«Розами пахнет, где-то Таис близко», — говаривал незабвенный Гефестион.
Одевшись во все белое, как положено перед посещением храма, она подошла к Птолемею:
— У меня к тебе просьба, Птолемей. Пообещай мне, что наши дети проживут спокойную, тихую, обыкновенную жизнь. Что мальчики не будут заниматься ни политикой, ни войной, но каким-то мирным делом, ремеслом или торговлей, может быть, творчеством. И ты не втянешь их в свои честолюбивые планы — для этого у тебя достаточно других детей. Я желаю для моих детей спокойной и благополучной жизни. Это очень важно для меня. Я их очень люблю. — Лицо ее заливали слезы.
— Я знаю, Таис. Но почему ты так говоришь, ты же вернешься!
— Пообещай мне это!
— Я тебе клянусь. — У Птолемея тоже навернулись слезы на глаза.
— Я немножко волнуюсь перед дальней дорогой.
— Может, не надо ехать, Таис?
— Что ты! Я этого так хочу!
Она подняла на него глаза и посмотрела в самую душу, которая перевернулась. Потом обняла его, поцеловала:
— Прощай и прости меня за все. А я прощаю тебя.
— Почему ты прощаешься, ведь я увижу тебя завтра.
— Да, ты увидишь меня.
Она плыла как будто в реке, которая сама несла ее. Вся ее жизнь, только в обратном порядке — от конца до начала, пронеслась мимо нее: дети, жизнь в Персии, счастье и страдание любви, друзья, Афины, муки взросления, сиротство, бабушка. Последней она увидела сероглазую женщину, державшую на руках малышку Таис с такими же серыми доверчивыми глазами: — Маму.
А потом пришло такое озарение, что вся прошлая жизнь показалась ей однозвучной и обыденной по сравнению с тем богатством и восторгом, которое она угадывала впереди. Вдруг мощный свет, как сотни солнц, осветил ее, невиданное счастье и любовь наполнили ее до краев — Александр, Александр! Это был он! Он пришел, ее возлюбленный, он встречал ее!
Александр, наконец! Они слились друг с другом и воспарили к этому свету, гармонии, нескончаемому блаженству и любви. Вот, значит, что будет! Этого не снилось даже им!
Птолемей увидел ее не на следующий день, а еще в ту же ночь, в мавзолее Александра. Она лежала на полу. Она была мертва. На ее прекрасном, просветленном лице застыло выражение блаженного покоя и счастья.
— Ты простишь меня?
— Да.
— Ты никогда не будешь меня упрекать?
— Нет.
— Ты будешь любить меня всегда?
— Вечно.