой в баре ни за что не соглашусь. Днём тоже работать не могу, должна наверстать учёбу. На бюджет идти мне не вариант, слишком низкий балл. Остаётся надеяться только на какую-нибудь подработку, вроде раздачи листовок или ещё чего-то в таком духе.
– Вот думаю, этого на первое время хватит, – радостно говорит Марк, толкая впереди себя тележку, до верха нагруженную пакетами.
– Я не умею готовить, – зачем-то говорю я, и вновь воспоминания своей никчёмности появляются в голове. Когда-то я это произносила уже… с ним.