«Опять граф де Пейрак! Везде граф де Пейрак!» — с раздражением подумала Анжелика.
Но вслух сказала:
— Видимо, он потому так богат, ваш граф де Пейрак, что умеет превращать в золото свинец, который ему посылает этот самый Фриц Хауэр. Так почему бы ему не превратить меня в лягушку…
— Дочь моя, вы меня очень огорчаете. К чему насмешки? Можно подумать, что я хочу сделать вас несчастной. В моих планах относительно вашего будущего нет ничего, что могло бы вызвать подобное недоверие.
— Вы правы, отец, прошу простить меня, — с виноватым видом произнесла Анжелика, огорченная искренним разочарованием, которое прочла на лице барона. — Монахини довольно часто говорили, что мои поступки их сильно озадачивают. Я не буду скрывать, что предложение графа не только не обрадовало меня, а наоборот, скорее расстроило. Дайте мне немного времени, чтобы привыкнуть к этой мысли.
Анжелика поймала себя на том, что к ней вернулось чувство снисходительности, которое она всегда испытывала к отцу. У барона был доверчивый нрав и открытая душа. Он охотно поверил словам дочери о том, что она вскоре свыкнется с мыслью о браке и все проблемы уладятся сами собой. На этом барон успокоился, решив как обычно переложить дальнейшие объяснения на плечи Молина. Но Анжелика чувствовала себя все более обеспокоенной и озадаченной.
Продолжая неторопливую беседу, они вернулись к лошадям. Анжелика поспешила сесть в седло, чтобы избежать помощи со стороны чрезмерно предупредительного Николя, и все-таки его загорелая рука прикоснулась к ней, когда он передавал ей поводья. «Все это очень неприятно, — с досадой подумала она. — Его необходимо поставить на место».
Итак, возвращение Анжелики в Монтелу было испорчено.
Она надеялась, что после долгих лет, проведенных в монастыре, вернется туда, где когда-то была так счастлива. Но даже объятия кормилицы Фантины Лозье накануне вечером показались Анжелике не такими трепетными и радостными, как она ожидала. Лицо кормилицы выглядело настолько трагичным, каким оно не становилось даже во время пересказа самых страшных историй. Хотя прошло много лет, и, возможно, кормилица больше не считала, что Анжелика принадлежит к «ее» детям.
И — это правда — в Монтелу больше не было мамы. Неужели, именно смерть матери погасила ту радость, которую могло бы принести ей возвращение?.. Следуя за отцом, девушка придержала лошадь.
По обе стороны от дороги, пролегавшей через низину, цвел боярышник. Его волшебный аромат напомнил Анжелике о детстве и подействовал на нее умиротворяюще.
— Отец, — неожиданно произнесла Анжелика, — я полагаю, вы хотите поскорее получить мой ответ на предложение графа де Пейрака. Мне в голову сейчас пришла одна мысль: позвольте мне встретится с Молином и серьезно поговорить с ним.
Барон поднял голову и посмотрел на солнце, чтобы определить час.
— Сейчас почти полдень, и я думаю, Молин будет рад разделить с вами трапезу. Поезжайте, дочь моя, Николя вас проводит.
Анжелика хотела отказаться от такого провожатого, но потом просто сделала вид, что не обращает на него никакого внимания, и, помахав на прощание отцу, галопом поскакала вперед. Слуга на своем муле очень скоро остался далеко позади. Анжелика позволила себе ослабить узду, разрешив лошади скакать во весь опор, не ощущая контроля наездницы, что могло оказаться весьма опасным на такой ухабистой дороге.
Все внимание Анжелики было приковано к тому, чтобы удержаться в седле, и ей наконец-то удалось избавиться от мрачных мыслей. Временами она улавливала терпкий и пьянящий аромат белых цветов боярышника, а перед глазами мелькали белые и сиреневые кустики примул, словно их посадила внимательная и заботливая хозяйка. Быть может, то была сама волшебница-весна, неизменно возвращающаяся на землю.
Она вдруг вспомнила, как ее отец, говоря о свадьбе, машинально сбивал тростью цветы примул.
Через полчаса Анжелика, проезжая мимо главных ворот замка дю Плесси, пригнулась в седле, чтобы увидеть в конце каштановой аллеи сказочный дворец.
«Филипп», — неожиданно имя кузена всплыло в ее памяти, словно для того, чтобы усилить ее печаль. Она воскрешала в мыслях тот день, когда их с отцом унизили, несмотря на родство, блистательные хозяева этого замка. Резные башенки замка дю Плесси то скрывались, то снова показывались среди густых крон деревьев в парке.
На повороте главной аллеи показался дом Молина. Построенный из красного кирпича, обрамленный белым камнем и покрытый черепицей, он казался солидным и простым, без вычурностей. На пороге появился господин Молин. Анжелика с радостью отметила, что он совершенно не изменился.
Она резко осадила взмыленную лошадь и спешилась. Слуга Молина подошел к Анжелике и, приняв у нее поводья, отвел лошадь в стойло.
Управляющий провел Анжелику через затемненные комнаты, которые давали отдых уставшим глазам. Манящий аромат выпечки и негромкие голоса на кухне указывали на то, что госпожа Молин тоже дома. Скорее всего, она как обычно хлопочет у печи, отодвинув неумелых кухарок, которые, по ее мнению, «не могут поставить в печь пирог, не плеснув сока от фруктов в огонь».
Хотя бы здесь Анжелика повстречала образы из детства. На деревянном отполированном пчелиным воском столе стояли два хрустальных бокала и графин с темно-рубиновым вином, на фаянсовой тарелочке лежало несколько небольших пирожных.
— Моя жена вспомнила, что вы их любите, — сказал Молин.
Он стоял перед ней, преисполненный чувства глубокого почтения, которое всегда просматривалось в его отношении к барону де Сансе и которое он теперь проявлял по отношению к Анжелике, ведь она больше не была ребенком. Отныне он видел в ней молодую девушку знатного происхождения, занимающую более высокое положение, чем он сам, простолюдин.
Даже после того, как они обменялись приветствиями, Анжелика все еще продолжала стоять. С волнением ожидая продолжения разговора, девушка напрочь забыла о хороших манерах, которым ее учили в монастыре, о том, как подобает садиться и вставать даме ее положения. Анжелика задалась вопросом, как долго она будет ощущать себя маленькой десятилетней девочкой перед управляющим Плесси-Бельеров. Вопрос показался ей весьма забавным, и она улыбнулась.
Господин Молин взял графин и разлил вино по бокалам.
— Это вино с наших виноградников… Я советую вам немного подождать, прежде чем его попробовать, мадемуазель Анжелика. Оно охлаждено, а вы так долго скакали по жаре.
— Я торопилась, мне надо было срочно увидеться с вами, господин Молин.
Молин низко поклонился, прижав руку к сердцу, и произнес:
— Это большая честь для меня.
Анжелика услышала топот копыт мула, на котором ехал Николя и в то же мгновение ощутила сильное раздражение, которое вызывали у нее как навязчивый слуга, так и раболепствующий Молин. Стало понятно, что управляющий приготовился к ее визиту, который, вне всякого сомнения, они с отцом спланировали заранее. Видимо, он уже продумал все свои самые весомые аргументы. Ей предстоял спор с весьма сильным противником. Но Анжелика тоже очень хорошо знала, что она хочет… или точнее, чего она не хочет.
Она решила про себя, что не позволит взволновать себя заманчивыми разговорами о землях ее предков и о тех изменениях, которые творятся вокруг нее… а может и в ней самой. Действительно, она выросла, она больше не ребенок. И если надо будет, она готова противостоять и тем, и другим. Они молчали. Анжелика огляделась, пытаясь собраться с мыслями и сосредоточиться.
Молин привел ее в небольшой кабинет, где несколько лет назад точно так же принимал ее отца. Именно здесь родилась сделка о торговле мулами. Девушка вдруг отчетливо вспомнила странный ответ управляющего на ее детский, но практичный вопрос:
— Но что я получу взамен?
— Вы получите мужа.
Возможно, он уже тогда подумывал о ее браке с этим довольно странным графом Тулузским? Что ж, более чем вероятно — в его хитроумной голове переплетались тысячи планов и идей. Нельзя сказать, что управляющий был так уж ей неприятен. Ведь его ловкачество объяснялось тем, что он был слугой, но слугой, который знает, что он умнее своих хозяев.
Для семьи бедного дворянина, что проживал по соседству, Молин всегда оказывался добрым гением, но Анжелика понимала, что за щедростью и помощью управляющего скрываются его собственные интересы. Именно это ее и устраивало больше всего, так как она могла считать себя свободной от унизительного чувства благодарности к нему. Но вместе с тем ее удивлял тот факт, что расчетливый гугенот внушал ей доверие и симпатию. «Вероятно потому, что он затевает какое-то совсем новое и, кажется, очень серьезное дело», — подумала она вдруг. В то же время она не могла примириться с мыслью, что ее приравнивают к слитку свинца или мулу.