Мелоди Томас - Ангел в моей постели

– О чем же ты думал?

– О том, что говорят жене, ставшей тебе чужой и в то же время не совсем чужой.

– Не стоит об этом думать. – Она прижала ладони к его груди. – Может быть, я снова захочу прийти сюда завтра и все повторить. В следующий раз это займет больше времени.

Дэвид перевернулся на спину и привел в порядок брюки. Его терзала мысль о том, что женщина обрела над ним такую власть. Он не знал женщины, подобной ей, но она всегда создавала трудности.

Он поднялся, поставил ее на ноги, одернул на ней платье, хотя сама она явно не собиралась приводить себя в порядок.

– Посмотри на меня, Мэг.

– Я не хочу быть Мэг. – Их взгляды встретились. – Но когда ты рядом, становлюсь ею. Ты возбуждаешь во мне все самое плохое.

Заправляя рубашку в брюки, он рассмеялся:

– Ты немного изменилась. Но не стала другой. И только что доказала это.

Она подняла на него глаза, полные слез и обиды.

– Я думала, те следы принадлежат одному из людей Стиллингза. Поверь мне. Хотя бы раз.

Черт побери, Мэг умела расстроить его так, как никто другой. Он не имел ни малейшего желания снова иметь с ней дело. Знал, что у них нет будущего. Не сомневался в том, что она способна на все. Даже лишить его жизни. Такую же опасность представляет для него, да и для нее полковник Фаради, ее отец.

Но вопреки всему он жаждал близости с ней, что-то происходило в его душе, когда она находилась рядом.

– Ты поклянешься на Библии, что не встречалась с отцом?

Она колебалась несколько секунд, как будто смысл вопроса с трудом доходил до нее.

– Неужели ты думаешь, что в то утро я встречалась со своим отцом? Что следы принадлежали ему? После всего, что ты знаешь о нем...

– Не знаю. Сейчас принесу Библию, и ты мне все скажешь.

Как это похоже на Дэвида – верить любому, кто поклялся на Библии, даже закоренелому преступнику. Она хотела сказать, что положит руку на что угодно, если он хочет. Но тут в голову ей пришла ужасная мысль.

В семейной Библии были записаны даты рождения и смерти всех, кто когда-либо жил в этом доме. В том числе и дата рождения Натаниела. Готова ли она открыть ему самую главную свою тайну?

Ей вдруг стало страшно за сына. Тогда днем, в подвале, она на мгновение забыла, что Дэвид представляет для нее опасность. И не только он. Забыла, кто он и чего хочет. Его единственной целью было найти ее отца и закончить то, что он начал несколько лет назад.

– И здесь заканчивается «око за око»? – Он провел пальцем по ее щеке, и она почувствовала уверенность в его жесте. – Никаких супружеских «душа в душу»?

– Разве не это только что произошло между нами? – Виктория подтянула сапожки и пошла за плащом. – Мне пора.

Он повернул ее лицом к себе, и ее глаза сверкнули.

– Беда твоя, Мэг, в том, что ты всегда знаешь, что белое, а что черное. И все же выбираешь черное. Кого ты пытаешься прикрыть своим молчанием? Отца?

– Я не хочу, чтобы копались в моей душе, не нуждаюсь в поучительных речах. Не все так хорошо, как ты, разбираются в морали. Отпусти меня.

– Так трудно сделать выбор? Она выдернула руку.

– Некоторые делают выбор, о котором никто никогда не узнает.

– Скажи, почему ты так боишься своего отца?

На Викторию нахлынули страшные воспоминания, но она взяла себя в руки и заговорила о том, что всю жизнь скрывала:

– Когда я была маленькой, отец сказал мне, что моя мать ненавидит меня и сбежала с артиллерийским офицером. Спустя годы я пыталась найти ее. – Голос Виктории дрогнул.

– А что случилось с твоей матерью?

Она отвела волосы со лба и посмотрела на Дэвида.

– Я узнала, что артиллерийский офицер, о котором шла речь, исчез вскоре после того, как они с моей матерью сбежали. Прошло несколько месяцев, и его голову обнаружили в его постели, но в бунгало не оказалось ни тела, ни следов крови. Нисколько не сомневаюсь в том, что это дело рук моего отца. Все это время он использовал меня для ограбления людей. Отец, да простит меня Бог, – чудовище. Никогда больше не говори мне, что я покрываю его.

Помолчав, Дэвид спросил:

– Значит, анонимный донос в те далекие годы, который навел власти на след твоего отца, сделала ты?

Ее сердце замерло, затем бешено забилось. Она не могла произнести ни слова. Отец представлял угрозу для Натаниела. Дэвид тоже. И когда Дэвид нашел ее, она поняла, что спокойная жизнь для нее кончилась.

– Мне все равно, что ты об этом думаешь, – сказала наконец Виктория.

– Ты правильно поступила со своим отцом. – Виктория решила, что должна рассказать Дэвиду все остальное. – Не представляю, как ты могла жить в таких условиях, – сказал он.

– Ты был в Калькутте. Знал, что за человек мой отец. Сможешь ли ты понять меня сейчас? Хоть как-то успокоить? – Она дотронулась до распахнутого ворота его рубашки. – Или собираешься предложить мне еще несколько минут наслаждения в обмен на все тайны моей души?

Взгляд его стал непроницаемым.

– Заниматься с тобой любовью, Мэг, – самое большое наслаждение, какое я когда-либо испытывал.

– И это говорит бывший слуга Господа. Или ты по-прежнему священник? И сбежал из Ирландии потому, что люди разглядели под маской твое лицо и тебе грозил костер?

– Задел тебя за живое?

Возмущенная Виктория набросила на плечи плащ, едва не смахнув хрустальную лампу со столика.

– Кому-то надо расшевелить твою душу. – Он запустил пальцы в волосы, взъерошив их, и укоризненно посмотрел на нее. – Может быть, нам надо все повторить наверху, в постели?

– Послушай, Дэвид. Ты бываешь таким занудой! – Она подняла капюшон и танцующей походкой вышла в холл.

Надевая перчатки, Виктория подумала, что здесь необходима уборка. Она не хотела думать об этом доме, еще меньше о Дэвиде и его несправедливых обвинениях. А также о том, как примирить ее нынешнюю жизнь с прошлой.

Подойдя к двери, она закрыла глаза.

– Клянусь, я девять лет не видела отца, – произнесла Виктория.

– Опасайся мертвецов и тайн, которые они скрывают, Мэг, – тихо промолвил он, скрестив руки на груди. – Если хочешь жить, держись подальше от кладбищ.

Ее щеки вспыхнули. Напрасно Дэвид думает, что ему известно, зачем она ходила на кладбище в ту ночь.

– Есть вещи, в которых я невиновна, хочешь верь, хочешь нет. – Она распахнула дверь, впустив холодный послеполуденный воздух, и сбежала со ступеней.

Дэвид вышел на порог и смотрел ей вслед. На выезде ее ожидал Рокуэлл с телегой, но Мэг пробежала мимо.

Дэвид оставался в нерешительности. Она была его женой, и он хотел ее вопреки всему.

К несчастью, он слишком хорошо знал ее безупречную кожу цвета слоновой кости, к которой ему хотелось снова прикоснуться. Пусть думает, что сбежала от него.

– Поезжай за ней, – сказал Дэвид Рокуэллу. – До коттеджа далеко.

Он все еще стоял на пороге, готовый войти в дом, когда стая черных дроздов взлетела с поля и закружилась черным облаком на фоне ясного синего неба. Шестое чувство заставило его насторожиться, и в этот момент раздался выстрел – судя по звуку, из охотничьего ружья. Довольно невинный звук, но он сделан на его земле. Дэвид взглянул в сторону церкви, ее колокольня возвышалась над остальными строениями.

Крик Рокуэлла привлек внимание Дэвида. Йен соскочил с телеги и мчался сломя голову туда, где должна была находиться Мэг.

Когда Йен опустился около нее на колени, Виктория, пытавшаяся встать, подняла голову.

– Господи Иисусе, миледи.

– Со мной все хорошо. – Ее сердце глухо стучало, она вытерла рот рукой и почувствовала вкус крови. – Я прикусила язык.

– Мэг! – Неожиданно рядом с ней оказался Дэвид. Он поддержал ее за талию, помогая встать, и отдернул руку. На его ладони была кровь.

Она чувствовала, как теплая струйка пропитывает одежду, и сказала со слабой улыбкой:

– У тебя, случайно, нет при себе квасцов, чтобы остановить кровь?

К ним по дороге бежали двое слуг. Дэвид крикнул им, чтобы вернулись за телегой.

– Разверни лошадей, – велел он Рокуэллу, подставляя ей плечо и помогая встать на ноги, затем поднял ее. – И захвати мое пальто. Скорее! – добавил он, когда молодой человек замешкался.

– Я могу идти, Дэвид. Найди человека, который выстрелил.

– Он уже наверняка скрылся, иначе сделал бы еще один выстрел.

– Не вижу в этом смысла, – сказала она, слишком возмущенная, чтобы чувствовать что-либо, кроме парализующего шока, или отказаться от помощи Дэвида. – Мой отец не станет в меня стрелять.