Лина Мур - 50 и одно дыхание глубже

Наступает тишина, а я слышу только своё быстрое дыхание и всхлипы. Поднимаясь с дивана, подхожу к кухонному островку и опираюсь руками. Закрываю глаза, из которых продолжают течь слёзы. Самое страшное, что эта женщина не понимает, через какие адские муки прошёл Николас. Я не услышала в её рассказе любви и заботы. Ни одного отголоска этих чувств.

– Он тоже бьёт тебя? – Спрашивает Эмбер. Всхлипываю и вытираю лицо рукавом кофты.

– Нет, – прочищая горло, оборачиваюсь к ней. – Нет.

– Он болен, как и его отец. Это передалось ему, и я должна защитить его. Помоги мне это сделать, – просит она, поднимаясь с дивана.

– Он не болен, – возмущаюсь я.

– Болен, Мишель. Ты, как и я раньше, не видишь сейчас этого. Твой разум заполонен страшным недугом. Любовью к нему. И я понимаю тебя, но если ты его любишь, то помоги мне отправить Николаса на лечение. Он…

– Что? – С ужасом шепчу, перебивая её. – Да вы в своём уме, Эмбер? Николас не больной! У него всего лишь детская травма, которую он несёт в себе. И он справляется. Один. С детства один.

– Нет, у него, как и у Криса, зависимость. Он пьёт и…

– Николас не пьёт! Он не бьёт людей просто так, ради… неважно. Он другой, чёрт возьми! Он отличается от вашего мужа-ублюдка! Он другой, – мотая головой, отхожу от неё.

– Ты слишком юна, чтобы понимать всю опасность его состояния. Арнольд сказал…

– Убирайтесь из моей квартиры! – Повышая голос, указываю на дверь.

– Я не уйду, пока ты не пообещаешь мне помочь. Мы нашли хорошие клиники, где его вылечат…

– Нет! Никогда! – Крича, яростно смотрю на Эмбер. – Никогда, понятно? Он прекрасный мужчина! Мой любимый человек, и я ни за что и ни при каких условиях не отдам его! Ему нужны были понимание и ваша любовь, а вы так легко забыли обо всём, оставив его умирать внутри! Да вы хоть представляете через что он прошёл? Ни черта! А я знаю! Всё знаю и не осуждаю! Я бы сама зарезала вашего мужа! Вы не помните ничего, а он всё! Буквально всё и живёт. Он делает это, а вы даже не хотите поверить в Николаса! Нет! Убирайтесь! – Стирая слёзы боли, прокатывающейся по телу и едко наполняющей сердце, визжу я.

– Люси рассказала мне, что между вами особые отношения. Жестокость, боль и секс. Это модно, но разве ты не хочешь нормальной жизни? – Словно не слыша меня, продолжает Эмбер гнуть своё. – Подумай, Мишель. Прекрасная семья, и когда Николас вылечится, то она у тебя будет. Ребёнок, как у Люси. И она так любит его и тебя, хочет помочь, но ты не позволяешь этого. Она ведь пыталась донести до тебя, что он болен, выходит, что тебе нужны его деньги. Он болен, а ты рядом. И с лёгкостью…

– Закройте рот! – Моя рука замахивается и со всего маха бьёт женщину по лицу. Ладонь моментально покрывается острыми иголочками. Охаю, как и Эмбер чуть ли, не падая, роняет сумку на пол. Но внутри меня бурлит такая злость, заполоняющая разум, что не могу остановиться. Мне больно, невыносимо остро пропитывает этот огонь моё тело.

– Люси, – выплёвываю это имя, наступая на женщину, держащуюся за щёку. – Ваша дочь сука, которой нужны деньги Николаса. Она обзывает меня шлюхой, корыстной девкой, которая бегает за ним. А именно она толкнула его в эту темноту. Она! И вы поощряете её? Она лгунья, пытающая заставить Николаса переживать снова и снова ад! Ненавижу всех вас! Ничего вы не знаете и не хотите! Откройте свои чёртовы глаза, в конце концов! Ваша дочь не желает никому счастья, кроме себя. Никогда не желала. Именно она пришла к нам и рассказала мне о смерти Криса. Она! Эта сука обвинила его в смерти и назвала убийцей! Убийцей! А он был малышом, совсем малышом, который защищал до последнего тех, кого любил! Всех защищал, а вы обнаглели. Не смейте! Никогда! Я убью вас, если подойдёте к нему или что-то сделаете! Убью! Не трогайте его! Он мой! Мой… как же вы отвратительны…

Задыхаюсь от слёз, делая шаги назад. Вытирая нос, смотрю на замершую Эмбер.

– Нет… никогда не позволю вам обзывать его больным. Он вами болен и вашими ошибками. Вы обрекли его на муки. Вы и только вы виноваты во всём! Даже сейчас ничего не видите. Ему нужна мама… чёрт, мама, которая поймёт его и примет. Мог бы больной человек заработать такие деньги, пройти весь этот путь и стать успешным, сильным? Мог бы умалишённый и психически неуравновешенный мужчина дарить помощь другим людям? Он одарённый, но вы его только попрекаете. Хватит… прошу хватит… он…

Мою судорожную речь обрывает грохот от входной двери. Резко оборачиваюсь, сквозь пелену слёз наблюдая, как входит Николас. Всё внутри обрывается, застывает, когда замечаю его суровое выражение лица. Чёрт, как же я люблю его. Вытираю глаза, облизывая сухие губы. Проходит мимо меня, останавливаясь напротив матери.

– Я тебе неясно сказал? – Слышу его ледяной голос.

– Сынок…

– Закрой рот. Пошла вон отсюда, – обрывает её, а я прислоняюсь к стенке. Слишком сильные эмоции и чувства отдала в свой крик на эту женщину.

– Сынок, поехали со мной. Я помогу тебя…

– Вон, – наблюдаю, как хватает её за локоть, толкая к двери. И даже не хочу помогать. Хотя она ищет именно у меня спасения. Но сейчас я переполнена отвращением к Эмбер и болью.

– Он болен, Мишель. Мне жаль тебя…

– На хрен пошла отсюда! – Николас, подлетая к матери, сильнее толкает её к двери. Только закрываю глаза, ощущая горечь во рту.

Болен, а я больна им. Слишком глубоко больна, чтобы верить в ужасный конец. Слишком люблю, чтобы воспринимать эти слова серьёз. И всё же, они царапают сердце. Дверь хлопает и я, вздыхая, распахиваю глаза, поднимая голову на вошедшего в гостиную Николаса.

– Никогда. Больше. С ней. Не встречайся. Тебе всё ясно? – Рыча, подходит ко мне ближе. А я упиваюсь его яростными глазами, его обликом. Не видела кажется так долго, что забыла, как дурманит меня его аромат и приносит спокойствие.

– Ты поняла меня? – Повторяет он.

– Она сама…

– Плевать. Я сказал – никогда больше, – цедит он, отстраняясь от меня.

Только киваю, понимая, что задержала дыхание от щемящего сердца внутри.

– Николас, – шепчу, наблюдая, как бросает дубликат ключей на журнальный столик и проходит мимо.

– Николас, – уже громче, а сердце бешено скачет внутри от страха.

Останавливаясь у двери, оборачивается ко мне. Мрачный. В идеальном классическом тёмно-синем костюме и без единого лучика доброты в карих глазах.

– Ты ушла. Теперь моё дерьмо тебя не касается, – сухо бросает и хлопает дверью за собой.

От этих слов всё опускается к ногам. Закрывая лицо ладонями, падаю на пол, сотрясаясь в рыданиях.

Между любовью и болью можно поставить знак равенства. Чем сильнее любовь, тем острее боль. Не слышать друг друга и не верить в чувства ещё опаснее, чем они сами. Это всё вырывается громким криком и слезами из груди, заполоняя разум настолько, что ты не соображаешь. Хочется многое сделать, биться до конца за любовь и отпустить её одновременно. Думаешь, что это легко. Никогда ничего просто не бывает. И за сердце другого человека необходимо сражение против всех. Но что делать, если чужие выводы подбираются к твоему разуму всё ближе. Сходишь с ума, прыгая с одной мысли на другую. И в итоге затихаешь, жалея обо всём сказанном и сделанном. Жалеешь, что дышишь, когда задыхаешься. Жалеешь, что умеешь любить, когда это чувство изгрызает тебя, а ответного нет. Ушёл. Снова. А я бессильна против его нежелания быть со мной, открыться мне. Глупая кукла, крошка, которая одна в этом мире. Одна и ей никто не поможет. Все мы такие, жаждем, чтобы нас пожалели, поняли и вернули. Но не в реальном мире. Сказки не бывает, лишь боль, которую сама ты и нашла. Виновата во всём, и хочешь больше.

Распахивая глаза, смотрю на пол и поднимаюсь. Его дерьмо давно стало моим. И если Николас хочет войны за это дерьмо, то он её получит.

– Мишель, – вздыхая, устало оборачиваюсь к вошедшему Дэйву.

– Да?

– Видел фото. Необычно, – улыбаясь, подходит ко мне.

– Спасибо. Думала, что, наоборот, будешь ругать, – выключая ноутбук, поднимаюсь со стула.

– Всё нормально? Ты какая-то, в общем, плохо выглядишь, – по выражению его лица видны все мысли, которых он даже не стесняется выражать.

– Пойдёт, – пожимая плечами, обхожу его, собираясь свернуть фон.

– Ладно, не буду лезть. До завтра. У тебя утренняя съёмка, – напоминает он.

– Ага. До завтра, – безынтересно бросаю я, убираясь в студии.