Христианин, оберегая живот, боком приблизился к апостолу и тщательно прикрыл голову руками; правая до сих пор крепко сжимала мешочек. Симон отобрал у него деньги, несколько раз ударил и выгнал вон.
— Давайте помолимся о том, чтобы Господь даровал Есрому хоть немного ума, — предложил Андрей.
— Бесполезно, — отмахнулся Петр. — Лучше полюбуемся монеточками.
Он бережно высыпал серебро на стол и сразу же понял, что денариев мало. «Что за чёрт?», — промычал князь апостолов и стал лихорадочно считать деньги. И чем ближе он приближался к окончанию этой процедуры, тем сильнее бледнел.
— Ну что там? — не выдержал Первозванный.
— Должно быть 240, а есть только 120, - недоуменно пробормотал Симон. — Неужели Есром осмелился переполовинить?
— А вдруг Сатана… — начал было Иаков, но Петр, бывший в денежных делах реалистом, перебил брата Иешуа:
— Заткнись. Лучше позови Ананию.
Иаков нашел плотника во дворе, где тот старательно строгал доски для починки лестницы. Если бы христиане знали толк в зрелищах, они бы залюбовались: работа спорилась в умелых руках труженика, и мысленно он уже видел ее результат. Но, раз вызвал руководитель, пришлось прерваться и спуститься в мрачное подземелье.
Петр раздраженно смотрел на Ананию:
— Скажи, за сколько ты продал дом и землю?
Плотник, почувствовав неладное, слегка изменился в лице, но взял себя в руки и спокойно ответил:
— За 120 денариев, рабби. Вот же они лежат перед тобою.
Петр с большим трудом сдержал обуревавшее его бешенство и, стараясь не повышать голос, возразил:
— А мне Дух Святой шепнул, что усадьбу твою… нет, нашу, купил этот чертов Иезекииль за 240 сребренников.
В груди Анании что-то оборвалось, и он потупил взор. Суеверный плотник наивно поверил во вмешательство высших сил, а потому решил, что дальше отпираться бессмысленно.
— Да, я решил отложить часть денег на черный день.
— Для тебя этот день уже настал, — зловеще промолвил Симон Камень. — Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли? Чем ты владел, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось? Так для чего ты положил это в сердце твоем? Ты солгал не человекам, а Богу («Деяния святых апостолов», V, 3,4).
— Да, я солгал, — признался Анания, — но уже успел покаяться. И потому нет на мне греха.
Эта фраза нашего героя возмутила сектантов до глубины души. Андрей ахнул и всплеснул руками, Иов с Иеремией удивленно переглянулись, Иаков буркнул: «Каков наглец!» Их эмоции понять нетрудно: ведь если человек чист перед Господом, то ему незачем обогащать служителей культа. В полной противоречий Библии можно найти всё, что угодно, и «отцы» церкви этим бесстыдно пользуются. Если согрешит прихожанин, у которого можно вытянуть деньги, то «вера без дел мертва», а коли совершит преступление иерарх, тогда «вера в Христа всё оправдывает».
— Ослиный хвост! — чуть не задохнулся от ярости Петр. — Быстро же ты усвоил нашу премудрость. Но здесь мы, святые апостолы, решаем, на ком нет греха, а на ком есть!
— Хочу напомнить, — вступил в разговор Фома, — что этот недостойный хотел своей мерзкой похотью осквернить нашу обитель!
— Точно, — закивали христиане.
— Но почему ты так говоришь, рабби Неверующий? — обиделся Анания. — Нам сам Андрей разрешил жить в браке.
— Ничего я не разрешал, — замахал руками Первозванный. — То была проверка.
— Какой знатный грех! — сокрушался неугомонный Фома. — Ведь учил же Иешуа: «Сказано древними: «не прелюбодействуй». А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» («Евангелие от Матфея», V, 27, 28). А ты на Сапфиру не только смотришь!
— Постойте, — покраснел плотник, — но как же тогда продолжится род людской?
Этого Петр уже не мог вынести. Он так ударил кулаком по столу, что подпрыгнули и зазвенели монеты, и вскочил с табуретки:
— Ты что, дурак, забыл, что скоро свершится Страшный суд и мы вознесемся на небеса?!
— Анания останется, — уверенно молвил Андрей, — он враг Духа Святого!
— И вовсе я ему не враг, — оправдывался обвиняемый, — но вам всех денег отдать не смогу.
— Так, я вижу, что разговора не получилось, — взорвался Кефас и подал знак подручным. Андрей и Фома, молниеносно сорвавшись с табуретов, схватили Ананию и выкрутили ему руки. Петр обнажил нож и вплотную подошел к плотнику:
— Где деньги, которые ты утаил от Господа?
Только теперь Анания понял, что ему грозит. Потрясенный и испуганный, он долго не мог вымолвить ни слова. Как во сне видел сверкающее лезвие ножа, багровое от гнева лицо князя апостолов, его безумные глаза, испускавший смрадное дыхание и извергавший струи слюны кривой рот. Вокруг злобно шипели христиане, призывая на голову плотника все беды и несчастья. А руки Анании выламывали всё сильнее, так, что он уже стонал от боли.
— Ты что, идиот, оглох? Отвечай! — продолжал допрос Симон Камень и ножом уколол обвиняемого в ногу.
— Рабби, — пробормотал плотник, — ты меня убьешь?
— Не я караю тебя, но сам Дух Святой! Он и решит, что делать. Так где деньги?
— Но вы хоть Сапфиру пощадите! — в отчаянии крикнул «грешник».
— С ней ничего плохого не случится, — заверил Петр.
Анания, насколько это было возможно в его положении, осмотрелся. Он никак не мог поверить в то, что его «братья» настолько жестоки, и надеялся встретить в их взглядах хоть немного сострадания, но увидел лишь любопытство. Христиане хотели узнать, где спрятаны денарии.
— Н-ну, говори же! — запинаясь от нетерпения, прохрипел над ухом несчастного Андрей и еще сильнее выкрутил ему руку.
— Я оставил их у Иезекииля…
— Зачем? — удивился Петр.
— В рост оставил. Под два процента годовых.
— А-а-а, — понял князь апостолов.
— Расписка у меня за пазухой, рабби.
Симон вытянул кусочек папируса и принялся его внимательно изучать. Временами он отрывал взгляд от документа и задумчиво смотрел в сторону, пытаясь вникнуть в странноватый стиль юридических формулировок и заодно обдумывая, как выманить у Иезекииля 120 денариев. Но его волновала и вторая проблема: после такого разбоя Камень имел все основания опасаться того, что супруги донесут на него властям.
— Скажи мне, Анания, — молвил он, — знает ли Сапфира о твоей лжи?
— Н-нет.
— А мне сейчас Дух Святой шепчет, что знает.
— Но ты же обещал, рабби, что с моей женой ничего не случится!
— На все воля Божья, — смиренно констатировал Симон.
После этих зловещих слов Анания совсем упал духом. Не только ему, но и его доброй и нежной Сапфире угрожала смерть. Но ведь еще утром они собирались жить долго и счастливо! Как такое могло произойти?! Или все это кошмар, бесовское наваждение? Что же делать?
Плотник собрал все свои силы и внезапно, резким и отчаянным рывком попытался освободиться. Державшие его апостолы разлетелись в стороны и упали на неровный каменный пол подземелья, но Петр успел глубоко, по самую рукоять, вонзить нож в грудь Анании…
Он умирал долго и мучительно. «Как жаль, что не удалось пожить. Всё пролетело как один день, и что хорошего я видел? Только Сапфиру… Что с нею будет?! Скоро она вернется в обитель… Как же ее спасти? Как?!»
Князь апостолов нагнулся над умирающим, вытащил из его груди нож и вытер окровавленное лезвие об одежду плотника. В этот миг Анания, превозмогая боль, немного привстал, посмотрел Петру в глаза и попытался что-то сказать. Но вместо слов в подземелье раздался раздирающий душу стон, столь странный и пугающий, словно он доносился из иного мира. Внезапно из уст Анании хлынула кровь, его голова откинулась, руки задрожали, и вдруг плотник замер, устремив вверх остекленевший взор.
— Иаков, ты из нас самый небрезгливый, так опусти его веки да обыщи хорошенько, не приведи Господь останется что-нибудь ценное, — распорядился Симон.
— Да-а, в грехе помер, как собака, — покачал головой Андрей Первозванный.
— Отлетела душа в ад, — поддакнул и заодно подытожил Фома.
Недоросток Иаков тщательно обыскал труп, но, к большому сожалению христиан, «добра» не обнаружил. Петр удрученно хмыкнул и велел Иову с Иеремией спрятать тело пока во дворе — ночью его предстояло закопать на близлежащем пустыре.