В половине четвертого Анн добралась до ангара в Пантене. Две трети этого огромного сооружения, холодного и неприветливого, занимали подразделения, работавшие с провинцией. На оставшейся трети можно было без труда разместить переехавшее руководство, разделив отделы легкими фанерными перегородками. Мсье Куртуа призвал ближайших помощников обходиться тем, что есть. Анн получила под студию довольно светлый уголок. Все высказанные пожелания подхватывались архитектором на лету, он тут же на больших листах ватмана делал наброски. Все переустройство укладывалось в три недели, что, по мнению мсье Куртуа, было слишком. Архитектор пообещал сократить сроки до минимума. Между тем, предстояло еще позаботиться об оборудовании и материалах. После пожара не осталось ни одной пишущей машинки.
До метро на обратном пути Анн добралась лишь в шесть вечера. В переполненном вагоне ее со всех сторон стиснули безразличные горячие тела, от запаха которых подташнивало. Лоран оказался прав: после стольких лет привычной десятиминутной прогулки до рю Сервандони ездить на работу в Пантен – и каждый день – очень утомительно. Ну как теперь не согласиться с ним насчет «унизительной каждодневной работенки»?
В ярком свете электрических ламп лица мужчин и женщин были отмечены одним и тем же выражением – усталости и безразличия. Дряблая кожа, потухшие глаза, в головах – тьма мыслей: о здоровье, семейных неурядицах, неоплаченных счетах. Быстро, станция за станцией, несся вагон, нагруженный стоящим на собственных ногах мясом. Открываются двери. Одни выходят, другие садятся. Безликие, неизвестные, взаимозаменяемые. И она среди них, часть того же скопища живых тел, считавшая себя со всеми своими проблемами уникальной. На Северном вокзале нужно сделать пересадку. В переходе над покорными гомункулами высились огромные рекламные плакаты. Анн устремилась под табло с указателями направлений. Какие-то коридоры, платформы, другой вагон – и те же лица. Ну вот, наконец, и дома!..
Анн чувствовала себя изможденной, в голове стоял глухой гул бегущей электрички. Какая тишина, спокойствие после городской сутолоки… Пьер сидел в гостиной в застывшей позе и, казалось, спал. Открытые глаза, неподвижный затылок. Чучело! Анн прошла в свою комнату. Лоран лежал на спине в той же позе, в которой она видела его пятью часами раньше – в верхней одежде, ноги согнуты в коленях, взгляд устремлен в потолок.
– Почему ты до сих пор лежишь? – строго спросила она. – Ты болен?
– Нет, – грубо ответил он, – я ждал тебя.
– Ничего не делая?
– Что я должен делать?
– Не знаю, почитал бы.
– Предпочитаю размышлять.
– Снотворное совсем тебя доконало.
– Вовсе нет, оно мне здорово помогло. С ним – никаких проблем. Начнешь тосковать – глотаешь одну, и наступает ночь, тишина, покой…
На комоде – тарелка и пустой стакан, пол усеян крошками. Просыпаясь, он все-таки добирался до холодильника в поисках съестного. А предложи ему сесть за стол – откажется.
– Поднимайся, – сказала она.
– Зачем? Сколько сейчас?
– Скоро восемь.
– Время-то как летит. А что в Пантене?
– Думаю, что все подразделения скоро заработают.
– Даже грузчики?
Он спрашивал ее, усмехаясь, приподнявшись на локти. Анн подумала, что он ей нравится в гневе, как утром, когда он готов был ее задушить.
– Придет время, мсье Лассо и тебя позовет, вместе с остальными – сказала она.
– Он не боится, что я подожгу и барак?
– Идиот!
– Успокойся, я же ни на что не годен!.. Чего ты хочешь? Я только на словах буйный. А как нужно действовать, так трушу. Полный неудачник!
– Хорошо, пошли есть.
– Мне совершенно не хочется.
Анн вышла из комнаты. У нее и самой не было ни малейшего желания садиться за стол. Но сделать это нужно. Из-за отца. Чтобы продолжалась в доме привычная жизнь, по прежним правилам.
25
Ссутулившись, Пьер шмыгал носом над остывающим кофе, разбавленным молоком. Лоран, все еще не выкарабкавшийся из сонной одури, лениво грыз тартинку. Анн торопливо проглотила завтрак и объявила, что ей нужно на весь день в Пантен. Никто из мужчин на это никак не отреагировал. Видимо, их укусила одна и та же муха, и они онемели. Чуть погодя Пьер, шаркая старыми шлепанцами, удалился в свою комнату. Лоран заставил себя отправиться в душ, оставив как обычно дверь нараспашку. Он намыливался, совершенно голый, а Луиза ходила туда-сюда по коридору и старалась на него не смотреть. Анн запахивала на себе пальто, когда зазвонил телефон. Она сняла трубку и услышала женский голос:
– Алло! Мадам Анн Предай?
– Да.
– Это Элен Редан. Могу ли я поговорить с вашим отцом?
Не сказав ни слова, Анн положила трубку рядом с аппаратом и пошла искать Пьера.
– Мадам Редан просит тебя к телефону.
Он вздрогнул, будто его напугали из-за угла.
– Ни за что, – пролепетал он. – Я не хочу с ней говорить…
– Ну так и скажи ей это сам.
– Нет, скажи ей все это ты, Анн, умоляю! – выдохнул он.
Глаза его будто спрыгнули с головы. Уголки губ подрагивали. Она возвратилась в гостиную и подняла трубку.
– Отец отказывается подходить к телефону, – сказала она.
– Но почему?
– А вы сами не догадываетесь? Вы должны были получить от него письмо.
– Верно… Но письмо это настолько безумно! Мне нужно его увидеть, узнать у него…
– Я вам передала все, что он хотел вам сказать, мадам. Не звоните больше.
И резко положила трубку – словно прихлопнула назойливую муху. Повернувшись, она увидела в дверном проеме отца. Он подкрался по-волчьи тихо, чтобы услышать собственный приговор. Теперь, когда все закончилось, Пьер молча и растерянно смотрел на дочь, в очередной раз ошеломляя ее проявлением своего безмолвного страдания. Что за нужда представлять свои чувства так, будто все происходит на театральных подмостках? Этот набухший драматизм она замечала и за Лораном. Как только она уйдет, отец, лишенный лучшей части своей преданной публики, тут же успокоится. Анн чмокнула его в лоб и вышла. Оказавшись на улице, она сразу же о нем позабыла.
Работы по обустройству в Пантене шли полным ходом. Анн присоединилась к остальным руководителям отделов, суетившимся вокруг мсье Куртуа. В импровизированном кабинете прошло совещание, обсуждалось положение с текущей реализацией. Жизнь возрождалась. Пообедала Анн в ближайшем бистро, вместе с Каролю и Бруно. В четыре ее вызвал мсье Куртуа и сообщил, что намеревается отправить ее на международную ярмарку книг для юношества в Болонью. По правде говоря, она этого ожидала – с переходом на новую должность у нее появлялись и новые обязанности. Вылетали в следующий понедельник. Их отсутствие продлится не более четырех или пяти дней. До отъезда предстояло поближе познакомится с предложениями нескольких зарубежных издателей – с ними мсье Куртуа намеревался завязать более тесное сотрудничество. К тому же он считал, что после пожара, опустошившего издательство «Гастель», его личное присутствие в Болонье необходимо для поддержания престижа фирмы. Летел и шеф коммерческого отдела. Анн радовалась предстоящему путешествию. Оно показывало реальность ее продвижения по службе, давало возможность вырваться из обыденности – со сгущающейся и без того душной атмосферой дома, с неприкаянно блуждающими в нем Лораном и Пьером. Ровно в шесть Каролю на своей дребезжащей развалюхе – кажется, это был старенький «ситроен 2СВ» – подбросил ее к дому.
Пьер был у себя в комнате. Лоран, развалившись в гостиной на канапе, читал какой-то детектив. Он что-то буркнул в ответ на ее приветствие и снова углубился в чтение. Когда в дверь позвонили, Анн мыла в ванной руки. Открывать пошла Луиза – и тут же вернулась с растерянным видом:
– Там какая-то дама требует встречи с вашим отцом. Я постучала в его дверь. Он не отвечает. Наверное, спит…
– И что вы сказали этой просительнице?
– Я проводила ее в гостиную.
Анн вытерла руки и решительно направилась на эту неприятную встречу. Между окном и прозрачными створками библиотеки в строгом сером твидовом пальто с поднятым воротником стояла Элен Редан. Руки ее были спрятаны в большие накладные карманы. На лице застыло выражение хрупкой и горестной решимости.
– Лоран, ты можешь нас оставить? – попросила Анн. Тот вышел из комнаты, на ходу постукивая книгой по бедру. Анн закрыла за ним дверь, обернулась к Элен Редан и сухо заявила:
– Мне кажется, я вам уже объяснила по телефону, что мой отец не желает больше вас видеть.