— Держу пари, вы не знаете… — начал Финбар, доверительно и внимательно глядя ей в глаза. А потом, абсолютно неожиданно, заорал изо всех сил, как может только актер: — ГОСПОДИ, НУ ТЫ И СУКА!
Моя мать отшатнулась. До того момента я думала, что это образное выражение, но нет, она действительно отшатнулась. И, кажется, все в буфете притихли. Мама обрела равновесие.
— Извини, — вступила я, потому что даже меня этот крик избавил от немоты, — случайно наступила тебе на ногу. Не сердись, Финбар.
Я снова улыбнулась маме, но на этот раз та сохранила недовольный вид и успокоилась, только бросив сочувственный взгляд на Финбара Флинна.
Красавец наклонился, голова с черными кудрями оказалась где-то в районе моего колена.
— Ты абсолютно, совершенно безумная, — пробормотал он. — Просто ненормальная.
Я опустила глаза и поняла, о чем он. Острым каблуком я проткнула нос его туфли. Не сомневаюсь, рана внутри должна была кровоточить. Я положила руку на затылок Финбара и легонько погладила его, тихо и быстро произнося слова извинения. Не буду отрицать, это было приятнее, чем гладить кошку.
Возможно, он прочитал часть моих мыслей или почувствовал элементарную и вполне объяснимую злость, — как бы там ни было, это чувство заставило его подняться и резко распрямиться. Делать этого не стоило по двум причинам. Во-первых, мне нравилось прикасаться к его волосам, и, во-вторых, именно в этот момент мой отец и Робин принесли нам напитки. К несчастью, Робин оказался прямо напротив согнувшегося Финбара, и еще более неприятно то, что именно он держал два бокала с мятным ликером.
Словно мавр, освобождающийся от цепей, Финбар, поднимаясь, натолкнулся на вытянутые руки Робина, и два маленьких бокала с ярко-зеленой жидкостью взмыли вверх по ослепительной спиралевидной траектории. Они приземлились где-то в районе бара, угодив в самую толпу. Финбар удивленно огляделся: последствия столкновения ошеломили его. Элегантно одетые зрители стряхивали с себя капли зеленоватой липкой жидкости, — они напоминали персонажей традиционного рождественского спектакля после сцены на кухне. Я украдкой взглянула на Финбара и впервые за время нашего знакомства увидела неподдельную, естественную эмоцию на его лице: увы, это был лишь шок с примесью удивления.
— Почему, — прошипел он, — когда я тебя вижу, происходят странные вещи?
— Не беспокойся. — Я обращалась не только к нему, но и к себе. — Через минуту начало второго действия, и все закончится…
Но, разумеется, ничего подобного не произошло. В ту ночь богиня Семела летала высоко и не собиралась сдерживать обезумевшую женщину в экстазе. Зрители вокруг шумели, пытаясь отчистить одежду, и жаждали мщения (они немного притихли, узнав в человеке, который так неприлично завопил, а потом швырнул в толпу бокалы, известного, а потому оправданно буйного Финбара Флинна; вероятно, было вполне приятно и даже почетно пострадать от его руки). В этот момент ожил громкоговоритель. Нам сообщили, что из-за проблем с освещением начало второго действия немного задерживается.
Очевидно, Семела думала, что оказывает мне услугу — как женщина женщине. И я одновременно благодарила и проклинала ее за это.
— Думаю, никто не будет возражать, — заявила я раздраженно, показывая на громкоговоритель. — То, что здесь происходит, неплохая альтернатива спектаклю. — И смерила пристальным взглядом Робина, хотя тот был ни в чем не виноват.
— Мне больше нравится, когда ты пьяна, — пробормотал Финбар. — После нескольких рюмок ты более обходительна. Бедный мальчик тут ни при чем, правда, Робин?
Мы с Робином, должно быть, выглядели в тот момент как двойняшки, страдающие от высокого давления. Он по-прежнему был смущен, а я краснела все сильнее и даже начинала ощущать запах увядшей герани — сухой и пыльной. Как я могла так ужасно вести себя в новогоднюю ночь? Это было бы неправильно даже по отношению к кораблю, который проплывал мимо той ночью, а ведь, похоже, он собирался задержаться в порту. Хуже того — я желала этого. И, что еще хуже, просто ужасно, — я хотела продолжать желать… если вам удается следить за моей мыслью…
— Ты всегда можешь уйти! — заметила я.
— А ты стала красная, как кирпич. Очень вспыльчивая. Тебе идет, и — увы! — ты притягиваешь меня, как мотылька пламя свечи. — Он оглядел всех нас. — Кроме того, мне надоела вон та моя компания. С вами гораздо веселее. С тобой, Герань, не соскучишься. Ты могла бы работать на вечеринках. Знаешь, что-то вроде: «Пригласите к себе несчастный случай»…
— Очень забавно.
Мне удалось скривить губы — я надеялась, что убедительно, — в презрительной усмешке. Нечто абсолютно новое для меня. Должно быть, получилось, потому что он спросил:
— Я не очень-то тебе нравлюсь, правда, Герань?
Я задумалась на долю секунды, — это был каверзный вопрос, по крайней мере в том, что касалось честности. И прямо ответила:
— Нет.
Я не солгала. Что бы со мной ни происходило, это никак не было связано с «нравиться».
Мой отец — прибегнув к дипломатии или от отчаяния — вдруг пустился в воспоминания о том, как я упала с велосипеда в двенадцать лет. Мне вовсе не хотелось слушать эту историю, и, к счастью, мама, которая тоже не была настроена на семейную волну, прервала его:
— В Эдинбурге не бывает ничего подобного.
Робин по-прежнему беспомощно смотрел на свои пустые руки, вероятно, размышляя, не было ли случившееся каким-то театральным фокусом. А Финбар Флинн, который, казалось, остался невосприимчивым к моей глупости, смеялся без перерыва, высоко закинув голову. Черт его подери!
Я заметила, что у него много пломб, и подумала, не из-за того ли, что он пьет слишком много таких сладких напитков.
— У тебя много пломб, — сообщила я. — Следует лучше ухаживать за зубами.
— Мой единственный недостаток, — парировал Финбар в озорной манере. — Спасибо, что заметила. Люди постоянно суют мне в рот шоколад. — И потряс кудрями. — А сейчас я схожу принесу еще выпить.
Холодно посмотрев в мою сторону, он послал мне воздушный поцелуй. Это выглядело крайне оскорбительно.
— Робин, — произнес Финбар, — я тебе завидую. — Потрепал Робина по щеке, и она стала еще более красной. — Но еще больше, мой дорогой мальчик, я тебе сочувствую…
И с видом раненого героя похромал к бару.
— Что все-таки произошло? — раздраженно спросил Робин.
— Джоан наступила ему на ногу.
— Ты всегда была неуклюжей, — покачал головой отец. — Помнишь велосипед? — Он глотнул виски и вздохнул.
Я собиралась сказать, что это была их вина, потому что они всегда покупали мне вещи на вырост — например, непромокаемые плащи для школы, до которых нужно было дорасти, но у меня никак не получалось. Но вместо этого я молча смотрела в спину человеку, который, прихрамывая, направлялся к бару.
— Интересно, долго еще придется ждать? — спросил отец.
И это был вопрос, ответ на который последовал незамедлительно.
Финбара обслужили очень быстро: то ли из-за его известности, то ли из страха. Я наблюдала за ним: широкие плечи, немного взъерошенные кудри на затылке, — потом он повернулся и пошел обратно, с улыбкой пробираясь сквозь толпу. Остановившись около небольшой группы людей, он покачал головой, кивнув в нашу сторону, а потом, одарив их на прощание прекрасной улыбкой, направился к нам, подняв повыше бокалы с зеленой жидкостью. Финбар подошел, поклонился и протянул бокал моей матери. Потом, снова поклонившись и подмигнув мне, достал из кармана рюмку, звякнул ею о свою и с улыбкой подал мне. Не нужно было быть кандидатом в клуб «Менса»[19], чтобы догадаться, что в ней. Очень громко Финбар пояснил:
— Она любит водку. Правда, Герань?
— Можно поинтересоваться? — не выдержал Робин.
— Ты можешь задать мне любой вопрос, — ответил Финбар с такими бархатными модуляциями, что мои колени снова задрожали.
— Можно поинтересоваться? — Голос Робина сейчас напоминал писк, а лицо снова пылало огнем. Он откашлялся. — Я хочу спросить, почему ты называешь Джоан — Герань?
— А я хочу спросить, — парировал Финбар Флинн, — где ты был на Новый год?
Робин был обескуражен. Его щеки по-прежнему пылали, этот румянец придавал ему удивительно трогательный вид.
— Вообще-то в Канаде.