– Здравствуйте, мадам. Вы застали нас посреди работы. К счастью, ваш отец рядом и помогает мне. Переучет – это такие хлопоты.
– А мадам Жиродэ, она что – все еще неважно себя чувствует? – поинтересовалась Анн.
Взгляд мадам Редан дрогнул, она грустно посмотрела на Анн и спросила:
– Вы что же, не знаете? Тетя умерла две недели назад.
Анн попыталась скрыть свое удивление и сказала:
– О, извините меня! Действительно… Как это могло вылететь у меня из головы?
И посмотрела на отца. Его лицо напоминало хлебный мякиш. Все оставались неподвижными и безмолвными. В наступившей тишине Анн почувствовала, как в ней нарастает готовое вот-вот прорваться негодование, и тихо, почти шепотом произнесла:
– Ты позвонил Луизе и сказал, что не придешь на обед.
Пьер кивнул и растерянно посмотрел на мадам Редан.
– Нам нужно еще так много сделать, что я предложила вашему отцу остаться пообедать у меня, прямо в магазине, – сказала мадам Редан.
– Надеюсь, ты не задержишься, папа, – сказала Анн. – Ты мне нужен.
– Но… почему, зачем? – пробормотал он.
– Мне нужно тебе сказать нечто важное.
– Ну-у… в таком случае… конечно…
Анн вышла, даже не попрощавшись с мадам Редан. Не успела она войти в дом, как возвратился запыхавшийся Пьер.
– Что произошло, Анн? – с трудом выговорил он.
– Этой ночью полностью сгорело издательство «Гастель», – сказала она.
– Что?.. Какой ужас! Полностью?
– Полностью.
– И что же теперь будет с тобой?
– Думаю, у меня ничего не изменится.
– Почему ты не сказала мне об этом в магазине?
– Но ты был там настолько занят.
Он опустился на диван и покачал головой:
– Бог мой! Бог мой… как же это случилось?
Вместо ответа она сама неожиданно спросила:
– Папа, я хочу, чтобы ты объяснил, зачем ты несколько недель так изобретательно мне врешь?
Он потупил глаза. Стоя перед ним, Анн увидела, как на его макушке между поредевшими седыми волосами, зачесанными назад, проступила бледность.
– Я? – вымолвил он наконец. – Но, Анн…
– Мадам Жиродэ умерла, однако…
– Послушай… – прервал он ее. – Я действительно думал, что сказал тебе…
– Ничего на самом деле ты не думал!
– Да нет же, уверяю тебя!
Она видела, как он увиливает от ответа, и от этого чувствовала к нему жалость и отвращение.
– Теперь, после смерти мадам Жиродэ, кто хозяин магазина?
– Он достался по наследству мадам Редан.
– То есть теперь ты наемный работник у этой женщины?
– В каком-то смысле – да…
– И за какое вознаграждение?
– Мы это пока не обсуждали.
– Почему?
– Это… это неудобно, Анн.
– Так ты работаешь за ее красивые глаза?
Сильно сутулясь и сцепив между колен ладони, он не смел поднять на дочь глаз. Пьер напоминал большого испуганного кролика, жалкого и смешного.
Анн не могла сдерживать нервную дрожь, сотрясавшую ее. При виде его угодничества и двоедушия все внутри просто взорвалось, и она вдруг грохнула кулаком по овальному столику, заставленному всяческими коробочками:
– А теперь, – крикнула она, – скажи мне правду: эта женщина – твоя любовница, так?
Подбородок Пьера стал тяжелым, и он прошептал:
– Да.
Анн не ждала подобного ответа, и потому признание отца ошарашило ее.
– Как давно? – только и спросила она.
– Со вчерашнего дня.
Обманутая, униженная, она присела в кресло и спрятала лицо в ладони. Плакала не она – это плакала Мили.
– Анн… – простонал Пьер.
Он упал перед ней на колени и силился оторвать от лица ее руки. Сквозь слезы она видела перед собой жалкого попрошайку, суетившегося среди мерзости и лжи.
– Как ты мог? – заикаясь, спрашивала его она. – Полгода не прошло, как мама умерла… Я помню твою тоску, все, что ты мне говорил в то время!.. А сегодня… первая встречная… Это подло!.. Гнусно это в твоем возрасте!..
У нее перехватило дыхание.
– Ты права, – сказал он. – Но я был в отчаянии, мне было так одиноко! У тебя своя жизнь, Анн… Я встретил мадам Редан… Ее любезность, ее чуткость…
– Не говори мне об этой глупой простушке.
– Мили тут ни при чем, и ты это хорошо знаешь… Мили для меня все… Я никого не любил, не люблю и не полюблю, кроме нее…
– Снова ты лжешь! – прошипела Анн.
– Да нет же, уверяю тебя!
Он бросился целовать ей руки. Но Анн оттолкнула его – такое подхалимство вызывало в ней отвращение.
– Ты мне противен! – крикнула она. – Убирайся! Раз у тебя есть постель там, незачем тебе приходить спать сюда!
– Что? Что ты сказала? – вскрикнул Пьер. – Но это невозможно, Анн! Я не могу бросить тебя, ты же моя дочь! Самое дорогое, что есть у меня на свете. Как же я буду без тебя жить? Все что угодно, только не это, Анн, только не это!
Пьер поднялся, однако ноги не держали его, и он тут же присел на подлокотник дивана. От размазанных по лицу слез вид у него был довольно приторный, его сотрясали рыдания. Анн выбежала из гостиной, сильно хлопнув дверью. В коридоре ее остановила Луиза:
– Так готовить обед, мадемуазель?
– Обедайте сами и не трогайте нас, – отрезала она.
Войдя к себе в комнату, она села на стул. В голове гудело. Чуть погодя в дверь постучали. Это был Пьер. Плечи опущены, глаза полны слез.
– Послушай меня, – обратился он к ней, – вот что я думаю. Я напишу ей письмо, в нем будет сказано, что мы больше никогда не должны встречаться. И покажу это письмо тебе…
– Делай что хочешь, мне все равно, – сказала она. – А сейчас оставь меня.
– Да, да, Анн, я ухожу.
Пятясь, он вышел и закрыл за собою дверь.
Пьер изорвал исчерканную страницу и выбросил обрывки в мусорную корзину. Это была уже седьмая попытка написать письмо. Он никак не мог подобрать соответствующие его смятению слова. Да и как объяснить Элен, что никогда и ни к кому не испытывал он столько нежности, столько уважения, но не может идти против воли дочери? Как оправдать перед ней необходимость отречения от будущего ради сохранения верности прошлому? Он оттолкнул от себя пачку чистой бумаги, поднялся и заходил по кругу. Что это – комната или тюремная камера? Он ходил и ходил, от одной стены к другой, не находя покоя ни ногам, ни мыслям. Перед ним было две беды: возможность потерять Элен и недовольство Анн. Нелегкий выбор. Весь день Пьер чувствовал себя осужденным. Вечером за столом, на глазах Лорана и Анн он чуть было не расплакался. Лоран о тлевшей в семье драме ничего не знал. Анн беспокоил лишь пожар в издательстве «Гастель». Занятно все же получается с этим Лораном. Просто из любопытства пройти по улице Сервандони, вернуться назад и с безразличным видом бросить: «Главное, что обошлось без жертв». Анн сердило его философское отношение к тому, что для нее стало истинным бедствием. Их легкая перебранка освобождала Пьера от необходимости участвовать в беседе. Сразу после ужина он заперся у себя в комнате. Ему хотелось одного – умереть. Только он не знал, как. Сподобился бы Господь, дал бы ему как следует по затылку, и рухнул бы он на подломленные колени, успев лишь сказать: «Спасибо!» Но смерть как раз и не приходит, когда больше всего нужна. Каким же гневным становился взгляд Анн, случайно останавливаясь на нем! Перед ее черными глазами Пьер терял всю свою значимость, перед ними он будто плавился и растекался. Его судили, и он присутствовал на собственном процессе. Женщина – судья! Нет, скорее женщина – прокурор! Этакое олицетворение справедливости, непогрешимости, правоты… Железный порядок, кандалы, последнее слово, остро заточенный нож гильотины… Навечно осужденный, он боялся ее и в тоже время не мыслил жизни без нее. Доброе слово Анн поддерживало в нем желание жить. Подобное угнетение он испытывал и прежде, со стороны Мили. Но Мили – это еще и любовь, кокетство, смех, духи, обнаженное тело между простынями, новые наряды, путешествия… С ней ему было тепло от сознания, что он – вместилище сторонней воли. И он вдруг представил ее себе так живо, что у него заболело сердце. Никто и никогда не займет ее место в его душе. Но кто говорил о подобной замене? С Элен – совсем другое. Кроткий дружеский альянс. Благоразумное единение на склоне лет. Вот чего не понимала Анн. Может, он не сумел этого объяснить? Может, вернуться к разговору позже, на свежую голову она станет покладистее? Три шага направо, четыре налево – вот и вся комната. За окном властвовала ночь, колеса машин шуршали по мокрой от дождя мостовой. И он что же, должен нанести ничего не подозревавшей Элен такой жестокий удар? Нет, он не имеет на это права. Как он одинок, как бессилен, растерян…