— Ну хорошо, предположим. А ходячий секс тут причём?

— А от него сексуальным опытом бьёт, как от оголённого провода током, — деловито заявляет Ритка и отчаянно скребет локоть.

— Как от Игоря, что ли? — усмехаюсь я.

— Ага, как от Игоря, — иронично кивает Рита и, бросив чесать локоть, вытягивает из пакетика последнего мишку. Глядит на него. — Игорь твой — ты уж прости меня — когда на женщин смотрит, он их глазами лапает. Ну или облизывает взглядом, как конфету. А Сечин при желании может трахнуть тебя глазами, да так, что встанешь на задние лапки и попросишь ещё. Разницу улавливаешь?

Выдав это, Ритка закидывает мишку в рот и жует, пока я пытаюсь переварить сказанное.

— У тебя фотка Сечина есть? — прихожу в себя я.

— Честно? Хотела его щелкнуть. Но он как чувствовал — не давался. То глаза прикроет, то наоборот глаз с меня не сводит. Но я в отместку организовала ему место в студии на подиуме, ровно посередине между Репиным и Бастрыкиным, так что он у меня теперь на все телеэкраны страны попадёт, — мстительно обещает Ритка.

— Спасибо, — на полном серьёзе благодарю я, потому что это место в кадре действительно самое выигрышное.

— Саш, ты всё-таки с ним поосторожней, — грустно советует Рита. — А то я, когда увидела его, то от радости чуть не взвизгнула, а он в итоге меня чуть ли ни полчаса лицом по столу возил.

— А зачем ты его к Алику отвела? — напоминаю я.

— Что? А ну да, было. — Ритка смущенно морщит нос, — хотя я, правда, рассчитывала, что он под таким стрессом сломается и чего только о себе не наговорит.

— Вот он тебе и наговорил, — заключаю я, и Ритка обидчиво пожимает губы. — Ой, да ладно тебе, перестань, — дружелюбно тяну её за короткий рукав черной футболки. — Лучше скажи, — начинаю смеяться я, — Сечин Алика как воспринял?

— Как? А никак, — Рита пожимает плечами. — Вёл себя так, словно ему всё сообщество ЛГБТ каждый день глаза хором красит.

— Значит, непрошибаемый?

— Непрошибаемый, значит, — вздыхает Ритка и принимается теребить свою синюю чёлку, а до меня вдруг доходит...

— Рит, а ведь он тебе правда понравился, — очень тихо говорю я.

— Что? — Рита поднимает на меня вспыхнувшие глаза. Сообразив, что я поймала её, хмыкает, но огрызается: — Смотри, как бы он тебе не понравился!

— Спасибо, у меня уже Игорь есть, — кланяюсь я.

— Это, Саш, к счастью, — серьезно говорит Ритка и, смяв хрустящий пустой пакет, отправляет его в мусорное ведро под стол, на котором сижу я.

— Ещё раз спасибо, — изображаю поклон до земли.

— Ты, Саш, зря смеёшься. — Ритка переводит задумчивый взгляд за окно, рассматривает мокрый снег, хлопьями оседающий на откосе. — Игорь твой, несмотря ни на что, всё равно при тебе будет, потому что ни он, ни ты не умеете оставаться исключительно в позиции превосходства. А вот Сечин умеет. И он как бы ничей, понимаешь? — Словно что-то вспомнив, Ритка разворачивается ко мне и окидывает меня оценивающим взглядом. — Слушай, — тянет она, — а я только сейчас поняла: у тебя-то как раз есть все шансы заинтересовать его.

— Это что ещё за фантазии? — хмурюсь я.

— Нет, это не фантазии, — возбуждённая своим открытием Ритка не замечает моей реакции и усаживается ровней. — Там, в гримёрке у Алика, Сечин всё засматривался на один плакат. Тот, что с блондинкой, помнишь?

— Не помню, — немедленно открещиваюсь от плаката с обнаженной девицей.

— Нет, помнишь, — злорадно говорит Ритка. — Игорь твой, когда увидел ее, всем тогда рассказал, что ты на неё очень похожа. Вот рядом с этим плакатом Сечин и крутился минут пять, пока бегал от меня.

«Так, всё, приплыли», — думаю я и начинаю злиться.

— Рита, — довольно сурово прерываю её романтичные изыскания я, но тут дверь распахивается, и в комнату влетает разъяренная Лида, за которой следует не менее разозленный режиссёр канала.

— Лидия Викторовна, мы не договорили! — возмущается режиссёр и, спохватившись, кивает нам с Риткой: — Здрасьте.

— Здравствуйте, добрый день, — отвечаем мы вразнобой.

— Нет, не добрый! — взвизгивает Лида и поворачивается к режиссёру: — Так, нечего за мной бегать.

Режиссёр идёт красными пятнами:

— Лидия Викторовна!

— Я вам всё сказала! И я вам в последний раз повторяю, что я больше не буду снимать передачу ни в этой студии, ни с этими декорациями.

— Ну нет у меня для вас другой студии, ну нет. — Главный режиссер чуть на стенку не лезет.

— Мм, я на следующей планерке генеральному так и скажу, — мстительно обещает Лида.

— Но… — взывает к её совести режиссер.

— Всё, — махнув на него рукой, Лида глядит на меня: — Так, Аасмяэ, готова?

Я медленно поднимаюсь со стола. Лида, пожевав губами, быстро обегает меня и поправляет мне волосы, сколотые в низкий узел на шее. Нечаянно смазав грим, морщится:

— Где гримёрша?

Ритка (она сидит за спиной Лиды) выразительно глядит на меня, после чего красноречиво закатывает глаза, поднимается с кресла и неторопливым, прогулочным шагом направляется в смежную комнату, откуда и возвращается вместе с девушкой, которая меня красила.

— Грим у ведущей подправь, — командует Лида.

Девушка, очертя голову, стремглав несется за чемоданчиком. В комнату заглядывает Таня.

— Двадцать минут до эфира! — кричит Таня и делает страшные глаза.

— Двадцать минут до эфира, — повторяет металлический голос в динамиках. Из распахнутых дверей, которые Таня забывает закрыть, до меня доносятся топот и нестройный гул голосов, постепенно заполняющих студию. Моё сердце ёкает, пульс привычно пускается вскачь, во рту пересыхает, а кончики пальцев становятся совсем ледяными. Говорят, то же чувствует перед премьерой любой актёр, но я никогда не была в шкуре актрисы. Таня, чудом ухитрившись не налететь на главного режиссера, подбегает ко мне с наушником и миниатюрным приёмником в руках. Режиссёр исчезает в дверях, успев кинуть на меня любопытный взгляд, когда Лида по-свойски расстёгивает на мне пиджак, чтобы закрепить приёмник к поясу моих брюк. Тут все вокруг меня принимаются кричать, суетиться и бегать. Я закрываю глаза, чтобы мысленно отгородиться от них, и начинаю медленно считать до десяти, одновременно представляя себе то, что делается сейчас в студии.

За годы работы в «Останкино», я видела это десятки раз, и это всегда начинается одинаково. Примерно за два часа до записи передачи в холле при студии собирается массовка, пятьдесят процентов которой составляют старожилы «Останкино». «Наша мафия», — любовно называет их Игорь. На самом деле, основное отличие старожил от других членов массовки состоит в том, что первые всегда оказываются в зрительном зале на самых выигрышных местах — либо на первых трех рядах, где можно попасть в камеру, либо на галёрке, где в глаза не будет бить ослепительный свет и вся студия как на ладони. (К слову, с верхних рядов не только виден весь съёмочный процесс, но и прекрасно слышно, как под лестницей матерятся охранники.)

Ожидая, когда в зрительный зал откроется дверь и в студию начнут запускать людей, старожилы с удобством устраиваются в холле, в пластиковых креслах. Те, кто со съёмочным процессом пока не знаком или приехал издалека (в массовке пятьдесят процентов приезжих), топчутся у закрытых дверях за канатом заграждения. Среди них снуют модераторы возраста Гены и Тани. Отличить модераторов от массовки довольно легко — первые обычно одеты в синие футболки с логотипом канала и надписями на спине: «LEVA», «NINA», «SVETA».

— Если будете плохо хлопать, то отправим вас на передачу к Малышевой или на «Давай прямо завтра поженимся», — время от времени веселят толпу модераторы. Старожилы не обращают на эти дежурные шутки никакого внимания, но те, кто оказался здесь в первый раз, хихикают и переглядываются. Какой-нибудь парень, или девчонка, или даже семейная пара обязательно отловит модератора, отведет его в сторону и шёпотом поинтересуется, а оставлены ли им места на ближнем к сцене ряду?

— Конечно, оставлены, — уверит их «SVETA», хотя максимум, что она сделает, так это положит на спинку кресла сложенный вдвое пустой лист бумаги.