Александр Дюма - Альбина

— Какое право? Вы глупец, государь мой! Я граф Максимилиан фон Эппштейн… я… ваш… отец.

— Вы граф фон Эппштейн! Вы мой отец! — вскричал Эверард.

— А! Вы не узнали меня? Да, чудесное, совершенно сыновнее извинение.

— Простите, граф, но клянусь, что в этой темноте и с первого взгляда… кроме того, давно уже я не имел чести видеть вас.

— Молчать! — закричал граф, взбешенный этим оправданием. — Отвечайте, как следует покорному сыну.

Граф остановился. Эверард со слезами на глазах ожидал, что будет дальше. Граф начал ходить по комнате взад и вперед, бросая суровый взгляд на этого мальчика, которого он ненавидел от всего сердца, потому что не мог простить ему своих угрызений совести. Наконец он остановился перед Эверардом, скрестив руки.

— Отвечай же! — вскричал он.

— Я думал, что вы приказали мне молчать, — отвечал юноша.

— Я приказал? Да. Но теперь я приказываю говорить. Откуда вы пришли? Для чего вы оставляете замок на целые недели? Уже пять дней, как я приехал; я посылаю за вами, мне говорят, что не знают, куда вы девались, что после похорон какого-то мужика вы уехали с каким-то бродягою.

— Граф, это умер Гаспар и…

— И вы, граф фон Эппштейн, провожали этого крестьянина до могилы — чудесно! Но после этой глупости куда отправились вы? Отвечайте… Но, клянусь всем святым… отвечайте же.

— Извините, граф, — отвечал Эверард, — оставляя замок на несколько дней или даже недель, я не беспокоил этим никого.

В этих простых словах граф нашел дерзкий намек на забвение, в котором он оставил своего сына.

— Перестанете ли вы оскорблять меня? — вскричал взбешенный граф. — Вы не беспокоите никого, говорите вы; да стоит ли беспокоиться о вас? Достойны ли вы родительского дома, который вы унижаете своим поведением? Кто вы?

— Мне сказывали, что я ваш сын, сын графа Максимилиана фон Эппштейна, а больше я не знаю ничего.

— Вам сказывали? — повторил граф, в котором это слово пробудило все подозрения и весь гнев. — А! Вам сказывали, что вы мой сын. Уверены ли вы, — продолжал он, опершись кулаком на плечо Эверарда, — уверены ли вы, что это не ложь?

— Граф! — с негодованием вскричал юноша. — Клянусь своею матерью, что лжете вы; вы клевещете на мою мать.

— Презренный мальчишка! — вскричал граф, который не в силах был удержать своего гнева и ударил Эверарда.

Бедный юноша зашатался от этого удара. Максимилиан испугался сам себя и отступил назад. Настала минута ужасного безмолвия. Потом Эверард, побледневший от этого оскорбления, положил руку на стесненное сердце и со слезами на глазах произнес простые, но вместе и ужасные слова:

— Берегитесь, граф, я скажу об этом моей матери.

Эверард в каком-то беспамятстве убежал из замка. Он шел вперед, сам не зная куда; наконец он достиг своего любимого грота и, залившись слезами, упал на цветистый луг. Слезы облегчили его душу. Часа через два он был весел и беззаботен по-прежнему. Но новая грусть сдавила его сердце, когда он вспомнил о Роземонде; он опять заплакал как дитя. Он любил Роземонду и боялся увидеться с нею; отец презирал его; итак, и хижина, и замок были исключены для него; оставалось одно убежище — его любимый грот и один друг — тень Альбины: пустыня и призрак! Он плакал и призывал к себе свою покровительницу, и слезы мало-помалу уменьшили его горесть; вскоре он мог спокойно оглянуться кругом.

Ночь была тихая и ясная, звезды горели на небе, луна серебрила своим светом ручей; соловей распевал веселые песни; везде были радость и любовь. Сердце Эверарда успокоилось совершенно.

— Матушка, — говорил он, наслаждаясь восхитительным зрелищем природы, — ты еще любишь меня. Я слышу твой ласковый голос в этом журчании ручья, чувствую твое дыхание в веянии этого ветерка. Благодарю! Еще одно слово, еще один поцелуй — и я усну спокойно, прибавил он, сомкнув глаза, и скоро предался сладкому сну.

Но так ли спокойно теперь спать в замке, как в лесу?

Простые слова: «Я скажу это моей матери» — уничтожили графа. Эти слова заключали в себе страшный смысл. Граф побледнел от ужаса, схватил дрожащею рукою колокольчик, позвонил и упал в кресло. На этот звон прибежали слуги.

— Развести огонь! Зажечь свечи! — закричал граф. — Сейчас же, в одну минуту!

Слуги повиновались; в камине запылало сильное пламя; шесть свечей осветили комнату.

— Засветите еще люстру! — закричал граф. — А ты, — прибавил он, обратившись к одному из слуг, — сейчас отыщи Эверарда и приведи сюда.

При имени Эверарда граф вспомнил угрозу своего сына и затрепетал. Но, к счастью, слуга воротился через несколько минут и сказал, что Эверарда не могли найти нигде.

— В таком случае, — сказал Максимилиан, — позови ко мне моего секретаря; мы станем работать с ним.

Секретарь явился. Максимилиан продержал его у себя до девяти часов. В это время доложили графу, что готов ужин. Он оставил секретаря и ушел в столовую, где дожидался его Альберт. Граф был так бледен и встревожен, что Альберт посмотрел на него с удивлением и спросил, не случилось ли чего. Максимилиан отвечал, что нет; потом сел за стол. Ему пришла мысль, что вино может рассеять его страх, и он пил более обыкновенного. Но вдруг ему представилось, что в таком состоянии скорее всего тревожное воображение может напугать его призраками. В ту же минуту он перестал есть и впал в такую задумчивость, что не слышал, как Альберт вышел из-за стола. Через некоторое время он бросил вокруг себя дикий взгляд и, не заметив своего сына, тотчас удалился в свою комнату, где нашел своего секретаря за прежнею работою.

— Вы ничего не слышали и не видели, Вильгельм? — спросил граф.

— Нет, ваше сиятельство, — отвечал секретарь.

— А мне показалось, что кто-то входил сюда.

Граф начал ходить большими шагами по комнате; по временам он останавливался перед потаенною дверью и смотрел на нее с невольным ужасом.

— Вильгельм, — снова начал граф, — долго ли вы проработаете?

— Часа три или четыре, ваше сиятельство, — отвечал секретарь.

— Мне хотелось бы, чтобы вы закончили все к утру.

— Я могу взять работу в свою комнату.

— Нет, заканчивайте здесь, это будет лучше.

Секретарь поклонился в знак повиновения и принялся за работу. Между тем Максимилиан позвал слугу, приказал раздеть себя и лег в постель. Неизвестно, долго ли он спал, как вдруг пробудился от какого-то непонятного ужаса. Он приподнял голову; холодный пот струился по его челу. Потом он заметил, что свечи гаснут одна за другою. Вильгельм, без сомнения, утомленный работою, спал в своем кресле. Граф хотел закричать, но слова замирали на его устах; хотел встать, но как будто невидимая рука придавила его к постели. Между тем свечи погасли; в комнате воцарилась мрачная ночь. Почти в эту же минуту скрипнула дверь; граф сомкнул глаза и завернулся в одеяло.

Кто-то приближался к его постели; по какому-то неопределенному побуждению он открыл глаза и украдкою посмотрел на безвестного посетителя. Наконец кто-то отдернул занавес его кровати — и он узнал тень Альбины. Роковая посетительница явилась на этот раз с гневным видом и устремила свой строгий взор на Максимилиана.

— Максимилиан! Максимилиан! — произнесла Альбина отрывистым голосом. — Ты забыл мои слова. Ты ударил моего сына и нарушил мой могильный покой! Берегись, Максимилиан, берегись! Сын будет проклинать тебя, мертвая накажет тебя. Ты слышишь меня в последний раз; не забывай моих речей. Слушай. Эверард твой сын, как и Альберт. Ты любишь Альберта и ненавидишь Эверарда, но я бодрствую над моим сыном. Удались отсюда, оставь замок, я позволяю тебе это, но именем Бога запрещаю тронуть хоть один волос на голове моего сына; оставь его, не угрожай ему. Ты не хочешь быть ему отцом, не будь и палачом. Повинуйся, иначе ты погибнешь здесь, будешь осужден там. В первый раз ты видел меня в комнате дитяти; теперь видишь здесь, но в следующий раз — подумай об этом — ты встретишься со мною в подземелье, в моей могиле. Теперь я возвращусь с мое гранитное жилище. Завтра, как четырнадцать лет назад, ты, быть может, опять скажешь: я бредил. Я хочу, вывести тебя из этого заблуждения. Узнаешь ли ты эту цепочку, которая двадцать лет тому назад обвивала шею твоей невесты и спустя четыре года была зарыта в могилу вместе с бренными останками твоей жены? Эту цепочку, Максимилиан, ты найдешь завтра на своей шее.