Liр Ка - Алеша – путь к мечте

Петрович, отдав остатки водки Леше, быстрым шагом пошел к трибунам, смотреть на награждение победителей в этих соревнованиях.

С соревнований они вернулись в этот день под вечер. Водитель их коневоза сначала отвез две лошади на соседнюю конюшню недалеко от них, а потом приехал за ними и забрал их из Битцы.

Потолкавшись по Москве в пробках, наконец они доехали до ипподрома и выгрузили коней. Леша долго возился с Бадминтоном. Он поливал из шланга его ногу в мойке холодной водой, потом Петрович дал ему вонючую мазь, которую принес из вет лазарета, и Алеша усердно втирал эту мазь в воспаленный сустав коня. Уже заканчивая наматывать бинт поверх ватника на ногу Тохи, он услышал шум. В конюшню зашли несколько человек.

Братки — сразу узнал их Лешка, так и сидя на корячках в ногах коня и мотая бинт. Хоть у Бадминтона и была всего лишь одна нога больная, но бинты с ватником мотались на все четыре ноги. Вот этим он и занимался, думая о том, что он знал, что эти ребята и есть их крыша. Так сказал как-то Петрович о компании странного вида коротко стриженых пацанов в кожанках, трениках и кроссовках. Они изредка приезжали к ним на конюшню. Вроде как главный из них любил лошадей и даже, когда был не очень пьян, катался на них. Иногда Алексей заставал эту компанию. Вот и сейчас они, громко разговаривая и матерясь, прошли по проходу конюшни мимо него и стоящего на развязке посередине прохода Бадминтона и зашли в комнату Петровича.

Леша видел, для чего они приехали сегодня сюда, они приезжали побухать. Так обычно говорила толстая Машка об этом, варя по просьбе Петровича макароны с тушенкой на плите и грея чайник для них. Сама Маха была всегда рада таким гостям, она строила глазки и явно заигрывала со всеми этими спортивного вида парнями, а они лишь ржали и называли ее дюймовочкой. Но Машка все равно каждый раз надеялась, что склеит одного из братков и закрутит с ним любовь. Все это Алексей слышал от нее в ее душещипательных рассказах, хотя и смутно себе представлял, как закрутить эту любовь и вообще, что это значит.

Когда вся шумная компания наконец закрыла за собой дверь в комнате Петровича, Машка присела рядом с Лешей и, видя его усердные старания с наматыванием бинта на ногу Тохи, заговорила:

— Бухать приехали… Видел там такого высокого, с широкими плечами, в спортивном костюме… это новенький, я уже узнала, его Саней зовут. Понравился он мне, Лешка… и я, вроде, ему тоже, — Маша оправила на себе застиранную выцветшую кофточку, которая обтягивала ее пышные формы, — вот закручу я с ним любовь… И уедем мы отсюда… В Париж поедем. Там, говорят, жизнь другая… Ну что, я хуже их, парижанок тощих, и мне счастье должно перепасть. Ведь так, Леха?

Алеша согласно кивнул, смутно представляя себе Париж и толстую Маху там… и эту любовь, которую она закрутит. Машку не смутил его по-детски наивный взгляд на ее рассуждения, она опять томно вздохнула и продолжила:

— Ты не думай, Леха, я ведь раньше худая была, как ты, глиста глистой… а потом как аборт сделала от этого урода… и таблетки пить начала, и вот… Но ничего, после нового года я решила — жрать перестану и к лету похудею. Ну что ты смеешься? Точно тебе говорю — похудею.

— Да я не над этим смеюсь… я верю, что ты похудеешь… я просто глистой тебя представить не могу…

— Когда я была молодая… вот такая как ты. Я была ну совсем худенькая.

— А сейчас разве ты старая? — Леша даже оторвался от бинтования ноги коня и посмотрел на пухлые прыщавые щеки Махи.

— Конечно, старая… нет, вернее, я уже взрослая. Мне уже двадцать, — Машка фыркнула, но потом взгляд ее стал опять задумчиво-томный. — Хотя, конечно, Саня мне этот не очень нравится… мне вот Назар нравится… но разве он на меня такую посмотрит…

Машка опять одернула свою кофточку, которая некрасиво обтягивала ее бока со складками жира и, встав, пошла в сторону каптерки, чтобы поставить кастрюлю с водой, зная, что Петрович сейчас позовет ее и даст команду варить макароны или гречку с тушенкой. Судя по количеству пакетов в руках у братков, приехали они сюда солидно затарившись и видно хотели гудеть здесь всю ночь.

Ставя воду в кастрюле на огонь, Маша думала о Назаре. Он был для нее как принц из сказки на белом коне. Да, именно на коне. Ведь сюда он приезжал поскакать на лошадях, и поэтому он и был тем самым сказочным принцем: красивым, статным, с вихрами темных волос на макушке и сбритыми под ноль к шее, с шальным взглядом волчих, с желтыми огоньками, глаз и улыбкой, от которой становилось страшно. Но все равно Маша мечтала о нем. Он был для нее тем несбыточным идеалом мужчины ее мечты.

— Машка, — раздался голос Петровича из каптерки, — иди пакеты с продуктами возьми… Гречки пацанам навари и овощей нарубай, а то голодные они. И где Леха?

— Да все с этим своим возится… ноги ему бинтует, — забирая пакет с продуктами из рук Сани, Маша ослепительно улыбалась ему, всем своим видом показывая, что готова на все.

— Скажи Лехе, пусть Аметиста… Митю седлает. Назар поездить хочет.

Петрович наконец отдал Машке все пакты с едой и вытолкнул ее из каптерки.

— Леха, — неся продукты в закуток их мини кухни, закричала Машка на всю конюшню. — Митю поседлай. Назар поездить хочет.

Алексей быстро закончил возиться с наматыванием бинтов на ноги Бадминтона. Завел его в денник и вывел в проход конюшни Аметиста. Там, поставив его и закрепив с двух сторон на веревки, которые крепились к стенам прохода так, что конь стоял посередине этого прохода. Он начал быстро его чистить. Потом сбегал за седлом и уздечкой в амуничник. Затем слазил на чердак, где сушились постиранные вальтрапы, и, выбрав поновее, тот, который разрешал брать Петрович, когда он седлал коня для Назара, положил этот вальтрап на спину коня. Потом сверху седло и все это притянул подпругой, правда, пока не в полную силу. Дотягивать подпругу нужно было уже на улице, а не в конюшне. На передние ноги Аметисту он надел самые лучшие и единственные на всех лошадей более-менее еще "живые" ногавки, которые использовались лишь на соревнованиях или вот для таких элитных клиентов. Ногавки плотно обхватили низ передних ног коня, защищая их от ударов и повреждений на скаку.

Леша, стоя рядом с Аметистом, открепил развязки, держащие его посреди прохода, и закинул повод уздечки на его шею, затем снял с морды лошади недоуздок и надел уздечку. Правда, Митя немного повредничал. Он стал вертеть мордой, пытаясь задрать ее как можно выше, чтобы Алеша не мог впихнуть ему в сжатые зубы трензель. Но Лешу такие фортели не пугали. Он знал, что делать, поэтому он уверенно схватил рукой за нос коня и, чуть его сжав, потянул вниз и там уже другой рукой, поднеся к губам Аметиста трензель, заставил его взять железо в рот, а дальше было дело техники. Он надел уздечку на морду коня и застегнул подбородный ремень.

Алексей, не дожидаясь команды Петровича, вывел коня из конюшни и стал его шагать по плацу, идя рядом с ним и придерживая за повод. Через пятнадцать минут из конюшни вышел Назар. По его не очень ровной походке было видно, что они там, в каптерке, уже накатили и не раз, но обычно это не мешало Назару лихо скакать на коне.

Назар сфокусировал взгляд и увидел, что его Аметиста, на котором он обычно отжигает по скаковому кругу, шагает худая деваха с хвостиком, торчащим из-под кепки.

— Эй, красавица, — Назар махнул рукой Лехе, — веди конягу сюда.

Алексей вздрогнул на оклик, но поскольку его регулярно принимали за девчонку из-за хвостика волос, висящего сзади из-под кепки, даже не стал возражать на это и вообще при всей этой компании братков, как сказал им Петрович, нужно лучше молчать, а то за базар отвечать придется…

Леша тогда тоже это не очень понял, но и неинтересно ему все это было. Его дело маленькое, поседлать лошадку и подать ее, а потом забрать, когда Назар вдоволь на ней накатается. Отвести лошадь после в конюшню, расседлать, почистить, замыть от грязи ноги коня и поставить обратно в денник.

Вот так всегда Алексей и делал, когда приезжали эти ребята, и Петрович говорил ему поседлать кого-либо из лошадей под Назара.

Назар дождался, когда ему подведут лошадь. Он видел, как деваха, пыхтя, затянула подпруги на животе лошади и, обойдя вокруг коня, придержала стремя с другой стороны, чтобы он, влезая на того, не перетянул седло на себя.