— Ты сожалеешь о том, что Софи решила стать монахиней?
— Честно говоря, да. Будучи сам светским человеком, я испытываю сожаление оттого, что молодость и красота будут заперты в монастыре, когда это могло бы составить счастье какого-нибудь мужчины. Очень эгоистичная и чисто мужская точка зрения. — Он горько усмехнулся. — Но ты же знаешь, что я не одобряю стремление женщин принести себя в жертву.
— Ты считаешь эти жертвы напрасными, — заметила Ивлин, но в ее ушах звучали слова: «…составить счастье какого-нибудь мужчины». Несомненно, он имел в виду себя самого.
— Да, я так думаю, но в твоем случае все несколько иначе. Ты ведь приносишь в жертву не себя, не так ли, Иви? Только меня.
— Макс!
— У тебя всегда было желание изображать из себя жертву. Когда тема Гарри исчеркала себя, ты выбрала Софи. Совершенно напрасно. Меня, конечно, тоже надо было принести в жертву — самым безжалостным образом, но если бы у тебя было хоть чуточку сострадания, ты пощадила бы мои чувства. Однажды я подумал, что между нами существует духовное родство, что у тебя есть сердце. Но, наверное, ты была права, когда сказала, что оно умерло вместе с Гарри. То, что было между нами, имеет не очень красивое название, потому что единственное, что ты можешь чувствовать, это физическое влечение.
— О! — в смятении воскликнула Ивлин. — Как ты смеешь!
— По крайней мере, я с тобой откровенен, а ты — нет. Но я не должен винить тебя в том, над чем ты невластна, — уже мягче сказал Макс. — Я слышал, ты возвращаешься в Англию. Передай от меня привет твоей уважаемой тетушке, когда встретишься с ней. А теперь тебе лучше уйти в дом, а то ты можешь простудиться в таком легком платье.
Он прогонял ее, но Ивлин еще медлила, отказываясь поверить, что они расстаются навсегда, до тех пор, пока Макс не сказал ей довольно грубо:
— Прости, но сегодня у меня нет настроения развлекаться, если именно этого ты ждешь. Я сыт по горло женщинами и их неискренностью. У меня даже появилось желание последовать примеру Софи и стать монахом. Спокойной ночи, Иви.
Она опрометью бросилась в дом. У нее в ушах звучали те ужасные слова, что он сказал ей и которые больно ранили ее душу. «Единственное, что ты можешь чувствовать, это физическое влечение!» Как же Макс должен презирать ее, если таким образом объяснил ее ответную реакцию на его ласки!
Софи с надеждой взглянула на Ивлин, когда та вошла в гостиную, но ее гостья была одна, и Софи откровенно расстроилась. Ивлин пожелала всем доброй ночи и поднялась к себе в комнату.
Она долго лежала без сна, невидящим взглядом уставившись в потолок. Окна на балкон были открыты. Черный силуэт горных вершин закрывал небо, но внизу ночные огни города слабыми отблесками освещали горизонт, и со стороны улицы доносился шум проезжающих мимо редких машин. Потом огни стали меркнуть, движение прекратилось, и долину наполнила сонная тишина.
Ивлин вспоминала свои запутанные отношения с Максом. Да, они всегда были запутанными, начиная с первой встречи на альпийском лугу и до последней ужасной сцены сегодня вечером. Кажется, он никак не может сделать выбор между ней и Софи — между возвышенной и земной любовью, грустно думала Ивлин, но обвинять ее в том, что рассказывая о чувствах Софи, она намеренно обманула его, было несправедливо. Каждый, кто видел Макса и Софи вместе, мог подумать то же самое, что и она. Софи говорила ей, что Макс несчастен, и причина этого была очевидна. Он чувствовал, что Софи ускользает от него, и ничего не мог поделать, слишком поздно осознав глубину своих чувств к ней. В нем говорила уязвленная гордость, когда он обвинил Ивлин в намеренном искажении фактов, хотя он точно знал, что это не так. Но теперь Ивлин не сомневалась, что разрыв между ним и ею был окончательным.
Неожиданно в дверь тихо постучали, и Софи осторожно приоткрыла ее.
— Ева, ты не спишь?
— Нет. Тебе что-нибудь нужно?
— Мне? Нет. Я получила все, о чем мечтала. — Софи вошла в комнату и присела в ногах Ивлин. — Мне бы хотелось, чтобы все были так же счастливы, как я.
— Хорошо бы, но боюсь, ощущение счастья не может быть постоянным, — сказала Ивлин. — У всех бывают взлеты и падения.
— Я знаю, но у тебя, как мне кажется, наступает период подъема. А вот Макс меня беспокоит. Он просто в отчаянии.
— Вероятно, это из-за того, что ты уходишь в монастырь, — предположила Ивлин.
— Nein, nein[11], дело не в этом. Между нами никогда ничего не было. Макс всегда был для меня старшим братом. Нет, Ева, это ты делаешь его несчастным.
— О, Софи, не надо, — в отчаянии воскликнула Ивлин, — не осложняй ситуацию. Из-за кого бы ни переживал Макс, это не я. Он ясно дал мне это понять.
— Ты чем-то обидела его, — проницательно заметила Софи, — но он никогда об этом не скажет. Понимаешь, он любит тебя, любит уже давно — с того самого дня, когда увидел тебя в Лондоне на концерте.
— Сомневаюсь. Люди не влюбляются с первого взгляда.
— А он влюбился. Он тогда сказал: «Эта женщина для меня». Да, так и было. А потом он искал и искал тебя. Он рассказывал мне о своих поисках. Как Макс был поражен, когда найдя тебя, увидел, что ты изменилась. Как он пытался помочь тебе, а ты оставалась холодной как лед. Я тоже старалась помочь. Я приехала в Зеефельд, чтобы познакомиться с тобой, пригласила тебя к нам, придумала для тебя работу, чтобы ты не уехала из Австрии, хотя, конечно, ты действительно была мне нужна, но все оказалось напрасным. Для тебя существовал только твой погибший жених, о любовных похождениях которого говорил весь Тироль.
В голосе Софи звучало разочарование. Ивлин не могла разглядеть лица девушки в полумраке комнаты, но, к счастью, и Софи не видела ее лица.
— Я так надеялась, что ты полюбишь Макса, — продолжала Софи. — Он заслуживает счастья. Это было так романтично, когда он влюбился в тебя. — Ивлин вспомнила, что Макс говорил о восторге, который он испытал на ее концерте. — У него есть твой портрет, он раздобыл его у твоего агента. Макс показывал его мне. Ты там такая красивая, такая сияющая.
— Это была Изабелла Равелли, — возразила Ивлин.
— Но ведь это ты и есть. Ты можешь вновь стать прежней. Макс говорил, что ты была такой, когда вы ездили в Мюнхен. Он возлагал на этот вечер большие надежды, ведь вы оба так любите музыку.
А она в тот вечер сказала ему, что не может забыть Гарри, и сделала это ради девушки, которая сейчас просит за Макса.
— Понимаешь, Софи, я с самого начала считала, что Макс любит тебя, — объяснила Ивлин.
— Как глупо! Ты должна была видеть, что он относится ко мне как к ребенку. — Софи засмеялась. — Я — жена Макса? Нет, нет. Ты ему гораздо больше подходишь. — (То же самое говорила Эми, вспомнила Ивлин.) Голос Софи стал умоляющим. — Не могла бы ты полюбить Макса, Ева? Ты бы сделала его счастливым.
— Но я люблю его. — Признание вырвалось у Ивлин почти помимо ее воли. Софи была поражена.
— Любишь? Ты сказала ему об этом?
— Нет. Я не могу. Я… я ему больше не нужна. Я вышла за ним в сад, а он наговорил мне ужасных слов. — Голос Ивлин дрогнул, когда она вспомнила несправедливые упреки Макса.
— Влюбленные всегда немного жестоки друг к другу, — задумчиво произнесла Софи. — Макс думает, что ты его не любишь, поэтому он и наговорил тебе неприятностей. Ты должна сказать ему, что он неправ.
— Софи, я не могу… покориться.
— Ты слишком горда? Гордость — это один из семи смертных грехов, Ева, она приносит только боль. Любовь должна быть сильнее гордости. Боюсь, что Макс тоже слишком горд, но ведь он — мужчина, это женщина должна… как ты сказала… покориться.
В саду Ивлин была готова смирить свою гордыню, но прежде чем она успела сказать Максу то, с чем она пришла, он обрушил на нее свои гневные обвинения. «Ты способна чувствовать только физическое влечение!» Она никогда не простит ему этих слов, не рискнет второй раз подвергнуться унижению.
— Мне кажется, ты слишком увлеклась романтическими фантазиями, — с горькой усмешкой сказала Ивлин. — Если у Макса и были какие-то чувства ко мне, в чем я сильно сомневаюсь, они умерли. Видишь ли, я больше не очаровательная Изабелла, я всего лишь ее призрак, и Макс в конце концов понял это. Нам больше нечего сказать друг другу.
Софи грустно вздохнула и направилась к двери.