Тех же, кто приходил просто покататься, он тоже тренировал, но скрепя сердце и заставляя себя это делать, не считая правильным перечить Петровичу. Алексей не понимал тех людей, которые воспринимают лошадь как карусельку, чтобы покататься и все. Ему это было дико. Ведь лошадь, она же живая. Ведь у нее же есть душа, и она все чувствует. Так как же можно на ней ездить, как на механической карусели? На эти вопросы он не мог себе ответить.
Но самое неприемлемое для него было — это ходить с лошадьми в город, чтобы катать. Эти городские покатушки, как все их называли, внутренне настолько ему были отвратны, что каждый раз он еле сдерживал себя, когда очередной пьяный клиент лез на лошадь, чтобы покрасоваться на ней перед своей дамой. Все это со стороны смотрелось смешно и глупо. Но выпившие люди этого не понимали, считая себя джигитами, раз они сели на лошадь верхом, а то, что они даже сидеть ровно в седле не могли, так это их и не волновало.
Все это Алеше приходилось наблюдать каждый раз, стоя с конем на тротуаре и чувствуя, что он продает себя и коня, да и то, что нельзя продавать за деньги. То, что является бесценным даром свыше. А люди, потеряв все ценности, решили, что продать и купить можно все.
В тот вечер Ефим дал ему много денег, столько, что такой суммы раньше Леша и не видел. Он все это пересчитал и записал для себя точную сумму, зная, что как только начнет нормально зарабатывать, сразу скопит эту сумму и отдаст Ефиму. Сейчас эти деньги им были просто жизненно необходимы. Основная часть пошла на лекарства на следующий месяц, еще часть он выделил на продукты, решив, что нужно закупить что-то еще, кроме картошки и гречки с хлебом. Он наконец позволил себе купить куриные ножки, которые все почему-то называли "Ножки Буша", и бережно убрал про запас их в холодильник. Еще купил тушенки и рыбных консервы, а так же круп.
Оставшиеся деньги спрятал, понимая, что болезнь бабушки может принести новые расходы на лекарства. Поэтому, даже имея немного денег про запас, он все равно был очень рад возможности подзаработать. Поскольку выбора у него не было, то он выполнял ту работу, которую давал ему Петрович, и когда не давал заниматься обучением, то молча шел с толстой Махой в город.
Этот вечер был очень холодным. Его осенние ботинки, даже надетые с двумя носками, промерзли; щеки и кончик носа он уже не чувствовал, лицо было частично скованно морозом. В отличие от него, Машка чувствовала себя превосходно. Очередной желающий покататься не только щедро заплатил, так еще и отдал Махе бутылку коньяка, и она с удовольствием его попивала. Поэтому ее щеки порозовели, глаза блестели шальными огнями, а сама она напевала песенку про младшего лейтенанта, часто повторяя куплет:
"Младший лейтенант, мальчик молодой,
Все хотят потанцевать с тобой,
Если бы ты знал женскую тоску
По сильному плечу…"*
Особенно выразительно она завывала последние строчки куплета. Прохожие на это оборачивались, некоторые предлагали облегчить ее тоску. На что она беззлобно огрызалась. Вот так весело они и стояли уже второй час.
У ресторана остановились машины, из них вышли, судя по внешности, братки. Из средней машины, чуть помедлив, вышел Ефим, а за ним Назар.
Маха, которая была уже сильно навеселе, так как бутылка коньяка практически шла к концу, сразу узнала их и заорала во всю мощь своих легких:
— Привет, ребят. А Саня с вами? А то заскучала я без него.
И Машка опять затянула куплет песни, только теперь уже громко.
Назар повернул голову на это пение, рассматривая стоящих у дороги покатушечников с конем. Закутанный по уши в шарф с поднятым воротником парень показался ему знакомым. Но когда он услышал Махин голос, то сразу понял, что это с конюшни Петровича, а значит, вот это замерзший снеговик тот самый Алеша…
— Я сейчас подойду, — бросил Назар через плечо, оборачиваясь к своим.
Подойдя к коню, которого держал за повод Леша, он протянул руку, затянутую в перчатку, и потрепал того по гриве. Быстрым взглядом окинул Алексея. Увидев, что тот не просто замерз, а уже звенит, он обернулся к Машке.
— На вот, возьми, — он протянул ей несколько купюр, — возвращайтесь на конюшню. Деньги отдашь Петровичу. Здесь нормальный заработок за сегодня. Поняла? А теперь быстро отсюда.
Машка аж протрезвела, увидев, сколько денег дал Назар, столько они за неделю бы не заработали. Она сначала хотела ответить, но потом вовремя закрыла рот, так как из всей этой компании она до ужаса боялась Назара за его волчий взгляд. Это с другими братками она могла шутить и заигрывать, а вот при виде этого всегда замолкала и вообще старалась на глаза не попадаться.
Назар пошел к входу в ресторан, где ждали его люди.
— Денег дал, чтобы ушли? — заходя внутрь, спросил его Ефим.
— Да. Коня жалко, сколько можно лошадь на морозе держать.
Ефим не стал продолжать эту тему, переключив разговор на другое. А поговорить им было о чем. Похищенная жена Сарычева уже третьи сутки сидела в подвале заброшенного дома. Пока они ее не трогали, но и Сарычев не спешил вызволять свою благоверную. Он затих и не шел на переговоры с ними.
Зима, полностью вступившая в свои права в центре Москвы, радовала глаз заснеженными улицами и пестрыми предпраздничными витринами. Но вот за городом зима воспринималась по-другому. Здесь ощущался нешуточный мороз, ветерок забирался под одежду, а снег похрустывал под ногами.
Стрелку назначили на пустыре за складами. В это время здесь было пустынно и безлюдно. Назар знал, что Сарычев планирует засаду, и они уже вычислили всех его людей, расставленных по точкам. У Назара был свой план, и он действовал по нему. Жену Сарычева привезли в другой машине. Она была гарантом их жизни.
Владимир Леонидович, не теряя хладнокровия при виде впавшей за неделю с лишним в прострацию от всего женщины, передал Назару подписанные бумаги. Юрист Назара долго и внимательно еще раз их все перепроверил, хотя часть бумаг была подписана и заверена нотариусом при нем, но лишняя проверка не повредит.
В воздухе чувствовался такой накал, что поднеси спичку, и все вспыхнет от напряжения между теми, кто сейчас стоял друг напротив друга.
Все это время к виску жены Сарычева был приставлен пистолет, что являлось залогом жизни всех здесь присутствующих.
Когда юрист, удовлетворенный просмотром бумаг, кивнул Назару, тот в долю секунды, выхватив пистолет, разрядил его в стоящего напротив него Сарычева.
Не давая никому опомниться, Назар громко произнес, подняв одну руку.
— Всем тихо. Теперь я владею всем, что было у Сарычева, и вы все, — он показал рукой на стоящих напротив него с вскинутыми автоматами людей, — работаете на меня… или получаете пулю в лоб.
На этих словах заранее подготовленные прожекторы ослепили людей Сарычева.
— И не надейтесь на тех, кто был в засаде. Они мертвы, — спокойно проговорил Назар. — Итак, или вы работаете на меня, или…
После секундной паузы те медленно опустили автоматы.
— Очень хорошо, — видя это, продолжил Назар, — а теперь запомните. Я увеличу вашу зарплату вдвое, но если кто из вас поедет к ментам донести о сегодняшнем… до суда он не доживет.
Видя, что напротив него стоящие люди осознали всю картину произошедшего, он продолжил:
— Вдову отвезите домой.
Его ребята отпустили женщину, которая бросилась к трупу своего мужа, лежащему в темно-красном от крови снегу. Казалось, ее рассудок помутился, настолько безумен был ее взгляд.
Назар спокойно сел в джип, и все их машины двинулись с этого пустыря. Он быстро сам просмотрел папку с подписями Сарычева, понимая, что теперь он имеет контрольный пакет акций в его банке и в его клубе.
— Отчаянный ты, Назар, — Ефим откинулся на спинку сиденья, чувствуя, как сходит накопившееся напряжение, — а если бы они стрелять начали?
— Могли бы. Но мы же подстраховались. Наши ребята их всех на прицеле держали.
— Но ты-то под дулом стоял.
— И ты стоял, — глаза Назара сверкнули желтыми искорками в темноте.
Ефим лишь махнул рукой, осознавая в очередной раз, что только благодаря напору Назара их дела так стремительно пошли в гору.
Придя из школы домой, Леша еще у подъезда увидел стоящую "Скорую помощь". Его сердце тревожно сжалось, и он, ускорив шаг, побежал по лестнице вверх.