Анжелика, словно в тумане, глядела, как рассеивается толпа, как придворные дамы и кавалеры покидают залу.
Слова Месье произвели на них сильное впечатление, кроме того, они боялись не угодить брату короля.
Анжелика протянула руки, пытаясь схватиться за подол платья принцессы, но даже на это у нее не хватило сил.
— Мадам, — сказала она беззвучным голосом, — неужели вы оставите меня на смерть?
Принцесса замерла в нерешительности и с тревогой взглянула на своего кузена.
— Как, Генриетта? — запротестовал тот с болью в голосе. — Вы сомневаетесь во мне? Сомневаетесь, несмотря на то что мы обещали доверять друг другу и вскоре священные узы соединят нас?
Генриетта опустила белокурую головку.
— Доверьтесь монсеньору, мой друг, — обратилась она к Анжелике. — Уверена, он желает вам только добра.
И быстро удалилась.
Анжелика, в исступлении, онемев от ужаса и все еще стоя на коленях, повернулась к двери, за которой так быстро исчезали придворные. Она заметила, что Бернар д'Андижос и Пегилен де Лозен, бледные как смерть, так и не решились покинуть салон.
— Ну же, господа, — прикрикнул на них герцог Орлеанский, — мой приказ в равной степени касается и вас. Или мне стоит сообщить королю, что вы больше верите бреду сумасшедшей, чем словам его родного брата?
Мужчины склонили головы и медленно вышли.
И это последнее предательство внезапно пробудило в Анжелике силы бороться.
— Трусы! Трусы! О, трусы! — вскричала она, вскакивая с колен, и кинулась к креслу, чтобы спрятаться за ним.
Она в последний момент уклонилась от удара шпагой, который нанес шевалье де Лоррен, но следующий выпад ранил ее в плечо, и брызнула кровь.
— Андижос, Пегилен, ко мне, гасконцы! — вырвался у нее нечеловеческий вопль. — Спасите меня от северян!
Дверь внезапно распахнулась.
Лозен и маркиз д'Андижос с обнаженными шпагами ворвались в салон. Они стояли за дверью, держа ее приоткрытой, и теперь уже не сомневались в страшных намерениях брата короля и его фаворита.
Андижос одним ударом выбил шпагу у Филиппа Орлеанского, поранив его запястье. Лозен скрестил шпагу с шевалье де Лорреном.
Андижос схватил Анжелику за руку.
— Бежим, быстро!
Он потащил ее в коридор и столкнулся с Клеманом Тоннелем. Тот не успел выхватить свой спрятанный под плащом пистолет. Первым же ударом Андижос вонзил клинок ему в горло. Клеман Тоннель рухнул, истекая кровью.
Маркиз и Анжелика со всех ног бросились бежать.
До них донесся голос Месье, кричавшего гвардейцам:
— Стража! Стража! Схватить их!
Сзади послышался топот и бряцание железа — гвардейцы, вооруженные алебардами, бросились в погоню.
— К Большой галерее! — выдохнул Андижос. — В Тюильри… К конюшне, на коня! Прочь из города… Тогда мы спасены…
Несмотря на дородность, выносливости гасконцу было не занимать, но у Анжелики больше не оставалось сил. Страшно болела лодыжка, горело раненое плечо.
— Я сейчас упаду, — задыхаясь, проговорила она, — я сейчас упаду.
В это время они пробегали мимо одной из широких лестниц, ведущих в сад.
— Спускайтесь вниз, — скомандовал Андижос, — и спрячьтесь получше. Я постараюсь завести их как можно дальше, к конюшням.
Анжелика мчалась вниз по каменной лестнице, едва касаясь ступеней. Внезапно ударивший в глаза свет от жаровни заставил ее отпрянуть. И в то же мгновение она упала.
Арлекин, Коломбина и Пьеро подняли ее, отнесли в свое убежище и как могли, спрятали от преследователей. Перед глазами Анжелики долго мелькали красные и зеленые ромбы их пестрых одежд, после чего она погрузилась в глубокий обморок.
Глава 5
Анжелика встречает своего брата Гонтрана. — Дети Монтелу по натуре бунтовщики
МЯГКИЙ зеленый свет нежно окутывал Анжелику, которая только что открыла глаза. Она в Монтелу, на тенистом берегу реки, а солнечный свет становится зеленым, пронизывая пышные кроны деревьев.
Послышался голос брата, Гонтрана:
«Нет, мне никогда не удастся подобрать краски, чтобы получить такую зелень. Конечно, если смешать каламин с персидским кобальтом, выходит близкий цвет, но это густой, непрозрачный зеленый. Совсем не то, что изумрудный цвет пронизанной светом листвы над рекой…»
Голос Гонтрана звучал как-то странно — низко и хрипло, но с той же угрюмой интонацией, с какой брат всегда говорил о красках или о картинах. Сколько раз он с досадой бормотал, разглядывая глаза Анжелики: «Это цвет листвы, я никогда не смогу подобрать его».
Но тут Анжелика вздрогнула от резкой боли в животе и, оказавшись в реальном мире, вспомнила, что произошло что-то ужасное.
«О Господи, — подумала она, — мой ребеночек погиб!»
Конечно, он погиб! Он не мог вынести такого кошмара. Он умер, когда она выпрыгнула из окна в черную пропасть. Или когда бежала по галереям Лувра… От той безумной погони до сих пор кружилась голова, дрожали руки и горели ноги; отчаянно, до боли в груди колотилось сердце.
Собравшись с силами, она подняла руку и положила ее на живот. В ответ на прикосновение ребенок зашевелился.
«Он еще со мной, он жив! Какой храбрый спутник мне достался!» — с гордостью и нежностью подумала она.
Ребенок барахтался в ней, как лягушонок. Под рукой она почувствовала круглую головку. Ясность мысли возвращалась к ней с каждой минутой, и она поняла, что лежит в огромной кровати с витыми стойками и через зеленую саржевую ткань полога проникает тот самый свет, который перенес ее на берег реки в Монтелу.
Но это не дом Ортанс на улице Ада. Где же она находится?
Анжелика не могла вспомнить ничего определенного; у нее лишь осталось ощущение, что позади колышется смутная масса теней, но она не могла толком восстановить ужасные события вчерашнего вечера. Черный яд, блеснувшие, словно молния, лезвия шпаг, страх и липкая грязь.
Снова послышался голос Гонтрана.
— Никогда, никогда не подобрать мне этот прозрачный зеленый цвет воды, в которой отражаются листья.
На этот раз Анжелика едва сдержала крик. Она сошла с ума, это точно! Или тяжело больна?..
Она села и раздвинула полог.
Открывшаяся картина окончательно убедила графиню в том, что рассудок оставил ее.
Перед ней, на возвышении вроде помоста, лежала белокурая розовотелая полуобнаженная богиня, держа в руках плетеную соломенную корзину, из которой на бархатные подушки ниспадали лозы роскошного золотого винограда. Маленький Купидон, пухлый и совсем голый, в цветочном венке, криво сидящем на его светлых волосах, с большим воодушевлением щипал сочные ягоды. Внезапно божок расчихался. Богиня с беспокойством поглядела на него и произнесла несколько слов на незнакомом Анжелике языке — надо полагать, на языке обитателей Олимпа.
В комнате произошло какое-то движение. Бородатый гигант, одетый в простую одежду ремесленника, подошел к Эросу, взял его на руки и завернул в шерстяной плащ.
В ту же секунду Анжелика увидела мольберт художника Ван Осселя, возле которого стоял подмастерье в кожаном фартуке с палитрами, казавшимися смесью пестрых ярких пятен.
Подмастерье, немного склонив голову набок, разглядывал незаконченную картину своего хозяина. Бледный дневной свет падал на его лицо. Это был крепкий парень среднего роста, неприметный на вид, в рубахе из грубого холста, с распахнутым воротом, открывавшим его загорелую шею. Небрежно подстриженные каштановые волосы достигали плеч, а из-под взлохмаченной челки сверкали темные глаза. Но Анжелика узнала бы из тысячи эти пухлые губы, дерзко вздернутый нос и тяжеловатый подбородок, придававший своему обладателю добродушный вид, унаследованный от отца, барона Армана.
Она позвала:
— Гонтран!
— Дама проснулась! — воскликнула богиня.
И тут же все эти люди, а также пятеро или шестеро детей, бросились к ее кровати.
Подмастерье был ошеломлен. Он с изумлением глядел на улыбавшуюся ему Анжелику. Внезапно он густо покраснел, схватил ее руку своими выпачканными в красках руками и прошептал:
— Сестра!
Пышнотелая богиня, оказавшаяся не кем иным, как женой художника Ван Осселя, крикнула дочери, чтобы та принесла из кухни гоголь-моголь.