Синди Майерс - Алиби для любимой

Люк и Тревис вместе вышли из комнаты.

– Сомневаюсь, что сегодня кто-то сможет спокойно спать? – спросил Люк.

– Ну, я постараюсь, – ответил Тревис. – А ты?

– А я попытаюсь связаться со Скоттом Уэстфилдом. Мне кажется, он знает, где Дэнни, хотя, возможно, сам этого не осознает.

– Он не ответил на твои звонки?

– Нет, и больше не связывался с Морган.

– Ты видел ее?

– Нет. – Они оставались на связи. И разговаривали исключительно о Скотте и о работе.

Люк не нарушал соглашения с Блессингом. Он не хотел отказываться от Морган. – Она обещала сообщить, если Скотт снова позвонит. Я пытался отследить его местонахождение по номеру телефона, но у меня ничего не вышло. А у нас совсем не осталось времени.

– Я просто вне себя из-за того, что этому типу постоянно удается обвести нас вокруг пальца, – посетовал Тревис.

– Прошлым вечером я около часа катался по тем местам, где мы нашли палатку, надеясь увидеть Дэнни или Скотта. – Люк покачал головой. – Безрезультатно.

– Молись, чтобы сегодня вечером или завтра нам улыбнулась удача, – напутствовал Люка Тревис.

Они расстались на улице, Тревис направился к своей машине, а Люк двинулся в центр. Он вглядывался в лица прохожих, размышляя о том, где может быть Скотт, направился к столовой для бездомных, о которой прочитал на плакате около церкви. Полдюжины людей сидели на ступеньках церкви, греясь на солнце. Столовая должна была открыться через час.

Он сразу почувствовал неприязненный холодок, стоило ему приблизиться к группе этих людей. Даже, если бы на нем не было делового костюма, эти дети улиц безошибочно бы почуяли в нем копа.

– Я ищу друга, – сказал он. – Он достал фото Скотта и показал бездомным. – Его зовут Скотт. Кто-нибудь видел его?

– А зачем он тебе? – Тучный черный мужчина с бородой мрачно уставился на Люка.

– Он не сделал ничего плохого, – ответил Люк. – Но сестра беспокоится за него и попросила меня найти его. Я только хочу с ним поговорить и убедиться, что с ним все в порядке.

Однако ответом ему были лишь каменные лица и тишина. Интересно, если он скажет этим людям, что жизни десятков, даже сотен людей могут зависеть от того, найдет ли он Скотта, поверят ли они ему? Или им будет наплевать?

– Я видел его вчера, у железки. – Первым заговорил молодой человек с изрытым оспинами лицом.

– У железки? Около железнодорожных путей?

– У узкоколейки на «Перри Стейшн». Он сидел под деревом. Наверное, он обитает где-то поблизости.

Люк поблагодарил мужчину и торопливо направился к станции узкоколейной железной дороги на Восемнадцатой улице. Он взглянул на карту и вскочил в следующий подъехавший поезд. Десять минут спустя он вышел на «Перри Стейшн». Велосипедная тропа вела к игровой площадке и баскетбольному полю.

Люк двинулся по тропе, оглядываясь по сторонам в поисках места, где человек мог бы остановиться на ночлег, не привлекая внимания посторонних, но недалеко от железнодорожных путей, чтобы можно было быстро вернуться в центр города. Спустя десять минут он обнаружил тропинку, начинающуюся прямо за заброшенным заводом и уходящую вглубь леса. Плакат рядом с заводом гласил, что в ближайшем времени его превратят в апартаменты в стиле лофт.

Он двинулся по тропинке через лес, замечая пустые бутылки из-под виски, пивные банки и обертки от фастфуда, устилавшие землю под кустами. Вскоре он вышел на замусоренную полянку, где вокруг ржавой металлической бочки располагался старый диван и три складных стула. Двое мужчин сидели на стульях. Скотт лежал на диване, закрыв глаза.

При появлении Люка мужчины встали и поспешили прочь.

– Я не собираюсь вас беспокоить, – сказал он, подошел к Скотту и потряс его за плечо. – Скотт проснись. Это Люк. Нам надо поговорить.

Шестой день гонок проходил в маленьком горном городке Вейл. Американский гонщик Энди Спраг заполучил желтую майку лидера в этих состязаниях и по-прежнему оставался претендентом на победу в завтрашней гонке. Морган, которой до смерти надоел ее номер в отеле, следила за результатами из таверны на Седьмой улице, в окружении шумных болельщиков, громкими криками приветствовавших своих кумиров.

Бармен переключил на бейсбольный матч, и Морган расплатилась за напиток и вышла из бара. Было еще слишком рано возвращаться в номер. Вместо этого она решила прогуляться до станции «Юнион» и до финишной прямой.

Район вокруг станции «Юнион» подвергся серьезной трансформации, бригады рабочих развешивали красочные баннеры на всех фонарях и столбах на улице, ведущей к финишу. Флаги разных стран, чьи спортсмены принимали участие в гонке, хлопали на ветру на широкой площади, где другие рабочие сооружали постамент и трибуны. Кто-то даже прицепил баннер поверх известного неоново-оранжевого плаката, закрыв слово «поездом», и теперь надпись гласила: «Путешествуйте велосипедом».

Она пересекла Четырнадцатую улицу и направилась к трибунам, но не успела сделать и нескольких шагов, как ее остановил офицер полиции в голубой униформе.

– Простите, мэм, но здесь нельзя находиться посторонним.

– О, простите. – Она попятилась назад. За спиной у полицейского она увидела, как рабочие бригады устанавливают блестящие металлические ограждения.

– Вы можете пройти через автобусную остановку. – Он махнул рукой вперед. – Зайдите в зал ожидания и спуститесь вниз. Там есть лифт, на котором вы сможете подняться наверх, на улицу, и окажетесь на другой стороне площади.

Морган взглянула на заграждения.

– Полагаю, все это делается для обеспечения безопасности завтрашней гонки.

– Да, мэм. Мы делаем все, чтобы обеспечить безопасность болельщиков.

– Спасибо. – Морган двинулась дальше по улице. На этот раз она заметила дополнительные отряды полицейских и знаки, оповещающие гонщиков, что они обязаны пройти досмотр, прежде чем займут свои места на финальном отрезке маршрута, ведущем к площади. Люк тоже находился здесь, помогая обеспечить безопасность людей. Если бы она могла чем-нибудь помочь.

Морган спустилась на эскалаторе к автобусной остановке, расположенной ниже уровня зала ожидания. Пробираясь сквозь толпу, она уже почти добралась до выхода на противоположной стороне, как вдруг кто-то сильно толкнул ее.

– Простите, – сказала она и попыталась отодвинуться в сторону, но сильная ладонь стиснула ее руку.

– Не вздумай орать, – прошептали ей на ухо, ткнув в бок чем-то острым.

Морган попыталась повернуть голову, чтобы рассмотреть нападавшего, но он снова ткнул ее ножом, и ее пронзила острая боль.

– Вперед, – скомандовал неизвестный и подтолкнул ее.

Она сделала шаг, незнакомец обнял ее, с силой прижав к себе. Со стороны казалось, что это двое влюбленных пробираются сквозь толпу. Только одной рукой он крепко держал ее за затылок, не давая повернуть голову и взглянуть на него, а другой прижимал к ее боку нож.

Он повел ее не на улицу, а к двери с надписью «Кладовая», распахнул дверь, втолкнул ее внутрь, и все вокруг погрузилось в кромешную тьму.

У Морган голова раскалывалась от боли. Что же она такое делала, что теперь так болит голова? И почему постель такая неудобная? Она открыла глаза и уставилась на серый бетон, попыталась пошевелить руками, но не смогла, и вдруг поняла, что лежит вовсе не на постели, а на полу. Она перевернулась и принялась дрыгать ногами, пытаясь освободиться. Она смутно припоминала, как шла по залу ожидания, о том, как кто-то схватил ее… а дальше ничего не помнила.

– На твоем месте я бы так не вертелся. Ты ведь не хочешь, чтобы мы взлетели на воздух. По крайней мере, пока.

Морган повернула голову и увидела около двери мужчину в черном: в черных ботинках, черных брюках, черной тенниске с длинными рукавами и черной лыжной маске, скрывавшей лицо. При упоминании о взрыве она вскрикнула.

– Кто вы? О чем вы говорите?

Он присел рядом с ней на корточки и что-то поправил у нее на груди. Что-то вроде тяжелого жилета.

– Здесь пять фунтов гранулированной взрывчатки, а также несколько брусков динамита, – сказал он. – Все это взлетит на воздух, когда я нажму на кнопку, а пока тебе лучше лежать спокойно и не делать резких движений, чтобы от трения не образовалась искра. Мне бы очень не хотелось, чтобы все мои усилия пропали даром накануне такого важного дня.

Он говорил спокойно и без акцента, и она сразу угадала в нем американца. Его ладони, его единственная открытая часть тела, были белыми.