Барбара Брэдфорд - Ангел

– Я ждал, что ты это скажешь.

– Когда ты мне сможешь дать сценарий?

– В начале января. Я сам привезу его. В конце года я собираюсь лететь в Париж: к этому времени послесъемочные работы над «Делателем королей» будут закончены.

– Хорошо. Мне хочется поскорее прочитать его.

В этот момент зазвонил телефон на дальнем углу стола, и Гэвин поднялся, чтобы взять трубку. Взгляд Рози скользнул по столу. На нем громоздились стопки книг, папок и карт. Среди них она заметила много томов, посвященных Жозефине, Наполеону и его военным кампаниям, французской политике того периода. Были также книги о современниках императора от Барраса до Талейрана. Оба, как она знала, стали потом его врагами. Было ясно, что Гэвин, как обычно, основательно поработал готовясь к съемкам.

Повесив трубку, Гэвин сказал:

– Пойдем перекусим, Прекрасный Ангел. Мэри подаст нам ленч на террасу.

Проводив Рози, Гэвин еще долго работал в кабинете над будущим сценарием. Вдруг дверь распахнулась. Досадуя, что ему помешали, он поднял голову и увидел стоящую в дверях свою жену Луизу.

Какое-то время Гэвин смотрел на нее, с трудом сдерживая раздражение.

Луиза была миниатюрной привлекательной брюнеткой, неизменно блистающей элегантными туалетами от лучших модельеров. Научившись тонко распознавать настроения мужа, Луиза мгновенно ощутила его недовольство и ответила ему таким же ненавидящим взглядом.

– Я уезжаю,– объявила она бесцветным голосом. Убедившись, что никакого ответа не последовало, добавила:

– В Вашингтон.

– Естественно,– проговорил Гэвин язвительным тоном,– куда еще ты ездишь все последнее время.

Луиза, не желая, чтобы их разговор слушала прислуга, пинком элегантно обутой ножки захлопнула за собой дверь и прошла в комнату, все так же свирепо глядя на Гэвина. Краска гнева разлилась по ее лицу.

– По крайней мере мне там рады. Чего я никак не могу сказать об этом доме! – воскликнула она.

– «Этот дом», как ты его называешь,– твой дом, в котором ты живешь. И перестань разыгрывать трагедии. Они меня уже давно не впечатляют. Не забывай, что я сам актер. Ну и когда же ты собираешься вернуться?

– Наконец-то, хоть какой-то интерес к моей персоне. Я не знаю, когда вернусь.

– А как же День Благодарения? – нахмурился Гэвин.

– Что День Благодарения?

– Ты не будешь здесь в этот день? – А почему я должна быть здесь?

– Ради Дэвида.

– Ты прекрасно знаешь, что Дэвиду нужен только его отец. Ты ведь сам настроил его против меня.

– Ты говоришь глупости, Луиза! – гневно воскликнул Гэвин, повысив голос почти до крика.– Черт знает что! Зачем мне настраивать своего сына против его собственной матери, ответь мне, ради бога!

Гэвин недоуменно покачал головой. Неужели она в самом деле считает, что он хочет поссорить ее с сыном? В это просто невозможно поверить!

Понимая, что сдает позиции, Луиза сменила тему.

– А как долго ты здесь пробудешь? Сколько еще мы сможем наслаждаться твоим обществом в Лос-Анджелесе?

– Мне нужно вернуться в Лондон в конце ноября. Тебе отлично известно, что я сейчас занят послесъемочными работами над «Делателем королей».

– А ты вернешься на Рождество?

– Да, почему бы мне не вернуться?

– Я подумала, что ты, возможно, сразу примешься за свою новую картину. В последнее время ты только тем и занимаешься, что беспрерывно снимаешь свои фильмы. И, следует заметить, все за границей. За эти годы ты отлично продемонстрировал, что твои картины для тебя важнее, чем я и Дэвид.

– Это неправда, Луиза, и ты сама это знаешь. И хотя ты кричишь на каждом углу, что якобы ненавидишь мои фильмы, к деньгам, которые они приносят, ты относишься куда более доброжелательно.

Луиза холодно посмотрела на него, но от комментария воздержалась.

– Я начну подготовительные работы к новой картине в феврале или марте.

– С чем тебя и поздравляю.

– Ох, Луиза, я тебя умоляю! Прекрати это! Подойдя к столу, она оглядела разложенные на нем стопки книг.

– О боже, Наполеон! Ну, конечно, следовало предполагать, что когда-нибудь ты до него доберешься. Еще один коротышка с грандиозными идеями,– саркастически заметила она, при этом ее серо-голубые глаза блеснули стальными кинжалами.

Решив не реагировать на колкость, Гэвин сказал:

– Ближайшие полгода я собираюсь жить и работать во Франции, так что не буду докучать тебе своим присутствием.

– Прекрасно! Я должна была догадаться, что этим все кончится.

– И что ты хочешь этим сказать?

– Твоя ненаглядная Розалинда живет и работает во Франции, а ты ведь без нее и минуты не выдержишь, не так ли?

– Ну хватит! Прекрати немедленно! – воскликнул Гэвин.– Твоя враждебная подозрительность все время туманит тебе мозги. Это и разрушило наш брак.

– Ха! Чушь собачья! Я не сделала ничего такого, что бы разрушило наш брак. Это все ты, Гэвин Амброз! Ты и все твои женщины!

Гэвин по опыту знал, что если немедленно не сменить тему разговора, дело закончится ужасным скандалом. Поэтому он сказал уже мягче и спокойнее:

– Пожалуйста, Луиза, давай прекратим это. Немедленно. Я очень занят, у меня запарка со сценарием. А тебе надо готовиться к поездке. Желаю тебе хорошо провести время в Вашингтоне. Передавай привет Аллану.

Луиза чуть отступила назад.

– Я еду в Вашингтон не к Аллану. Меня пригласили Мерсье на день рождения Алисии. Я остановлюсь у них.

«Как же, черта с два ты не будешь встречаться с Алланом Тернером»,– подумал Гэвин, но вслух произнес:

– Тогда передай привет Мерсье. Желаю тебе хорошо провести время. Надеюсь, до моего отъезда в Лондон еще увидимся.

– Надеюсь,– бросила она, повернулась на каблуках и с надменным видом вышла из комнаты, хлопнув дверью.

Несколько секунд Гэвин еще продолжал смотреть на дверь, потом перевел взгляд на сценарий. Это был еще только сюжет, но настолько детально разработанный, что вполне мог служить постановочным сценарием.

«Еще несколько небольших поправок,– подумал он, беря карандаш.– Надо уточнить кое-какие детали».

Но вскоре Гэвин понял, что не в состоянии сосредоточиться. Слова Луизы эхом отдавались в его голове. Она намекнула – нет, она совершенно ясно заявила, что он хочет работать во Франции, потому что Рози живет там. Но это неправда!

Или все-таки правда?

Он сидел, погруженный в свои мысли, совершенно забыв о сценарии.

Парижские улицы были переполнены транспортом, но машины двигались довольно быстро, и, к своей большой радости, уже через полчаса Рози удалось, оставив позади центральную часть города, выехать на шоссе, ведущее к Орлеану.

Только сейчас, сидя за рулем своего «пежо», она начала понемногу расслабляться. Было уже шестое декабря. Целую неделю ей пришлось провести в Париже, разбирая почту, улаживая свои дела и выполняя кое-какие поручения Гэвина. И вот наконец она на пути в свой любимый Монфлери. Подумав об этом, Рози облегченно вздохнула.

Поскольку была пятница, и многие направлялись в свои загородные дома, движение на шоссе было особенно оживленным. Но до пробок дело еще не дошло, и Рози с хорошей скоростью продвигалась вперед, углубившись в мысли о Джонни Фортьюне.

Она машинально достала кассету, переданную ей Нелл в Беверли-Хиллз. Час назад, выходя из своей квартиры на Рю-дель-Университе, Рози не забыла бросить ее в полотняную дорожную сумку. Дома ей удалось прослушать только начало. Поэтому когда голос Джонни заполнил небольшое пространство автомобиля, Рози была внезапно потрясена неожиданной горечью его песни «Ты и я, нам хотелось всего...»

К собственному удивлению, она обнаружила, что песня тронула ее глубже, чем можно было ожидать от эстрадной мелодии.

Вслушиваясь в знакомый голос, она почувствовала, как непонятная печаль переполняет ее сердце, и беспричинные слезы брызнули из глаз. Подумав о несложившейся жизни, о всех своих несбывшихся мечтах и надеждах, Рози ощутила острое чувство утраты. Слова песни были полны глубокой проникающей в душу грусти. И как пророчески они звучали для нее... В самом деле, так легко разбить чье-то сердце и потом страдать самому. Слишком хорошо она это знала.

Джонни запел другую песню, обволакивая Рози своим мелодичным голосом, и мысли ее естественным образом остановились на нем самом и на недавно проведенном вечере в его доме. Сейчас ей казалось, что прошло уже много времени. На самом же деле всего немногим более недели назад она с Нелл и Гэвином были в Беверли-Хиллз. Там она познакомилась со знаменитым Джонни Фортьюном и обнаружила в себе неожиданный интерес к нему. А сейчас она ехала в своем автомобиле, приближаясь к центру Франции и одновременно к совсем другой жизни. Как разительно отличались эти два мира, разделенные тысячами миль. В Европе все было неизмеримо более упорядоченным, чем в Калифорнии. И, конечно, прыжок от суматошной, свободной и чуждой каких-либо условностей жизни голливудских знаменитостей к педантичному размеренному быту французской аристократии был далеко не легким делом. Нелл постоянно твердила ей об этом, подшучивая над двумя совершенно различными гранями ее существования. Правда, первая же и признавала, что эти головокружительные прыжки из одного мира в другой Рози проделывала с удивительной ловкостью и мастерством.