Анна Голон - Анжелика. Маркиза Ангелов

Паренек склонил голову, всю его самоуверенность как ветром сдуло. Наконец он выдавил из себя:

— Господин Венсан де Поль, прошу вас, не рассказывайте о происшедшем ее величеству королеве. Если она отошлет меня обратно к отцу, он больше не сможет меня устроить на королевскую службу. У меня семь сестер, которых надо обеспечить приданым, и два старших брата. Я стал придворным лишь благодаря протекции мессира де Лоррена, который меня… которому я нравился, — неловко оборвал он свою речь. — Это он купил мне должность. Если меня прогонят, он потребует, чтобы отец возместил ему убыток, а это невозможно.

Старый священник очень серьезно смотрел на мальчика.

— Я не выдам тебя. Но неплохо будет, если я еще раз напомню королеве, какие гнусности творятся вокруг нее. Господи! Эта женщина набожна и благодетельна! Но ее окружает грязь, с которой невозможно бороться! Указами не очистить души…

Его слова прервал скрип открывающейся двери. На пороге появился молодой человек с длинными кудрявыми волосами в черном костюме довольно изысканного покроя.

Господин Венсан поднялся с места и бросил на пришедшего суровый взгляд.

— Господин викарий, я искренне надеюсь, что вы не в курсе того мошенничества, которым занимается ваш ризничий. Он взял с этого юноши тридцать ливров за возможность провести время с подружкой на кафедре вашей церкви. Полагаю, вам надо тщательнее присматривать за своими служителями.

Чтобы собраться с мыслями, викарий долго возился, закрывая дверь. Однако когда он, наконец, повернулся, даже полумрак комнаты не смог скрыть замешательство в его глазах. А так как он молчал, господин Венсан возобновил наставления:

— Кстати, хочу вам заметить, что вы носите парик и модный костюм. Священникам это запрещено. Я буду вынужден сообщить обо всех нарушениях главе вашего прихода.

Аббат с трудом сдержался, чтобы не пожать плечами.

— Все это ему совершенно безразлично, господин Венсан. Глава моего прихода — парижский каноник. Три года назад он купил звание у предыдущего кюре, который ушел на покой и уехал в свои земли. С тех пор он ни разу сюда не приезжал. У него дом под апсидой парижского собора Нотр-Дам, и я думаю, что Нотр-Дам-ла-Гранд в Пуатье кажется ему слишком незначительным.

— Господи! Я трепещу при мысли, — воскликнул господин Венсан, — что эта достойная порицания торговля званиями священнослужителей и приходами, словно ослами и лошадями на рынке, не доведет Церковь до добра. И вообще, кого во французском королевстве теперь называют епископами? Богатых сеньоров, вояк и либертенов[76], которые порой даже не проходят посвящения в духовный сан, а просто покупают епископскую мантию, после чего осмеливаются носить церковное платье и величать себя служителями Бога! О Господи, помоги нам избавиться от подобных порядков!

Радуясь тому, что гнев господина Венсана обратился на посторонний предмет, викарий оживился:

— Но я не запустил приход. Я посвящаю ему много времени и отдаю все свои силы. Окажите нам честь, господин Венсан, приходите на сегодняшнюю вечернюю службу по случаю праздника тела Господня. Вы увидите, как много будет верных прихожан. Ведь наш город был спасен от ереси именно благодаря старанию священников. Здесь все совсем не так, как в Ньоре, Шательро и…

Старик окинул его мрачным взглядом.

— Именно пороки священников и породили ересь! — сурово воскликнул он.

Затем господин Венсан поднялся и, взяв Анжелику и Анри за плечи, пошел к выходу. Несмотря на почтенный возраст и согбенную спину, он казался крепким и проворным.

Наступил вечер, и на площади перед церковью стемнело. Отблески бледного заходящего солнца играли на каменных цветах готического здания.

— Овечки мои, — сказал господин Венсан, — малые дети нашего Милостивого Господа, вы хотели вкусить несозревший плод любви. И именно поэтому лишь набили оскомину, а сердца ваши наполнились грустью. Так дайте же созреть на солнце жизни тому, чему нужно время, чтобы раскрыться. Нельзя шутить с любовью, иначе ее можно никогда не найти. Нет более страшного наказания за нетерпение и слабость, чем быть навечно обреченными вкушать только горькие плоды, лишенные настоящего вкуса и запаха!

А теперь ступайте каждый своей дорогой. Ты, мальчик, возвращайся ко двору и служи добросовестно. А ты, девочка, отправляйся к монахиням и учись. И не забывайте молиться каждое утро всеобщему отцу нашему, Господу Богу.

Затем священник отпустил детей, провожая взглядом две стройные фигурки, пока они не расстались на углу площади.

Анжелика ни разу не обернулась, пока не дошла до ворот монастыря. На нее снизошло невероятное умиротворение. Она все еще чувствовала на плече прикосновение теплой руки старика.

«Это был господин Венсан, великий господин Венсан? — думала Анжелика. — Тот, кого маркиз дю Плесси назвал Совестью королевства? Человек, который заставляет знать помогать беднякам? Человек, который каждый день видится наедине с королем и королевой? Какой у него простой и ласковый взгляд!»

Прежде чем взяться за дверной молоточек, Анжелика еще раз окинула взглядом ночной город.

«Господин Венсан, благословите меня», — прошептала она.

Анжелика безропотно приняла наказание за побег. С этого дня ее поведение дикарки изменилось. Она с усердием принялась за занятия и стала приветливой с подружками. Казалось, она наконец свыклась с суровостью монастырской жизни. В сентябре Ортанс покинула стены монастыря. Дальняя родственница — тетушка из Ньора — пригласила девочку к себе в компаньонки. На самом деле тетушка, будучи родом из мелкопоместных дворян, вышла замуж за магистрата, богатого, но отнюдь не знатного, и теперь надеялась женить сына на представительнице какой-нибудь благородной фамилии, дабы придать семье больший вес. Отец купил сыну чин королевского прокурора в Париже, и желал устроить так, чтобы тот свободно чувствовал себя в обществе титулованных особ. Для обеих сторон это оказалось неожиданной удачей. Свадьбу сыграли быстро.

Тем временем молодой король Людовик XIV вихрем пронесся со своей армией по королевству, образумил взбунтовавшихся жителей Бордо и успокоил западные провинции: Пуату, Мен, Нормандию. Затем он отправился на Восток, в Шампань, чтобы по древней традиции французских королей короноваться в Реймсе.

Реймс!

За бескрайними полями кудрявых виноградников открывается Реймс, священный центр королевства, город-мать и, если верить легенде о том, что Рем, изгнанный, но не убитый Ромулом, стал основателем Реймса, — еще и город-близнец Рима.

И вот под сводами прекрасного готического собора, под разноцветными солнечными бликами от ярких витражей, поднявшись с колен, стоит шестнадцатилетний король. Он снимает с себя одежду и остается в одной шелковой рубашке с глубоким круглым вырезом.

Архиепископ совершает миропомазание короля таинственным благовонием золотистого оттенка — миро. Предание гласит, что в далекие варварские времена на этом самом месте к Святому Реми спустился с неба голубь с таинственной жидкостью, которой и был окрещен языческий король Хлодвиг. После крещения Хлодвиг стал «наихристианнейшим королем», а Франция — «старшей дочерью Церкви». Архиепископ берет из стеклянной колбы специальной золотой иглой крошечное количество волшебного вещества и смешивает его с очищенным маслом. Потом поочередно окропляет им короля: сначала голову, затем грудь, локти, руки, ноги и ступни.

Затем король принимает регалии — различные атрибуты власти, принадлежащей ему безраздельно. Ему вручают золотые шпоры, украшенные голубой эмалью, шпагу в ножнах, эфес которой инкрустирован драгоценными камнями, скипетр — посох из ценных пород дерева шести футов длиной, увенчанный статуэткой Карла Великого, который, в свою очередь, держит в руках скипетр и земной шар. Кроме того, король принимает руку правосудия — отлитый из золота жезл и руку, как говорят, сделанную из зуба нарвала, с двумя пальцами, поднятыми вверх для приговора или защиты. Чистота. Твердость. Таковы реликвии, олицетворяющие королевское правосудие. Все символично. Все служит красоте и искусству.

На безымянный палец левой руки королю надевают кольцо, навеки связывающее его с народом. На нем застегивают тяжелую синюю мантию, отороченную горностаем и усыпанную золотыми лилиями. Затем подносят чашу для причастия.