Catelyn May - Ангел во тьме

— Передайте ему, если он все-таки появится. Я буду вам очень признательна месье.

Затем она вышла из дверей отеля, оставив окончательно смущенного юношу, и свои несбывшиеся надежды.

     Уильям Лэм бесцельно бродил по старинному городскому парку, слушая тишину, которая для него не была умиротворяющей. В памяти всплывали совсем не радужные картины, связанные с этими местами. Но он все же был здесь, чтобы отпустить эти воспоминания навсегда, не позволяя им дальше отравлять свою жизнь. Только, когда деревья стали постепенно погружаться в объятья морозных сумерек, Мельбурн решил вернуться в отель.

Он все еще не мог смириться со своей собственной глупостью. Зачем ему пришло в голову посетить то кафе, где она сидела вчера утром, обворожительно красивая, женственная и задумавшаяся о чем-то?! Глупая отравленная ностальгия, фатальный шаг, подталкивающая длань рока? Он не находил ответа на этот вопрос. Все это было невероятно опрометчиво, впрочем, не впервые, после встречи с ней. Уильям чуть было не вышел из своего укрытия, когда она отчаянно выкрикнула его имя, выбежав на улицу. Но взвесив «за» и «против», он убедил себя, что ему не место в ее новой жизни, также как тяжелым воспоминаниям военных лет.

Что он может дать ей? Жизнь полную тревог и опасностей, жизнь под прикрытием, жизнь под чужими именами, с постоянными переездами, с постоянным страхом, что кто-то перехватит твои письма и звонки? Он не имел никакого права врываться в ее спокойный слаженный мир, разрушать то счастье, которое она могла получить.

Но маленький листок бумаги, сложенный вчетверо, предательски жег его руку. На нем, размашистым почерком был написан адрес, и еще несколько смятых слов: «Je nʼoublierai jamais...» Она, как всегда рушила те высокие замки, которые он воздвигал ради ее и своей безопасности. Безрассудная, упрямая, порывистая и нежная, беззащитная и сильная одновременно, с убийственным взглядом широко распахнутых небесных глаз. Его боль, его радость, его бесконечная мука и его судьба, от которой ему предстояло отвернуться… Он должен нормально попрощаться с ней и все объяснить. Только так можно покинуть этот город и эту страну со спокойным сердцем, и теперь уже навсегда.

    Минуты тянулись как липкий мед в ее стакане. Она всегда добавляла его в чай, когда требовалось успокоиться.

— И что ты хочешь теперь? Жизнь уже никогда не станет прежней, — сознавалась она себе, сидя, подобрав ноги, на широком подоконнике. Она привыкла быть одна, ее не пугала темнота и тишина одинокой квартиры. Виктория пыталась найти в своих размытых мыслях спасительную нить и, ухватившись за нее, выбраться, наконец, из той неизвестности, в которой пребывала все это время. Он сейчас где-то далеко отсюда, быть может в его чувствах к ней не было ничего, из того что она вообразила когда-то, полагаясь только на свои личные переживания. Его отчаянная попытка спасти ее от неминуемой расправы, возможно, была продиктована простым человеческим участием. Кто знает, что он потерял в кровавой жатве войны.Нужно было оставить прошлое, каким бы трудным это не было для нее.

Внезапно, резкий сухой стук пробудил Викторию от летаргии, в которую она была погружена уже несколько часов подряд. Она встала машинально, даже не спросив, не включив света, сразу же открыла дверь и застыла на пороге, словно увидев призрака, пришедшего из ее воспоминаний.

Полумрак квартиры окрашивал все вокруг в цвета черно-белого фильма, только луна заглядывала в окно, молочно щурясь и разбрасывая по комнате мягкие полутона. Он смотрел на нее, не отрываясь, также застряв на пороге, как будто между прошлым и будущим, не смея сделать шаг.

Время и пространство сжались до этой заветной секунды, когда им обоим требовалось осознать, что это не сон.

Тени и лунные блики стали их союзниками, успокаивали, окутывали дыханием тайны, обещали, заманивали, лечили изнывающую душу.

Он шел сюда только с одним желанием — проститься, объяснить, зачем приехал, почему не мог сделать это раньше. Ни на что, не рассчитывая, не ожидая от нее ответных чувств. Это казалось ему почти невозможным. Но та записка, отчаянно оставленная ею в отеле, будила в нем совершенно неуместную сейчас надежду.

— И о чем только она думает, разбрасываясь своим адресом, да еще так смело открывая дверь в темноте! — с досадой подумалось ему, — Словно наверняка ждала его. Ведь на его месте мог быть кто угодно! Она так и осталась тем упрямым, отчаянным ребенком, которого он встретил когда-то в промозглых застенках СС. —  Уильям старался быть собранным, но у него не получалось. Он подумал, что возвращаться — плохая примета, почувствовав как рушатся его планы. Потому, что сейчас читал в ее глазах, восхитительно освещаемых лунным светом, не жалость и не удивление, не смятение и робость, ничего из того что придумал себе, собираясь на эту встречу. Теперь он видел и осознавал, что она любит, любит его — Уильяма Лэма, человека, о котором ничего не знает и с которым ее связывает лишь пропитанное пеплом и кровью прошлое.

Она интуитивно угадывала, что он собирался ей сказать. Полумрак одинокой комнаты скрывал на половину его лицо, он отводил в сторону глаза, словно пытаясь оправдаться. Вдруг ей стало страшно от того, что после его слов между ними снова протянется пропасть. Только не сейчас. Только не в этот момент, когда они, впервые за много лет, были так близко друг от друга.

Их молчаливый диалог, скрытый волшебством лунной ночи, должен был закончиться. Одновременно они сделали отчаянный шаг навстречу друг другу. Секунда, и она уже была в его крепких руках, со вскинутыми в порывистом жесте руками, окружившими его шею.

Он, немного приподняв ее над собой, заглянул в глубину глаз с невысказанной нежностью, словно пытаясь запомнить каждую черту ее дорогого лица, каждую искорку в повлажневших глазах. Из его рта вырвался то ли вздох, то ли мольба:

— Виктория, ты даже не знаешь, на что идешь… не знаешь, что я…

Теперь ее маленькие ступни едва касались пола. Виктория инстинктивно притянула его голову к своей груди, не дав ему продолжить приготовленную речь, погрузившись пальцами в темный шелк волос слегка тронутый на висках серебром. Этот жест окончательно его обезоружил.

Отпустив ее, он, наконец, наклонился и позволил себе отдаться самому сладкому и пьянящему поцелую в своей жизни. Уильям сдавался этому обворожительному противнику, не переставая удивляться какую власть, она имеет над ним. Противоядия не существовало, его вены наполнились огнем, в котором сгорели последние сдерживающие его аргументы, пустые слова, так и застрявшие на языке.

Она почувствовала себя хрупкой драгоценной вазой, в руках заботливого мастера, которую он, покрывал затейливым узором самых искусных поцелуев. Его касания были очень нежными, ласковыми, но страстными и настойчивыми одновременно. Наконец, они забыли про все свои обиды, сомнения и страхи, про тонкие стены и любопытство соседей, которые могли услышать их стоны, прерывающиеся, захлебывающимся в поцелуях, шепотом. Сплетение их рук, их тел было соединением судеб и жизней, которые они когда-то подарили друг другу. Все слова, все вопросы, все будет потом…

     Виктория незаметно выскользнула из теплых объятий, в которых сладко заснула этой ночью. Она посмотрела на него спящего и улыбнулась собственным мыслям, наклонившись, нежно поцеловала белесый круглый шрам на его груди, провела пальцами по его губам, заметив, что он притворяется. Вдруг Уильям с мальчишеским озорством накинулся на нее, подмяв под себя и покрывая ее шею мягкими заводящими поцелуями, не обращая внимания на ее заливистый протестующий смех. Ему нравилось вот так просто дурачиться с ней, как будто между ними не было тех страшных лет, которые он постарается навсегда забыть.

- Знаешь, о чем я мечтала с того дня, когда закончилась война? Спросила она, устроившись в уютном капкане его сильных рук, после того, как очередной приступ желания был удовлетворен.

- Скажи мне, любовь моя, постараемся его исполнить, - сказал он мягким и как всегда немного хрипловатым голосом, зарываясь лицом в ее густые каштановые волосы.

- Я хочу настоящую рождественскую ель! Хочу, чтобы мы вместе с тобой ее нарядили. Это наверно глупо …да?- вдруг смутилась она своим детским фантазиям.