Перспектива предстоящей прогулки будоражила Анжелику больше, чем ей бы хотелось. Тщетно пыталась она урезонить себя, но стоило ей вспомнить губы Одиже и его руку на своей талии, как по телу пробегала легкая дрожь. Она уже давно не испытывала подобного ощущения. Подумав, она поняла, что вот уже почти два года, после приключения с капитаном королевской стражи, ни один мужчина не касался ее.
Впрочем, она существовала в атмосфере чувственности, которой довольно сложно было противостоять. Разумеется, она не брала в расчет поцелуи и ласки, от которых приходилось отбиваться пощечинами. Несколько раз, сталкиваясь во дворе с подвыпившими клиентами, она вынуждена была защищаться от их домогательств или звать на помощь. Все это, да еще опыт с капитаном стражи и грубые объятия Каламбредена оставили у нее в душе горькие воспоминания о насилии, охладившем ее чувства.
Она с удивлением ощущала в себе внезапное мягкое пробуждение чувств, предвидеть которое не могла бы еще два-три дня назад. Воспользуется ли Одиже ее смятением, чтобы вырвать у нее обещание не вмешиваться в его дела?
«Нет, – думала Анжелика. – Наслаждение – это одно, а дела – совсем другое… Один день доброго согласия не может помешать успеху моих планов на будущее».
Чтобы заглушить угрызения совести, которые она заранее испытывала перед неминуемым поражением, она убедила себя, что интересы дела придают этому поражению значение почти необходимого. В конце концов, может, ничего и не произойдет. Одиже всегда вел себя с отменной корректностью.
Стоя перед зеркалом, она провела пальцем по своим удлиненным тонким бровям. Красива ли она по-прежнему? Говорят, да. Но не потемнело ли от печного жара ее от природы матовое лицо?
«Я слегка располнела. Хотя мне идет. Впрочем, таким мужчинам должны нравиться пухленькие».
Анжелика устыдилась своих огрубевших и почерневших от кухонной работы рук и отправилась на Новый мост, чтобы купить у Большого Матье склянку с отбеливающей мазью.
Возвращаясь через Дворец правосудия, она дошла до галереи галантерейщиков и купила воротник из нормандских кружев. Она украсит им вырез своего скромного платья из сукна цвета морской волны. Так она будет похожа на жену какого-нибудь буржуа, а не на прислугу или торговку. И в довершение всего Анжелика приобрела пару перчаток и веер. Настоящее безумство!
Особенное беспокойство доставили ей волосы. Отрастая, они стали более курчавыми и светлыми, но были еще коротки. Анжелика с сожалением вспоминала тяжелую шелковую волну, прежде спадавшую по ее плечам.
Утром знаменательного дня она спрятала волосы под прекрасный платок из темно-синего атласа, прежде принадлежавший госпоже Буржю. К вырезу лифа Анжелика прикрепила камею, а к поясу – расшитый жемчугом кошелек, тоже из наследства бедняжки.
Анжелика поджидала у ворот. День обещал быть погожим. Между крышами виднелось чистое небо.
Когда появилась карета Одиже, Анжелика бросилась к ней с нетерпением вырвавшейся из монастыря пансионерки.
Метрдотель определенно был ослепителен. Он был одет в широкие желтые штаны, подхваченные ярко-оранжевыми бантами. Под его бархатистым замшевым камзолом с узкими оранжевыми галунами виднелась сорочка из тончайшего батиста со множеством складок. Кружева на его штанах, манжетах и шейном платке были тонкими как паутина.
Восхищенная Анжелика дотронулась до них рукой.
– Это ирландские кружева, – пояснил молодой человек, – они стоили мне целого состояния.
Одиже пренебрежительно приподнял скромную накидку своей спутницы:
– Скоро у вас будут такие же прекрасные наряды, моя дорогая. Мне кажется, вы способны с изяществом носить любой туалет. Я представляю вас в шелковом или даже атласном платье.
«И даже из золотой парчи», – подумала Анжелика, стиснув зубы.
Но спустя несколько мгновений, когда карета двинулась вдоль Сены, она повеселела.
Мельница Жавеля возвышалась посреди равнины Гренель, где паслись стада баранов. Ее большие крылья летучей мыши сопровождали своим скрипом поцелуи и клятвы влюбленных парочек. На мельницу Жавеля пробирались тайком. Компании находили приют в превращенной в постоялый двор пристройке, а хозяин был неболтлив.
– Если бы в таком доме, как наш, не умели молчать, – говорил он, – было бы очень жаль! Мы бы весь город взбудоражили!
Мимо проходили нагруженные набитыми мешками ослы. В воздухе витал запах муки и теплого хлеба, пахло рыбным супом и вареными раками.
Анжелика с наслаждением вдыхала свежий воздух. В синем небе проплывали белые облака. Анжелика улыбалась и сравнивала их со взбитыми яичными белками. Время от времени она поглядывала на губы Одиже и мгновенно ощущала сладкую дрожь.
Попытается ли он поцеловать ее? Занятый составлением обеденного меню с польщенным его визитом хозяином постоялого двора, Одиже казался немного чопорным в своих прекрасных одеждах.
В зале, где царил приятный полумрак, за столами сидели другие парочки. По мере того как пустели кувшины с белым вином, атмосфера становилась более свободной. По воркующему смеху дам можно было догадаться о нескромных жестах кавалеров. Анжелика пила, чтобы расслабиться, щеки ее горели.
Одиже принялся рассказывать о своих путешествиях и работе. Он подробно описывал все, не упуская ни точной даты, ни колеса с лопнувшим ободом.
– Как вы понимаете, милочка, мое состояние зиждется на солидной основе, не зависящей от превратностей судьбы. Мои родители…
– О, давайте выйдем! – взмолилась Анжелика, отложив ложку.
– Но на улице удушающе жарко!
– Там хотя бы дует ветерок. К тому же не видно всех этих целующихся людей, – добавила она вполголоса.
Выйдя на ослепительное солнце, Анжелика вскрикнула. Ей станет дурно, да и цвет лица испортится. Одиже надел на нее свою широкополую шляпу с белыми и желтыми перьями и воскликнул, как в первый день:
– Бог мой, как вы прекрасны, милочка!
Но через пару минут, идя по тропинке вдоль берега Сены, он снова принялся рассказывать о своей карьере. Он поведал Анжелике, что, когда производство шоколада станет на широкую ногу, он займется написанием очень важной книги о работе офицера стола, где пажи и кулинары смогут найти сведения, необходимые для усовершенствования в своем искусстве.
– Читая эту книгу, метрдотель узнает, как правильно накрыть стол и расставить приборы. Эконом узнает из нее о лучших способах складывать белье, а также делать варенья – густые и жидкие, и всякие виды драже, и прочие полезные сласти. Метрдотель почерпнет из моей книги сведения о том, что с наступлением обеденного часа ему следует взять белую салфетку, сложить ее вдоль и перекинуть через согнутую руку. Замечу, что салфетка есть опознавательный и особенный знак его власти. Таков и я сам. Я могу подавать к столу со шпагой на боку, в плаще и шляпе – но салфетка всегда должна находиться в указанном положении.
Анжелика хихикнула:
– А в каком положении находится салфетка, когда вы занимаетесь любовью? – И сразу извинилась, увидев смятение и изумление молодого человека: – О, простите! Белое вино всегда наводит меня на нелепые мысли. И все же, зачем вы на коленях умоляли меня поехать на мельницу Жавеля? Чтобы рассказывать о салфетках?
– Не насмехайтесь надо мной, Анжелика. Я рассказываю вам о своих планах, о своем будущем. И это связано с тем, что́ я имел в виду, приглашая вас поехать сегодня со мной вдвоем. Помните, что я сказал, когда впервые увидел вас? Тогда я сказал полушутя: «Выходите за меня!» С тех пор я много думал и понял, что вы именно та женщина, которая…
– О! – воскликнула Анжелика. – Там стога. Пойдемте туда скорей. Там будет не так жарко, как под палящим солнцем.
Она бросилась бежать, придерживая его широкополую шляпу, и, запыхавшись, рухнула в теплое сено. Смирившись со своей неудачей, молодой человек со смехом догнал ее и сел рядом.
– Вот сумасбродка! Вы решительно постоянно озадачиваете меня. Я полагаю, что беседую с опытной деловой женщиной, а вы как мотылек, который порхает с цветка на цветок.
– Один раз не считается. Одиже, будьте любезны, снимите парик. Даже мне жарко от этого густого меха у вас на голове, к тому же я хочу погладить ваши настоящие волосы.
Он слегка отстранился. Однако через какое-то мгновение снял парик и с облегчением запустил пальцы в короткие каштановые волосы.
– Теперь я, – сказала Анжелика и протянула руку.
Он смущенно удержал ее: