Анна Голон - Анжелика. Путь в Версаль

– Как мило с вашей стороны, господин Жак, что вы говорите мне такие прекрасные слова. Увы, мне уже не пятнадцать лет и даже не шестнадцать. Я мать семейства…

– Я не знаю, кто ты, – отвечал он, с умилением качая головой. – Мне кажется, ты не совсем настоящая. С тех пор как ты принялась как вихрь носиться по моему дому, у меня впечатление, что время изменилось. И я не уверен, что в один прекрасный день ты не исчезнешь так же внезапно, как появилась… Тот вечер, когда ты из тьмы возникла на пороге, с рассыпавшимися по плечам волосами, и спросила, нет ли у меня служанки по имени Барба, кажется мне таким далеким… Те твои слова прозвучали у меня в голове как удар колокола… Возможно, это означало, что здесь тебе предстоит сыграть какую-то роль…

«Очень надеюсь», – подумала Анжелика. Но бранчливо-ласковым тоном возразила:

– Вы были пьяны, вот почему в голове у вас словно звенели колокола.

Сейчас, когда оба смаковали трогательные подробности, испытывали мистические предчувствия, Анжелике представлялось неловким заводить с господином Буржю разговор о денежной компенсации для себя и своей банды, которую она рассчитывала получить за сотрудничество.

Когда мужчины предаются мечтам, не стоит резко возвращать их на землю – они не слишком к этому расположены. И Анжелика решилась приложить все силы своей непосредственной натуры, чтобы без фальши в течение нескольких часов сыграть роль прелестной дочери трактирщика.

Ужин членов гильдии Святого Вальбонна удался на славу, и сам святой пожалел лишь об одном: что не смог воплотиться, чтобы сполна насладиться пиршеством.

Три корзины цветов пошли на украшение столов. Сияющие господин Буржю и Флипо принимали гостей и подавали блюда. Розина помогала Барбе в кухне. Анжелика переходила от одних к другим, следила за кастрюлями и вертелами, любезно отвечала на сердечные приветствия сотрапезниц и подбадривала похвалами таланты Давида, получившего звание великого кулинара по части средиземноморских блюд.

Она и впрямь не скомпрометировала себя, представив мальчишку как талантливого шеф-повара. Он многое умел, и лишь его лень да, возможно, отсутствие случая до сих пор мешали ему проявить себя. Под воздействием Анжелики, вознесенный ее похвалами, руководимый ею, он превзошел самого себя. Когда она выволокла его, совершенно красного, в обеденный зал, ему устроили овацию. Разгоряченные добрым вином дамы нашли, что у него прекрасные глаза, засыпали бедолагу нескромными озорными вопросами, зацеловали и защекотали его…

Лино взял скрипку. Все принялись петь, подняв кубки, а потом, когда обезьянка Пикколо стала исполнять свои номера, подражая ужимкам матушки Маржолен и ее товарок, раздались взрывы хохота.

Тем временем болтающаяся в поисках развлечений по улице Валле-де-Мизер компания мушкетеров услышала веселые женские голоса и ввалилась в зал «Храброго Петуха», требуя «мяса и вина».

С этого момента пиршество приняло оборот, который не понравился бы святому Вальбонну, если бы этот провансальский святой, друг солнца и радости, по природе своей не был снисходителен к беспорядкам, которые роковым образом порождает союз цветочниц и любвеобильных военных. Разве не сказано, что уныние есть грех? А если хочется посмеяться, да посмеяться всласть, есть множество способов, как взяться за дело.

А наилучший – это находиться в благоухающей ароматами вина, приправ и цветов натопленной комнате, с маленьким страстным музыкантом, который заставляет вас скакать и петь, с обезьянкой, которая вас веселит, и свежими смешливыми женщинами не робкого десятка, которые при снисходительном одобрении толстых пожилых кумушек, жирненьких и игривых, позволяют обнимать их.

Анжелика пришла в себя, когда колокола церкви Святой Оппортуны призывали к утренней молитве. С раскрасневшимися щеками, отяжелевшими веками, отваливающимися от таскания подносов и кувшинов руками и горящими от нескольких жарких и колючих поцелуев щеками, она оживилась, увидев, что Буржю со знанием дела подсчитывает золотые монеты.

Она воскликнула:

– Мы славно потрудились, верно, господин Жак?

– Еще бы, дочь моя! Давненько мое заведение не видывало такого праздника! И эти господа оказались не такими скаредами, как можно было опасаться, видя их плюмажи и рапиры.

– Как вы думаете, не приведут ли они к нам своих друзей?

– Может быть.

– Вот что я вам предлагаю, – заявила Анжелика. – Я продолжаю помогать вам вместе со всей своей ребятней: Розиной, Лино, Флипо и обезьянкой. А вы отдаете мне четверть прибыли.

Хозяин харчевни насупился. Подобный способ ведения дел по-прежнему не представлялся ему общепринятым. Он все еще не был уверен, что в один прекрасный день у него не начнутся сложности с гильдиями или купеческим прево. Но успешные ночные возлияния туманили ему мозг и делали беззащитным перед натиском Анжелики.

– Мы подпишем контракт у нотариуса, – продолжала она, – но сохраним это в тайне. Нет необходимости делиться всеми подробностями с соседом. Скажете, что я ваша молодая родственница, которую вы приютили, и что мы работаем семьей. Сами увидите, господин Жак, я предчувствую, что мы блестяще поведем дела. Все вокруг будут расхваливать вашу коммерческую сметку, люди станут завидовать вам. Матушка Маржолен уже говорила со мной о трапезе торговок фруктами с Нового моста. Их праздник выпадает на святого Фиакра. Поверьте, вам выгодно оставить нас у себя. Смотрите, за сегодняшний ужин вы мне должны вот что.

Она быстро подсчитала полагающуюся ей долю и вышла, оставив добряка в недоумении, но в полной уверенности, что он бойкий коммерсант.

Во дворе Анжелика вдохнула свежий утренний воздух. Она крепко прижимала к груди руку с зажатыми в ней золотыми монетами. Это был ключ к свободе.

Конечно, никто не намеревался обобрать господина Буржю. Но Анжелика подсчитала, что ее маленькая команда довольствуется остатками после пирушек, так что все, что она выручит и увеличит пропорционально общим усилиям, в конечном счете составит основу их благополучия. Тогда можно будет попытаться придумать еще что-нибудь.

Например, почему бы не пустить в дело патент Давида Шайу, дающий право на изготовление экзотического напитка под названием «шоколад»? Разумеется, простонародье никак не признает этот напиток, зато жадные до новинок и диковинок щеголи и жеманницы, возможно, введут моду на него.

Анжелика уже представляла, как кареты знатных дам и разряженных господ останавливаются на улице Валле-де-Мизер.

Чтобы освободиться от этого видения, она тряхнула головой. Не стоит заглядывать слишком далеко. Пока что жизнь была шаткой, нестабильной. Сейчас следовало собирать, накапливать. Как муравей. Богатство – ключ к свободе, к праву не умереть, не увидеть смерть своих детей, к праву видеть их улыбку. «Если бы мое имущество не было конфисковано, – подумала молодая женщина, – я бы могла спасти Жоффрея!» Она снова тряхнула головой. Не надо больше об этом думать. Потому что всякий раз, как она об этом думала, в ее сознание проникала мысль о смерти, ее охватывало желание уснуть вечным сном, погрузиться в воды забвения.

Она больше никогда не станет вспоминать об этом. Ей есть чем заняться. Она должна спасти Флоримона и Кантора. Она накопит денег, накопит!.. Запрет свое золото в деревянный ларец, драгоценную реликвию гнусного времени, куда она уже спрятала кинжал Родогона Цыгана. Рядом с отныне бесполезным орудием убийства будет копиться золото, орудие власти.

Анжелика подняла глаза к промозглому, тяжелому как свинец серому небу, на котором постепенно тускнел золотистый отблеск зари.

Где-то поблизости громко предлагал свой товар уличный торговец вином. У входа во двор затянул свою унылую жалобу попрошайка. Взглянув на него, Анжелика узнала Сухаря. Сухаря, со всеми его лохмотьями, со всеми его рубцами, со всеми его нашитыми раковинами вечного пилигрима нищеты.

Охваченная страхом, Анжелика бросилась за краюхой хлеба и чашкой супа и поднесла их ему. Из-под нависших кустистых седых бровей нищий упорно не сводил с нее глаз.

В следующие несколько дней Анжелика разрывалась между кастрюлями папаши Буржю и цветами матушки Маржолен. Цветочница попросила помочь, потому что близилось рождение королевского наследника и дамы были перегружены работой.

Как-то ноябрьским днем, когда они сидели на Новом мосту, зазвонили часы на башне королевского дворца. Кузнец на башне «Самаритянка» схватился за свой молот, а вдали, в Бастилии, раздались глухие пушечные выстрелы.