Какая глупая мысль. Кристина не желала далее углубляться в пучину подсознания. Что он делал и с кем жил, ее не касалось.
– Она хочет спать, – без обиняков заявил Джо. – Где я могу ее уложить?
Кристине удалось справиться с собой на удивление быстро.
– В спальне в другом крыле, в той, – Кристина с трудом перевела дыхание, – где двуспальная кровать.
Джо пристально посмотрел на нее. Бог знает какого неимоверного усилия воли ей стоило выдержать его взгляд.
– Утром со всем разберемся, – сказал Джо, глядя на бывшую жену поверх склоненной к его плечу головы дремлющей на ногах жены нынешней.
– Разумеется, – кивнула Кристина.
Как хотела она заставить всех исчезнуть одним щелчком ловких пальцев, как фокусник в цирке. Пусть не будет тут ни Джо, ни его новой жены, ни Слейда с его всепонимающим выражением лица, ни воспоминаний, которыми полнился дом и которые мешали ей жить настоящим. Пропади пропадом это чувство отчаянного одиночества и полного бессилия противостоять эмоциям, готовым взорвать ее сердце!
– Так, значит, это и есть твои бывший, – многозначительно заметил Слейд, когда за Джо и его новой женой закрылась дверь спальни.
– Мне не хочется об этом говорить, Слейд.
– Мрачен, но фотогеничен. Могло бы быть и хуже, Крис.
– Не надо. Я не в настроении.
– Что тебя так удручает, любовь моя? То, что он женат, а ты не замужем?
Слейд не ожидал ответа на свой вопрос.
Он никогда не считал себя особенно проницательным в том, что касалось чувств, но при всей его толстокожести и десяти секунд хватило, чтобы понять: история этого развода не так банальна, как большинство других. Эти двое не были чужими друг другу. Их взаимное влечение оставалось на удивление сильным, опасно сильным. Токи, пробегавшие между ними, были, можно сказать, видны невооруженным глазом.
Слейд пожалел, что допил шампанское. Пара глотков искрящегося напитка – и Кристина поведала бы ему свои самые сокровенные секреты.
Слейд смахнул бутылку на пол, и она, вращаясь, покатилась под журнальный столик. В доме было тихо. В дальнем крыле кто-то включил кран в ванной. Слейду не хватало звуков большого города, тех, без которых ночная тишина становилась гнетущей: шума проносящихся мимо автомобилей, изредка воя сирены, невнятного гула, созданного смешением всех мыслимых языков мира. В этой бурной жизни, где так легко затеряться, Слейд чувствовал себя комфортно и спокойно. Ему нравилась анонимность: дар или проклятие больших городов; оставаясь анонимным, можно сколько угодно раз открывать себя заново, становиться другим, одновременно оставаясь собой, до тех пор пока не найдешь себе верный образ.
Кушетка была слишком короткой для его долговязого тела, но он не стал сворачиваться клубком, а вытянулся во весь рост, закинув ступни на подлокотник. Его «найковские» кроссовки имели вид весьма потрепанный и были отмечены многочисленными царапинами и прочими следами пребывания в аэропортах и барах Северной Америки. Народ в Объединенном Королевстве одевался в паршивые шмотки, и Слейд уже давно поклялся себе, что никогда не наденет то, что популярно по ту сторону Ист-Ривер.
Слейд задумал было переключиться на «мартинсы»[8], но они были чересчур эпатирующими и не слишком соответствовали его стремительно меняющимся вкусам. Мать Слейда в свое время «переболела» радикальной модой, когда в шестидесятых приехала из Шотландии в Лондон покорять сцену, так что Слейд с детства был сыт по горло потрепанными джинсами на подтяжках и сандалиями «от Иисуса Христа».
Еще ребенком он мечтал о вещах ему недоступных. Наблюдая, как эти ничтожества из дорогих частных школ, облаченные в особую форму, забираются в свои шикарные машины, собираясь на «уик-энд с мамочкой». Слейд ловил взглядом каждую мелочь: стрижку «под горшок», изящный вензель на нагрудном кармане блейзера, сияющие начищенные туфли, за которые было отдано гораздо больше суммы их с матерью ежемесячной квартплаты.
Иногда он запирался в туалете на верхнем этаже интерната, в котором учился, и, сжав челюсти, практиковался в произношении, как у тех, в дорогой обуви. Уже тогда он чувствовал, что манера говорить создает между ним и «теми» пропасть, несравненно более глубокую, чем можно было представить. Да, потрепанная старая одежда – это, конечно, бросается в глаза как коренное отличие, но не в одной одежде дело. Потом он понял, что и дикция здесь ни при чем. Он мог бы одеваться в самых дорогих магазинах, поражать людей особым выговором, но заветные двери будут по-прежнему для него закрыты.
То, что он сумел открыть их с помощью фотолинз, вселяло в него законную гордость и дарило удовлетворение. Пусть он не мог пока сменить «найковские» кроссовки на пару итальянских мягких кожаных туфель, но скоро эта мечта осуществится.
Он закрыл глаза и представил себе Кристину. Как она смотрела на своего бывшего мужа! Слейд улыбнулся в темноте.
Фирма «Гуччи». Тринадцатый размер, средняя полнота. Коньячного цвета.
И это всего лишь вопрос времени.
Во сне Марина выглядела даже моложе, совсем девочкой, по возрасту годящейся Джо в дочери, и, странное дело, Мак-Марпи действительно испытывал к ней что-то похожее на отцовское чувство. Он уложил ее на кровать в чем она была: свитере и брюках, затем укрыл одеялом, которое нашел в кладовой. Она спала на животе, вцепившись в подушку, словно собиралась отбиваться ею.
Рик рассказал ему, что Марина некоторое время жила в горах с отрядом революционеров. Джо не сомневался, что духом она была куда сильнее, чем физически, и все же эта почти болезненная бледность и худоба… Только сейчас Джо по-настоящему понял, почему Рик так отчаянно стремился оградить ее от невзгод.
Но понять еще не значит принять. Сегодняшняя встреча с Кристиной была для него равносильна удару в солнечное сплетение. Кто еще, скажите, проводил брачную ночь, глядя на спящую в обнимку с подушкой жену № 2, тогда как жена № 1 спит чуть ли не в соседней комнате?! Какой сюжет пропадает! Хотя почему пропадает? Кристина запросто устроит из него шоу. Этот мальчишка-фотограф, которого она таскает за собой, сделает снимки, а дальше дело за миссис Кэннон. Еще один мелкий эпизод из серии предательств, так, все равно что заскочить перекусить. Для нее это не вопрос.
Как хотелось ему ворваться в ее комнату, обнять, зацеловать до бесчувствия, смять, ощутить под пальцами гладкую нежность ее кожи. Но еще сильнее он хотел забыть ее.
Он много потрудился над собой, стараясь стереть ее из воспоминаний. Он пил, работал, перепробовал немало других женщин, но все еще не нашел верной комбинации этих трех составляющих успеха, чтобы окончательно распрощаться с прошлым и изгнать из него Кристину Анну Кэннон.
Джо ощущал себя между молотом и наковальней. Он не мог остаться с Мариной в Манхэттене, потому что не доверял Марине. Он не мог оставаться в Нью-Джерси, потому что не доверял себе.
– Черт, черт, черт.
Кристина пинала подушку, запутавшись в сбившейся простыне. Ей страшно захотелось ударить кулаком по спинке кровати, но она вовремя одумалась.
Шесть лет назад она ушла от Джо без всяких объяснений, и теперь он явился, словно для того чтобы отомстить, и не один, а с юной женой, годившейся ему в дочери. Наверное, во всем этом была кармическая справедливость, но в данный момент Кристина была неспособна мыслить глобальными категориями. У нее возникло идиотское ощущение, что Господь испытывает на ней свое небесное чувство юмора.
Менее двенадцати часов назад она оплакивала свое исчезнувшее сексуальное желание и пыталась раздразнить себя Слейдом. Он был молод, привлекателен, очевидно заинтересован в романе с ней, и все же чего-то ей недоставало, чтобы начать давно назревавшую интрижку. И вот откуда ни возьмись появляется бывший муж с новой женой, и она в мгновение ока превращается в вулкан страстей.
– Жаль, – пробормотала Кристина, откинув ногой скомканную простыню, – но я не могу насладиться иронией ситуации в должной мере.
Однако опасность этой ситуации она видела более чем ясно. Перед ней открывался верный путь к тому, от чего она бежала шесть лет назад. В тот раз она ушла, потому что чувствовала, что сердце ее вот-вот разобьется, словно стеклянный шар. Собрала чемодан, взяла половину их общих денег и ушла. Он заслуживал лучшей жизни, чем она могла дать ему. Он мог найти женщину, которая была бы хорошей хозяйкой и рожала ему детей, а не какую-то невротическую особу, домашний телефон которой известен по меньшей мере пяти самым ярким кинозвездам, но которая при этом не способна родить ребенка.