— Мама, — откашлялся мужчина и неловко взглянул на Виту, которая из-за громкости динамика телефона прекрасно слышала весь разговор. — Твоей ноге уже восемьдесят лет, чего же ты хочешь?
— Другой ноге тоже восемьдесят, но она не болит.
Борис закатил глаза, а Вита улыбнулась, наконец идентифицировав национальную принадлежность мужчины. Еврей, ну, конечно же… И настоящая еврейская мама, судя по всему.
Да… Мама в жизни любого еврейского мальчика — это особая тема. Мама Бори Меерсона — и вовсе величина. Порой ему казалось, что она занимает собой всю его жизнь. И так было всегда. С самого сопливого детства. Борис мог припомнить сотни случаев, которые были тому подтверждением. Например, когда он подрался с Изькой Розенфельдом, мама заорала в окно:
— Боренька, не бей так сильно Изю, а то вспотеешь и простудишься!
В общем, все свое детство и юность он и шага не мог ступить без маминого согласия. Ее одобрение требовалось по любому вопросу, Боря просто не имел возможности принимать самостоятельные решения. Мать окружала сына настолько сильной любовью и заботой, что эта любовь стала непреодолимой стеной между ним и всем остальным миром. Порой, у подрастающего Бориса складывалось ощущение, что его и вовсе нет. Нет собственных желаний, целей, стремлений… А если и есть, то они все равно нивелируются волей матери. Он натуральным образом задыхался от ее вездесущего контроля, но поделать ничего не мог. И так продолжалось ровно до того момента, пока он не влюбился.
Соня. Он встретил ее на Привозе. Тогда, двенадцатилетним пацаном, он и представить не мог, что эта тонкая девочка станет для него целым миром. Мать Бориса придирчиво выбирала курицу, а Соня стояла за прилавком, помогая молодой продавщице. Только потом Боря узнал, что это была мама девочки.
— Скажите-ка мне, любезная, чем вы кормили этих курей?
— А зачем вам это? — удивилась хорошенькая женщина.
— Как это зачем?! Я тоже хочу так похудеть!
Боря сжался от стыда. Ему было жутко неловко за свою острую на язык родительницу.
— Извините, — растерялась продавщица. — Уж какие есть.
Роза, так звали мать Бориса, презрительно отвернулась и пошла прочь. А Борька еще долго не мог забыть наполненный горечью девичий взгляд.
То лето было особенно жарким, они пропадали в Аркадии целыми днями. Загоревшая дочерна ребятня прыгала с пирса в воду. И что только они при этом не вытворяли! Борька так и не понял, как там оказалась Соня. Он только увидел, как дурачащиеся мальчишки столкнули девочку в море. Боря подбежал к краю пирса и посмотрел вниз. Она неумело барахталась в воде. Мальчик не сразу понял, что Соня попросту не умеет плавать! Ну, ей богу, кому придет в голову, что с одесситкой может случиться такая оказия? Он прыгнул в воду, не раздумывая. Схватил девочку за руку и потянул к пирсу. Тут уж оживились взрослые и помогли достать щуплому Борьке несостоявшуюся утопленницу. Она даже испугаться толком не успела. Села прямо на бетон, растерянно хлопая глазами.
— Ты что, живешь у моря, а плавать не научилась?! — справедливо возмутился Борис.
— Мой дядя Вова живет в Борисполе. Но я что-то не припоминаю, чтобы он научился летать! — саркастически парировала Соня. А потом вдруг сменила гнев на милость и улыбнулась. — Спасибо тебе.
А он ничего не мог сказать. Залип на ее улыбке с отсутствующими верхними клыками. И на сверкающих, как море, глазах.
Тогда-то он и влюбился. И погрузился в это чувство со всем своим мальчишеским энтузиазмом. Вот только маме Бориса такая подруга не пришлась по душе. Девочка была из небогатой семьи. Мать — торгашка. Отца вообще неизвестно где носило. Не в тюрьме ли? Опять же, не коренные одесситы, а из тех, про кого говорят: понаехали. И зачем Бореньке такая компания? Роза ополчилась на ни в чем не повинную девочку моментально. И Соня это чувствовала. В общем, знакомство девочки с матерью было самой большой ошибкой Бориса. Соня никогда больше не соглашалась зайти к нему в гости, а мать вставляла палки в колеса, когда он собирался в гости к ней. Радовало только то, что девочка теперь училась в одной с ним школе. Правда, на два класса младше. Они проводили вместе каждую перемену, сидели в столовой, где Борис регулярно скармливал девчонке свой обед, ссылаясь на то, что не голоден. Иначе — Соня бы не взяла. Хуже было летом. Семья девочки действительно была небогата. Мать Сони вкалывала с утра до ночи, и Соне приходилось ей помогать. Как-то, года через три после знакомства, она все лето продавала на пляже кукурузу. И Борька ей в этом активно помогал. Еще бы! Такая возможность побыть с любимой девчонкой! А главное, ничего не нужно делать. Ходи себе по пляжу, да изредка кричи: «Кукуруза, кукуруза…» А потом болтай ни о чем, трави байки, ну или плавай в теплом, ласковом море, когда от жары уже рябит в глазах. Сказка кончилась, когда на них напали грабители. Они с Соней как раз шли сдавать заработанную «кассу», когда их подкараулили. Пятнадцатилетний Борька отбивался, как мог, от более крепких воришек, но все было напрасно. Заработок за день отняли, а его прилично избили. Что тут началось… Роза, подняла на ушу пол Одессы. Начиная от участкового, заканчивая Сониной мамой. Бедной женщине тогда особо досталось. Ее обвинили в том, что она эксплуатирует детский труд, что не в состоянии справиться с воспитанием дочери… Да много чего наговорила Роза в порыве ярости. Сбежавший из-под домашнего ареста Борис полдня пытал Соню, пытаясь выяснить, что еще наговорила мать, но та так и не созналась.
— Брось, Боря. Неважно это. Главное, что ты пришел. Кстати, тебе не перепадет за это? — заботливо поинтересовалась Соня, разливая по чашкам только что сваренный компот.
Перепадет, наверное. Еще как. Да только не мог он без нее и дня прожить. Ломало всего и корежило без ее смеющихся глаз. Без хрупкой фигурки, без льняных волос, заплетенных в забавные баранки. С ним вообще происходило что-то странное. Какие-то неясные желания, которые будоражили воображение и горячили кровь.
— Ну и пусть перепадет! Я все равно буду к тебе ходить! Я тебя люблю! — решился на признание Борька.
Соня выронила ложку, которой вылавливала из компота сливы, и пораженно уставилась на мальчика:
— Правда? — сглотнула она, отчаянно краснея.
— Угу… — пробурчал мальчик, растеряв весь свой запал.
— И я тебя люблю, Боря. С тех пор, как ты меня спас, и люблю…
Он не знал, где взял смелость, просто резко вскочил и неумело коснулся ее губ своими. Замер на мгновение, отпрянул… А Соня распахнула глаза, коснулась аккуратными пальчиками губ, будто бы не в силах поверить, что он это действительно сделал.
— Будешь ругаться теперь? — задиристо поинтересовался Борис.
Девочка отчаянно затрясла головой.
— Нет… Кхм… Нет. Мне понравилось, — прошептала Соня, опуская глаза.
Борька от важности едва не лопнул.
— Ну, тогда мы будем с тобой целоваться. Иногда… Как взрослые. Мне уже пятнадцать! — заявил мальчишка.
Соня кивнула, не отрывая взгляда от пола.
И он сдержал слово. Теперь ни дня не проходило без поцелуев. Поначалу робких и несмелых. Детских и невинных. А со временем — все более страстных и осознанных. Борька уже знал, о чем свидетельствует твердость в штанах. Старшие мальчишки просветили. И ему жутко хотелось попробовать, что же это такое — «секс». К семнадцати годам ожидание стало невыносимым. Их ласки, становились все более смелыми, но и переступить черту никто не решался. Ведь Соне было всего пятнадцать…
Все это время Борис жил, как между двух огней. С одной стороны — мама, которая так и не ослабила контроль над его жизнью. С другой — сумасшедшая любовь к Соне. Порой казалось, что только благодаря ей парню удавалось сохранять свою личность. Борис не был дураком, он прекрасно понимал, что мать видела в их с Соней дружбе угрозу для себя. Она как будто боялась потерять сына, в пользу другой женщины. И он, до сих пор связанный прочной пуповиной с матерью, постоянно находился в конфликте с самим собой. С одной стороны, Боря отвергал мать, а с другой — всем сердцем стремился к ней. Чувство вины перед родительницей сопровождало его постоянно, и порой проецировалось на Соню в виде совершенно необоснованной агрессии.
— Я не понимаю, почему ты не хочешь попробовать! — злился Боря. — Тебе уже шестнадцать. А мне восемнадцать, Соня! Я последний девственник на земле!