Т. И. Каминская - «Антика. 100 шедевров о любви». Том 5

Твой господин, превозносимый нами,

К тебе вернется скоро с торжеством.

От наших ли ты слышал иль чужих?

На летнем пастбище перед народом

Его посланник Лихас держит речь;

А я сюда примчался, чтобы первым

И милость и награду заслужить.

Но что ж он медлит сам с известьем добрым?

Он, госпожа, в немалом затрудненье:

Вокруг него кольцом стоят мелийцы,[59]

С вопросами пристали – не пройдешь.

Ведь каждый рад с тоской своей проститься,

Наслушаться не могут. Против воли

Приходится ему в угоду людям

Рассказывать. Но явится он скоро.

Зевс, царь лугов Этейских заповедных,

Хоть позднюю, ты подарил мне радость!

Воспойте, женщины, в хоромах наших

И за вратами! Солнцем эта весть

Нам воссияла и несет блаженство.

Девушки, звонко

Пойте в покоях

И перед домом!

Дружно, юноши, гряньте

Вы хвалу сребролукому

Аполлону-Заступнику!

Девушки! В лад восклицайте:

Пеан! Пеан!

Громко, громко призывайте

Артемиду-Ортигию,[60]

Аполлонову сестру,

Что, в руках держа по светочу,

Мчится лесом за оленями, —

И ее охотниц – нимф!

Пеан! Пеан!

Мой дух парит… О, не отвергну флейты

Твоей, владыка сердца моего!

Несет, мчит меня…

Эвой, эвой! О плющ! Эвой! Эвой!

Я несусь в безумной пляске,

В пляске Вакховой… Эвой!

Ио, ио, Пеан!

Царица дорогая!

Смотри: и впрямь благая

К тебе приходит весть.

Я вижу, милые мои; приметил

Мой зоркий взгляд, что люди к нам идут.

Привет тебе, посланник долгожданный,

Коль радостную ты приносишь весть!

Приход мой светел, светел твой привет.

Он мной заслужен: человек достойный

Почтен по праву добрым обращеньем.

О муж любезный, наперед скажи:

Живым увижу ль моего Геракла?

Что до меня, его живым оставил —

В расцвете сил, и бодрым, и здоровым.

Скажи, в родной иль варварской стране?

В краю Евбейском Зевсу посвящает

Он алтари и урожай плодов.

Он дал обет? Иль так велел оракул?

Он дал обет, когда пошел походом

На город жен, которых видишь здесь.

Кто эти жены? Чьи? Скажи, молю!

Мне жалко их, коль стоит их жалеть.

Он выбрал их, Эхалию разрушив,

И для себя, и для служенья в храме.

Ужель под этим городом он пробыл

Столь долгий срок, что дней не сосчитать?

Нет, по словам его, он у лидийцев

Так задержался – не по доброй воле.

Он куплен был… Не гневайся, царица,

На речь мою: тому был Зевс причиной.

Твой муж был продан варварке Омфале,

Сам говорит, что год у ней работал.

И так был уязвлен позором этим,

Что клятву дал торжественно богам

Виновника его постыдной доли

Поработить с женою и детьми.

Исполнил он обет. По очищенье

Он на Эхалию с наемным войском

Пошел войной: Еврита он считал

Виновником единым бед своих.

Однажды у Еврита был он гостем.

Тот оскорбил его и дерзкой речью,

И злобною душой, сказав ему:

«Хоть стрелы у тебя неотразимы, —

В стрельбе моим уступишь сыновьям.

Ты раб, – Еврит вскричал, – и был не раз

Жестоко бит!» И на пиру, хмельного,

Его из дома вытолкал. И в сердцах,

Когда Евритов сын пришел в Тиринф,[61]

Ища своих потерянных коней,

И мыслями рассеян был, – Геракл

С высокой башни сверг его. Тогда,

Разгневавшись на это злодеянье,

Родитель всех – царь олимпийский Зевс —

Его на долю рабскую обрек,

Не потерпев, что он свершил убийство

Обманом. Если б он открыто мстил,

Возмездье честное простил бы Зевс:

Бессмертные не терпят вероломства.

Тот дерзостный обидчик с сыновьями

Теперь давно в Аид переселился,

А город их – в неволе. Эти жены

Дни счастия сменили на беду —

И вот к тебе явились. Их прислал

Твой муж, а я – слуга – лишь долг исполнил.

Что до Геракла – жертвы искупленья

Он в честь победы Зевсу принесет

И сам прибудет. Говорил я долго,

Но эта весть тебе всего приятней.

Ликуй, царица! Вот оно – блаженство:

Ты видишь их и слышала его.

Как я могу не радоваться дивным

Деяньям мужа? Радуюсь всем сердцем.

Всегда сопутствует успеху радость.

Но осторожным следует дрожать

И при удачах. Долго ль оступиться?

Ах, милые, я искренне жалею

Вот этих, бедных, на чужой земле,

Скиталиц – и бездомных и безотчих.

Они, наверно, были от рожденья

Свободными. Теперь их рабство ждет.

Вершитель боя Зевс! Да не увижу

Детей своих, тобою так гонимых!

Помилуй их, доколе я жива.

Гляжу – и вся от страха содрогаюсь.

(К Иоле.)

О злополучная! кто ты, юница?

Не замужем? Иль дети есть? Ты с виду

Невинней всех и благородней. Лихас,

В какой семье родилась чужеземка?

Скажи, кто мать ей, кто отец? Она

Сильнее прочих тронула мне сердце.

Она одна достоинство хранит.

Почем мне знать? К чему вопрос? Наверно,

Родители ее – не из последних.

Уж не царевна ль? Дочь имел Еврит?

Не знаю, я расспрашивать не стал.

И как зовут, – ты не узнал у спутниц?

Нет, не узнал: я молча делал дело.

О бедная, скажи хоть ты сама:

Я огорчусь, коль не откроешь имя.

Нет, ежели судить по прежним дням, —

Рта не раскроет. За далекий путь,

Как и сейчас, не молвила ни слова.

Томится все под тяжестью несчастья;

Бедняжка слезы льет ручьем с тех пор,

Как с родиной погибшею рассталась.

Зол рок ее – ей можно извинить…

Оставим же ее в покое. Пусть

Войдет без принужденья: бед ее

Приумножать не надо – мне тем боле.

Она и так пресыщена. Теперь

Идемте в дом: ведь ты спешишь вернуться,

Я ж привести в порядок все должна.

Лихас с пленницами идет к дому.

Постой, помедли, – разузнай сперва

О той, кого к себе под кровлю вводишь, —

Не знаешь ты всего, что надо знать,

А это мне доподлинно известно.

В чем дело? Не задерживай меня!

Послушай. То, что раньше рассказал я

И что скажу, по-моему, не вздор.

Что ж? Позовем их из дому обратно,

Иль только мне и девушкам расскажешь?

Тебе да им скажу. Других не надо.

Они ушли. Ты можешь говорить.

Тот человек не по прямой дороге

Рассказ свой вел: он иль теперь налгал.

Иль раньше вести лживые принес.

Что ты промолвил? Говори яснее;

Твои слова мне, право, непонятны.

При всем народе этот человек

Рассказывал, что ради этой девы

Пленил Геракл Еврита и низверг

Эхалии высокую твердыню, —