Тьфу.
Меня передергивает, вспоминая выражение его лица, когда я проснулась.
Он был так зол.
Я, наверное, на его месте себя так же повела, если бы поймала новую няню, спящую в моей
постели, которую он делил с покойной женой. Я хочу надавать себе.
Наношу на губы немного бальзама «ЧепСтик» (Прим.: бренд гигиенической помады) и
хватаю телефон — все, я готова. Останавливаюсь и пялюсь на главный дом. Боже… сегодня утром
было так стыдно. Все, что я сейчас хочу, так это свернуться калачиком на своей кровати и не видеть
снова лицо Ника. Но приходится терпеть и не жаловаться, бегу к черному входу главного дома, чтобы сильно не промокнуть под ливнем.
— Эви! — визжит Бриа, бежит и обнимает меня. — Ты, наконец, здесь! — говорит она. — Я
зду тебя.
— Ох, ну, хорошо, что я сейчас здесь, — говорю я. Пытаюсь казаться бодрой даже притом, что я еще не выпила кофе.
Направляясь к кофеварке, замечаю Ника, сидящего за барной стойкой и читающего газету. Я
игнорирую его, и поэтому обхожу кухню, как свою собственную. Хоть я и понимаю, почему он был
рассержен на меня, я все еще сердита, ведь и у меня не было выбора. Откровенно говоря, он должен
был быть здесь вчера вечером. Я только делала свою работу.
Я не завтракаю, просто наливаю себе щедрую чашку кофе. В любом случае я не голодна.
— Что мы сегодня будем делать? — спрашиваю я Бриа, которая пришла за мной на кухню.
— Можно мне пойти немного попрыгать по лужам? — спрашивает она, ее глаза полны
мольбы.
Я смотрю на Ника и замечаю легкую улыбку, появившуюся на его губах. Воспринимаю это
как одобрение.
— Конечно, — говорю я и смеюсь, поскольку Бри проносится к задней двери, и бросается на
улицу, оставляя ее открытой. — Подожди, куртка! — кричу я, переходя к вешалке, чтобы взять ее
ветровку. — Оставайся во дворе! И если станет холодно, зайди в дом!
Я потягиваю свой кофе, и, чтобы не оставаться наедине с Ником, решаю захватить полотенце
и сухую одежду для Бриа. Каждый раз, когда Элайджа и я играли в дождь, у мамы всегда были
наготове полотенца и сухая одежда, ждущая нас у задней двери. Я иду наверх в комнату Бриа, чтобы взять свитер, штаны и теплые махровые носки. На обратном пути беру свежее полотенце.
Пока я перерываю шкафы, чувствую на себе взгляд Ника. Я оборачиваюсь.
— У вас есть горячий шоколад? — спрашиваю я.
Его губы слегка изгибаются. Я думаю, что он собирается улыбнуться, но вместо этого он
хмурит брови.
— Да. Должен быть на верхней полке.
— Ах, попался, — говорю я, когда нахожу банку, спрятанную за попкорном.
— Что вы делаете? — спрашивает он, глядя снова на меня.
— Когда Бриа вернется, ее будет ждать горячий шоколад, — объясняю я. — Я также взяла ее
сухую одежду и полотенце. Моя мама всегда так делала для нас.
— Очень мило с вашей стороны, — говорит мягко Ник.
Я смотрю на него. Может он испытывает угрызения совести.
— Не хочу, чтобы она простудилась, — бормочу я, пожав плечами.
— Вы ей нравитесь, — говорит Ник, опуская свою газету. — Я рад этому. Знал, что так
будет.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него.
— Мне она тоже нравится.
Ее отец в этом не уверен.
Он спокойно сидит, уставившись на свои руки.
— Я сожалею, что накричал на вас ранее, — говорит он, смотря на меня. В его глазах
столько... печали. Как будто он сдерживает слезы в течение длительного времени, и боль
запечатлена на его лице навсегда. На самом деле, весь он выглядит удручающим, усталым и вообще
несчастным. Хочется поддаться искушению, подойти и обнять его. Вспоминаю книгу на его
тумбочке, и мое сердце сжимается.
— Все хорошо, — говорю я. — Я понимаю. И это больше не повторится.
Он кивает и потягивает свой кофе. Мне кажется, что вижу, как он одним взглядом окидывает
мое тело, но не уверена. Так или иначе, я краснею.
Допив кофе, я притворяюсь, что проверяю свой телефон. Ник сидит на прежнем месте и
выглядит так, как будто хочет что-то сказать. Я вижу, как руки жестикулируют, но ничего не
понимаю. Наконец, он спрашивает:
— Вы из Сиэтла?
— Да. Мои родители живут в районе Маунт-Бейкер, после окончания школы я поступила в
Вашингтонский университет. Раньше жила в городе, но с церемонии вручения дипломов вернулась
жить к родителям, — причину я не упоминаю.
— Ясно.
— А что насчет вас?
— Ну. Я родился и вырос в Сиэтле.
— О, круто. Ваши родители живут поблизости?
— Не-а. Несколько лет назад они переехали на Гавайи. Сказали, что от холода стареют, —
смеется он. Очевидно, что он их любит и скучает. — Вот поэтому мне нравится, что Сесилия
находится поблизости.
— Несомненно. Так вы доктор?
— Да. Хотя думаю о закрытии своей практики. Я хотел бы в ближайшие пару лет перейти в
больницу. Раз в неделю я прощупываю почву в Портленде. Сесилия вам говорила, не так ли?
— Да, то, что вы ночуете там один раз в неделю.
— Только до конца семестра, до декабря, — он смотрит на меня, и взгляд его непоколебим.
— Итак, специалист по английской литературе, — говорит он, обращаясь к моим вызывающим
смущение электронным письмам. На самом деле, почти каждое столкновение с Ником вызывало у
меня смущение, и я только сейчас это поняла. — Чем по жизни вы хотите заниматься?
Я изумленно смотрю на него. Это вопрос с подвохом?
— Хм, — отвечаю я, подбирая правильные слова.
Ник сидит и наблюдает за мной. Я чувствую себя неуютно. Это он проверяет меня?
— Я знаю, что быть няней для вас это не навсегда, — поясняет он, немного расслабляя свое
лицо. Ник перестал морщить лоб. Теперь он выглядит интересно.
— Ох. Я еще не думала об этом. Преподавание английского языка за границей звучит
классно. У меня была подруга, ну или экс - подруга, которая преподавала за границей в течение
года. Кажется, ей понравилось.
Стискиваю зубы. Я действительно не хочу говорить о ней.
— Да, — говорит он. — Вы были бы хороши в этом, — он усаживается таким образом, чтобы быть лицом ко мне. — Экс - подруга? Эта экс - подруга имеет какое-то отношение к вашему
бывшему парню?
Я замираю в нерешительности. Ник должно быть это замечает, потому что он откашливается
и поправляет себя:
— Вы не обязаны отвечать. Простите. Это было чрезвычайно любопытно.
Я пристально смотрю на свои ноги.
— Все в порядке. Просто воспоминания все еще свежи.
— Как давно это произошло? — спрашивает он.
Я действительно собираюсь устроить вечеринку жалости для себя с человеком, который
потерял жену и сына в автокатастрофе? Мое расставание было ничто по сравнению с его трагедией.
— Три месяца назад.
— Ой, — говорит он, морщась.
— Все нормально. Я в порядке. На самом деле, — объясняю я. — Все могло быть и хуже.
Он пожимает плечами.
— Я полагаю.
— Поверьте мне, это ничто по сравнению с… — затихаю я.
Его лицо фиксирует мои слова, и я вижу, как он кивает.
— Всем позволено горевать, Эвианна. Просто если у меня произошла трагедия хуже вашей, это не значит, что вы должны грустить меньше, чем я или кто-либо вокруг меня. Вы не можете
судить чужое горе, мы все скорбим, и каждый имеет право грустить и, черт возьми, о чем-то
печалиться. Когда я спросил о вашем недавнем расставании, я не чувствовал необходимости
преуменьшать его из-за Изабелл и Маттиаса.
— Ладно, — шепчу я.
Меня шатает от его слов. Что с этим парнем? В одну минуту он орет на меня за то, что я
спала в его постели, в другую — пытается заставить меня открыться ему и заверяет, что моя печаль
допустима, что крайне... мило с его стороны.
— Они заслуживают друг друга, — бормочет себе под нос Ник, и я смотрю на него.
Неужели он действительно только что это сказал?
— Кто?
— Вы знаете, кто, — говорит он, улыбаясь.
Мне ненавистно то, как мое сердце замирает от его улыбки. У него идеальные зубы, кроме