— Говорова! Анна Говорова. Профессору Говоровой кем приходитесь?
— Дочь.
— Вот и замечательно, передавайте привет Марии Викторовне.
Всю пару я ловила на себе осуждающие и ехидные взгляды. Да и дружить со мной никто особо не захотел. Я осталась одна.
Немного было обидно, но ничего, завтра попрошу дядю Глеба меня подвезти до института, пусть совсем обзавидуются.
Домой шла не торопясь, разглядывала носки моих туфель. Так мрачно на душе почему-то. И зачем он это сказал? Какая разница, чья я дочь?
Это ведь не имеет никакого значения, чья я дочь. Я просто студентка, и мне точно так же надо всё учить с нуля, как и всем остальным. Не та у меня мама, чтобы за меня просить приходить. Но теперь я изгой, не успела в коллектив войти, как он меня и вытолкнул.
Настроения не было. Ругала того дурацкого препода на чём свет стоит.
— Анна! Аня! Стой! — услышала за своей спиной голос.
Обернулась, смотрю — Иван.
— Что, Ваня?
— Ну чего расстроилась? Что профессорская дочка? Так родителей не выбирают. Конечно, возможностей у тебя больше, чем у других.
— Каких возможностей?
— Объясню. Я живу в общаге, и мне заниматься надо в библиотеке. Тебе можно дома, у тебя и книги, и доп. литература есть.
— Ага и папа обещал гонять, и проверять всё выученное.
— Папа кто?
— Врач, зав. отделением. Терапевт.
— Вот видишь, и погонять есть кому, и спросить. То есть готовиться тебе легче.
— Завидуешь?
— Не знаю.
— Могу поделиться, папа будет рад погонять тебя по пройденным темам вместе со мной, так что обращайся.
— Спасибо, буду рад. Если ты, конечно, не ехидничаешь, а говоришь, как есть.
— Как есть.
Он ещё раз поблагодарил меня, пожелал не киснуть и пошёл в общагу, а я дождалась своего автобуса и вернулась домой.
Моё настроение заметили все.
— Анечка, дочь, к сожалению, знания на генетическом уровне не передаются. А то бы действительно было чему позавидовать. А вот планку тебе поставили. Не подведи мать.
— Пап, ты серьёзно?
— Абсолютно. Всё гладко не бывает. Я в своё время был рубаха-парень, душа компании, брал вовсе не знаниями. Липовый авторитет не помог, чуть из института не вылетел. Тогда за голову и взялся. А твоя мама всегда трудягой была. Талантом и трудягой.
— А Глеб?
— Глеб — уникален. Он самородок. Но без труда весь его талант и ломаного гроша не стоил бы. Так что трудись, дочь. Вот и весь мой тебе родительский наказ.
— Папа, я там с парнем познакомилась. Если можно, я его иногда к нам приглашать буду. Хорошо?
— Хорошо.
— А ты его тоже погоняешь по предметам?
— Да без вопросов. Пусть приходит. Заодно посмотрю, что за гусь.
========== Я ничего не понимаю ==========
Время летело быстро и неумолимо. У меня не хватало времени даже на сон. Я не помню, чтобы в школе столько учила, а тут я засыпала с учебником Привеса в руках и атласами Синельникова, разложенными возле кровати. В Привесе было около пятисот страниц текста, если не больше, из которых около четырехсот надо было выучить чуть ли не наизусть. Текст отточен был так, что в изучаемых разделах лишнего не было. Готовясь к зачёту, я, бывало, уже в двадцатый раз перечитывала знакомые страницы, с удивлением находя для себя что-то новенькое. Спрашивали на каждом занятии всех и не по одному разу. Я не помню, когда я ела и что. Хорошо, что подругами в институте я не обзавелась. Я была лучшей, чтобы все видели, что дело не в маме профессоре, а дело во мне и моих способностях.
Но верили мне мало, одногруппники слышали мои ответы, но всё равно считали оценки не соответствующими моему уровню. Блатной меня считали.
Единственным, с кем я общалась, был Ваня. Мы вместе просиживали в анатомке и вместе учили латынь. Мы проверяли друг друга, мы поддерживали друг друга. Мы пытались выжить в этой гонке с самими собой.
Получалось ли? Получалось. Мозг принимал информацию и откладывал её в свои тайники и кладовочки.
В конце концов, оба моих родителя прошли через это и Ванины родители тоже. Они работали в областной больнице, правда, очень далеко от нашего города.
Я пыталась приглашать Ваню к нам домой, но он не шёл. Каждый раз отказывался, а потом я звать перестала.
Так прошли первые полгода. Я сдала первую сессию и все каникулы просто проспала, вставая с постели лишь к ужину.
Новый год встречали вместе, своей семьей: я, мама с папой, брат с сестрой и Глеб с Лёней. Лёня мне дал коробочку витаминов, велел пить каждый день, во избежание окончательной потери сил.
Милый этот Лёня, только я с ним уже так не дружу как раньше, стесняюсь его, что ли. Вот даже не пойму — почему. Мне он нравится, а душу открыть ему не могу. Дяде Глебу могу, а Лёне нет. Хотя люблю его.
Что-то сломалось тогда, за годы его отсутствия, или обида моя так засела в душу, что не вытравить. Не пойму я. Просто нет тех чувств, что были у шестилетней девочки, с которой Лёня сосиски жарил цветочками.
Выросла я, пожалуй, всего лишь выросла. Дядя Глеб всегда был взрослым, сколько себя помню. Взрослым, умным другом. Я никогда не стояла на одной ступени с ним, а с Лёней стояла. Он тоже был взрослым и умным, но был подружкой, такой, с которой и в куклы поиграть можно было. Вот такая разница. Я даже заменить его на Рому хотела. Но Рома оказался ошибкой. Он и следа в моей душе не оставил, был и ушёл, как не был.
А Лёню я стесняюсь немного. И не говорите, что глупости, нет, не говорите. Не пойму — что, но не глупости.
Столько лет они уже вместе с Глебом, а всё душа моя замирает, как вижу его. Вот такие вот непонятки.
Каникулы провела дома, пыталась учить потихоньку наперёд. Готовила еду. Прямо кайф от готовки ловила. А мама с папой радовались, нахваливали, да Глеб с Лёней тоже. Они часто у нас ужинали, и не потому что лентяи, а просто потому, что общаться больше некогда, за ужином только.
***
Второй семестр затянул в свой водоворот с головой. Анатомия усложнилась, латынь я сдала, теперь появилась гистология. Муторная наука, картинки в микроскопе, конечно, красивые и перерисовываю я их отменно, потому что если сама рисовать не умею, то срисовываю классно. Но понимать и отличать я их совсем не могу. Препараты запоминаю больше по цвету и окраске, посмотрев на предметное стекло на свет.
Ваня говорит, что отличает клетки и даже ядра. А я не могу. Вот такая катавасия, а ещё завтра лекция по биохимии. Первая. Я уже думала не ходить, представила, как лектор меня поднимет и привет маме передаст, вот тогда от позорища не отмыться.
Ване озвучила. А он посмеялся.
— Ты, может, всю биохимию пропустить решила? Не трусь, я с тобой. Только после занятий у меня дела. Сегодня мы вместе не учим.
Я только плечами пожала, дела так дела. Мне-то что.
Пришли на лекцию пораньше, сели подальше, но я же знаю, что тут на доску смотреть надо и лучше садиться ближе. Пересели. Съели по пирожку с картошкой из столовки и по чебуреку оттуда же. Колой запили.
Тут народ подтягиваться стал. Смотрю — и декан явился, и замдекана, и вся кафедра биохимии в полном составе, и даже заведующий.
Нас с Ванькой с наших мест согнали. Все преподы расселись впереди. Ну, ждём, тут декан выходит и объявляет, что сегодня мы удостоены чести прослушать лекцию директора института биохимии, биотехнологии и генетики, профессора, доктора биологических наук Поддубного Глеба Олеговича.
Я аж рот раскрыла, а декан продолжал вещать что-то о доброй традиции, о том, как институт шефствует над их кафедрой, о программах и разработках.
А потом появился он. Боже, я никогда не видела его таким. Какой он! Просто необыкновенный какой-то.
Я утонула в его голосе, я слышала каждое слово, и каждое слово будто впечатывалось в мой мозг.
В аудитории стояла такая тишина, что было бы слышно, если бы бабочка пролетела.
Но какие бабочки или другие насекомые в феврале?
«Аминокислоты — это строительные блоки белковых молекул, но необходимость их изучения кроется не только в данной функции.
Такие аминокислоты как гистидин, триптофан, глутаминовая кислота, тирозин являются источником для образования нейромедиаторов в ЦНС (соответственно гистамин, серотонин, гамма-аминомасляная кислота, дофамин и норадреналин), а глицин и глутаминовая кислота сами являются нейромедиаторами».