— Нет, только не ее! Она приводит меня в ужас. Каждый раз после нее, когда я закрываю глаза, мне мерещатся мертвые дети, висящие на стене.
— Но тогда что?
Все истории, которые могла вспомнить Анжелика в эту минуту, были о грабителях, привидениях и домовых.
— Мне все равно, — вздохнула Мадлон, — лишь бы ты говорила со мной. У тебя очень красивый голос. Такого голоса нет больше ни у кого, я хочу его слушать.
Анжелика стала рассказывать об их братьях и сестрах, которые остались в Монтелу, — о Мари-Аньес, Альберте и малыше Жане-Мари. Вначале Мадлон улыбалась, но потом стала безучастной к происходящему вокруг.
Вскоре Анжелика покинула комнату. Должен был начаться урок истории, но девочка на него не пошла. Об истории Анжелика думать сейчас не могла.
Через четверть часа Анжелика уже была в огороде монастыря. По приставной лестнице она легко забралась на монастырскую стену. Чтобы попасть на улицу, Анжелике пришлось спрыгнуть с довольно большой высоты, но врожденная гибкость помогла ей справиться с этой непростой задачей.
Она бежала по мостовой, выложенной круглым булыжником, горячий воздух обжигал ей лицо. Возле порогов домов то тут, то там лежали распростертые тела, казалось, что люди просто прилегли отдохнуть. Тучи жирных, прожорливых мух роились над ними. Анжелика сразу поняла, что все эти люди уже были мертвы, она поняла, от какого кошмара защищали девочек стены монастыря урсулинок.
Анжелике казалось, будто она спустилась в сумеречно-туманное пространство чистилища, где бродят ожидающие искупления души праведников, в пылающий ад, который казался более реальным, так как везде виднелись огни костров. Анжелика не знала, для чего их разожгли. По дороге она увидела странную процессию людей в черном. Они шли парами. Одни были в масках птиц с крючковатыми клювами, другие — в деревянных шлемах с круглыми дырочками. Эти люди были лекарями, которые вместе с помощниками ходили от дома к дому. Помощники несли предметы, напоминающие лейки, из дырочек которых тянулись струйки обеззараживающих паров.
Анжелика ускорила шаг. Она кашляла, задыхаясь в сильно пахнущих парах, но ничто не могло ее остановить. Интуитивно она ощущала, что надо идти в направлении к верхней части города, где воздух был, разумеется, свежее.
Она бесстрашно преодолевала многочисленные лестницы, которые становились все более крутыми, площади с высохшими фонтанами, у которых в позах сна лежало много мертвых тел. Единственное, что говорило о наличии хоть какой-то жизни в городе, — было движение людей в белых одеждах с накинутыми на голову капюшонами. Они медленно переходили от трупа к трупу, наклонялись, слушали и, убедившись, что человек мертв, погружали очередное тело на носилки. Один из людей в белом, который шел во главе процессии, нес в руках соборную свечу и, не переставая, пел псалмы. Люди в белом были членами братства Святого Лазаря. Они посвятили себя опасному делу — перевозке и погребению умерших от эпидемии, в то время как служители церковных приходов, ответственные за похороны, просто сбежали… или тоже умерли.
Город пришел к такому состоянию, когда хоронить трупы уже было негде. Поэтому на перекрестках стали разводить костры. Вначале там сжигали лохмотья, зараженные вещи. Потом начали сжигать трупы. Покойники были иногда почти такими же тощими, как ветви деревьев, из которых складывали костры. Поставили жаровни, от которых поднимался густой и едкий пар, который защищал от заразы, как верили одни, или от нечисти, как верили другие. Во всяком случае эти едкие пары религиозных древних обрядов убивали тошнотворную вонь, которая исходила от гниющих тел.
Склон делался более пологим. Трупов на улицах становилось все меньше, а воздух — все чище.
Анжелика прошла через оживленную площадь, на которой семинаристы с жаром что-то обсуждали, не замечая или не желая замечать смерть, которая была рядом. Постройки стали встречаться все реже, наконец Анжелика вышла за пределы города.
Это было невероятно!
На голубом небе сверкало солнце.
В чаще леса воздух был ароматным и свежим, ветер, гуляющий по холмам и продувающий лес, уносил прочь с собой зловонные запахи города.
Здесь, по ту сторону смерти, истощающей силы города, торжествовало пышное лето, пришедшее вслед за щедрой весной, подчиняясь извечной смене времен года.
Анжелика легко устремилась вперед, глубоко вдыхая чистый воздух. В ней жила неугасаемая надежда. Она долго шла, прежде чем нашла ручей, возле которого цвел куст бузины, который она искала. Походив по окрестности, она насобирала много целебных трав, тоже необходимых для приготовления спасительного отвара. Увязав все в свой платок из черной тафты, она отправилась назад, повернувшись спиной к надвигавшимся сумеркам, которые подарили долгожданную прохладу.
Девочка была охвачена радостью. Она не могла поверить в то, что небо так щедро к ней. Поглощенная приятными мыслями, Анжелика снова вступила в город, на зловонные дымные улицы, где суетились люди с носилками и шествовали погребальные процессии, распевающие псалмы. Анжелике все время приходилось огибать группы людей.
Она постоянно ускоряла шаг, наконец просто побежала по ступенькам, жалея о том, что не умеет летать.
Унесенная этим безумным бегом, Анжелика заблудилась. Ей пришлось несколько раз остановиться и спросить у прохожих, как пройти к монастырю урсулинок.
В эти страшные дни испуганные и подавленные люди так привыкли видеть на улицах странно одетых личностей, что никто даже не задумался о том, откуда взялась эта девочка-подросток с распущенными светлыми волосами, в сером платье воспитанницы монастыря.
Хотя некоторые прохожие все-таки обратили на нее внимание. Потом еще долго говорили о маленькой фигурке в ореоле из светлых волос, которая летела по лестнице, спускаясь все ниже, проскальзывала, словно тень, между больными и скорбящими, перепрыгивала через горки угля, который вечерний ветер разметал по земле, выдув из костров. Горожане говорили, что это был ангел, посланный для утешения живых и мертвых.
Анжелика пыталась узнать местность. Наконец она увидела площадь, на которую выходили ворота монастыря. В вечернем сумраке она разглядела крепкие монастырские стены, за которыми ее ожидала Мадлон.
Крепко сжав в руках свою легкую ношу, Анжелика изо всех сил позвонила в колокол, ничуть не беспокоясь о том, что звук эхом отзовется за стенами и перебудит всех жителей монастыря. Через несколько минут, которые показались Анжелике вечностью, тяжелые ворота открылись и на пороге появилась удивленная послушница. По ее лицу девочка тотчас же поняла, что побег обнаружен и ее прихода ожидали давно. Послушница сказала, что Анжелику долго искали и что настоятельница очень недовольна ее поступком.
— Моя сестра! Пожалуйста, мне необходимо пройти. Я принесла лекарства для своей сестрички.
Она отпихнула послушницу и побежала по коридору. Вдруг она увидела, что к ней идет настоятельница. Это была молодая женщина из герцогской семьи.
Настоятельница остановилась перед Анжеликой с высокомерным суровым видом.
Анжелика смирила свой пыл.
— Матушка! Матушка! Дайте мне пройти: я уходила за лекарствами для моей сестры Мадлон.
Держа руки в карманах, настоятельница продолжала преграждать Анжелике дорогу — неподвижная, словно каменная статуя.
— Мадемуазель де Сансе, ваш побег является ужасным проступком, — произнесла она наконец.
— Но матушка, я ходила за травами, из которых сделаю лекарство для сестры.
— Господь вас уже наказал, дочь моя.
— Мне все равно, накажет меня Господь или нет! — закричала Анжелика, раскрасневшись от усталости и жары. — Я хочу приготовить отвар для сестры!
— Дочь моя, сейчас уже поздно чего-либо хотеть. Ваша сестра УМЕРЛА.
Анжелика не плакала, стоя над белым, неподвижным и словно высохшим телом. Она даже не злилась на Ортанс за ее почти театральные рыдания. Почему вообще эта курица плачет? Она никогда не любила Мадлон. Она любит только себя.
— Увы, деточки мои, — сказала им старая монахиня, — таков закон Божий. Много детей умирает. Мне рассказали, что у вашей матери десять детей, а потеряла она лишь одного. Теперь вот двоих. Это не так уж много. Я знаю даму, которая из пятнадцати детей потеряла семерых. Так случается. Бог дал — Бог взял. Много детей умирает. Такова воля Божья!..