Анна Голон - Анжелика. Путь в Версаль

Под фонарем в проеме ворот кружился снег. Наконец Анжелика различила мягкие шаги, те самые, которые всегда сопровождали появление собаки. Шаги полицейского Франсуа Дегре.

Анжелика выступила из темноты:

– Не ищете ли вы свою собаку, мэтр Дегре?

Тот тоже зашел под арку и остановился. Лица его Анжелика не видела.

– Нет, – совершенно спокойно ответил он, – я ищу памфлетиста.

– Тут пробегала Сорбонна. Представьте, когда-то я знала вашу собаку. Я позвала ее и рискнула немного задержать.

– Вне всякого сомнения, ей это понравилось, мадам. В столь прекрасный вечер вы решили подышать воздухом на пороге?

– Я как раз закрывала дверь. Однако мы беседуем в темноте, мэтр Дегре, и я уверена, вы даже не догадываетесь, кто я.

– Я не догадываюсь, сударыня, – я знаю. Мне уже давно известно, кто живет в этом доме. А поскольку мне знакомы все таверны Парижа, я видел вас в «Красной Маске». Вы называете себя госпожой Моран, и у вас двое детей, старшего из которых зовут Флоримон.

– От вас ничего не скроешь. Но если вы знаете, кто я, почему понадобился случай, чтобы мы встретились?

– Я не был уверен, что мой визит доставит вам удовольствие, сударыня. При нашей последней встрече мы расстались отнюдь не друзьями…

Анжелике вспомнилась ночь погони в предместье Сен-Жермен. Во рту у нее пересохло. Едва шевеля губами, она спросила:

– Что вы хотите этим сказать?

– В ту ночь тоже шел снег, как сегодня. И в потайном ходе на улице Тампль было не менее темно, чем у ваших ворот.

Анжелика подавила вздох облегчения:

– Мы не были врагами. Мы были повержены, а это не одно и то же, мэтр Дегре.

– Не надо называть меня мэтром, сударыня, я продал должность адвоката, а заодно меня исключили из университета. Впрочем, я ее продал очень выгодно, так что сумел купить должность капитан-эксперта, в соответствии с коей посвящаю себя деятельности более доходной, хотя и не менее полезной: преследованию злоумышленников и злонамеренных граждан этого города. Так что с вершин слова я упал на дно молчания.

– Вы по-прежнему складно говорите, мэтр Дегре.

– При случае. Когда испытываю удовольствие от определенных упражнений в ораторском искусстве. Именно по этой причине мне поручают заниматься участью личностей, страдающих невоздержанностью письменной или устной речи: поэтов, газетчиков, писак самого разного толка. Как раз нынче вечером я преследую язвительного сочинителя по имени Клод Ле Пти, также называемого Грязным Поэтом. Он будет крайне благодарен вам за ваше вмешательство.

– Почему бы это?

– Потому что нас вы задержали, а он продолжал бежать.

– Простите, что задержала вас.

– Лично я получаю удовольствие, хотя гостиная, в которой вы меня принимаете, не слишком уютна.

– Простите меня. Придется вам прийти еще раз, Дегре.

– Я приду, сударыня.

Он нагнулся к собаке, чтобы взять ее на поводок. Хлопья снега становились все более плотными. Полицейский поднял воротник накидки, сделал шаг и остановился.

– Мне тут кое-что вспомнилось, – сказал он. – Этот Грязный Поэт некогда позволил себе злобную выходку во время суда над вашим мужем. Погодите-ка…

– О, умоляю вас, молчите! – воскликнула Анжелика, закрыв уши руками. – Никогда не говорите мне об этом. Я больше ничего не помню. Я больше не хочу об этом помнить…

– Так, значит, прошлое для вас мертво, сударыня?

– Да, прошлое мертво!

– Вы приняли наилучшее решение. Впредь я никогда не заговорю с вами об этом. До свидания, сударыня… и спокойной ночи!

Анжелика, стуча зубами от холода, заложила засовы. Стоя на холоде в одном лишь пеньюаре, она продрогла до мозга костей. А к холоду примешивалось волнение от встречи с Дегре и от его откровений.

Войдя в спальню, она заперла дверь. Ее светловолосый гость сидел возле камина, обхватив руками колени. Он был похож на сверчка.

Молодая женщина прислонилась к двери и бесцветным голосом спросила:

– Так это вы Грязный Поэт?

Тот улыбнулся:

– Грязный – безусловно. Поэт? Возможно.

– Это вы сочинили те мерзости про мадемуазель де Лавальер? Почему бы вам не дать людям спокойно любить друг друга? Король и эта девушка сделали все возможное, чтобы сохранить свою любовь в тайне. А тут вы в гнусных выражениях раздуваете скандал! Согласна, поведение короля достойно порицания. Но он молодой человек, пылкий. Его против воли женили на принцессе, не отличающейся ни умом, ни красотой.

Он ухмыльнулся:

– Как же ты защищаешь его, красавица! Видать, наш король завладел и твоим сердцем!

– Нет, но мне страшно, когда марают достойное уважения царственное чувство.

– В мире нет ничего достойного уважения. Как и ничего царственного.

Пройдя через комнату, Анжелика от слабости оперлась о каминную доску. Она чувствовала напряжение. Поэт поднял на нее глаза. В них плясали красные огоньки пламени.

– Так ты не знала, кто я такой? – спросил он.

– Мне никто не сказал. Как бы я могла догадаться? Ваше перо кощунственно и распутно, а вы…

– Продолжай…

– Вы мне показались добрым и веселым.

– Я добр с малышками-нищенками, которые плачут на баржах с сеном, и жесток с особами королевской крови.

Анжелика вздохнула. Она никак не могла согреться. Молодая женщина указала подбородком на дверь:

– Теперь вам надо уйти.

– Уйти? – воскликнул он. – Уйти, когда этот пес Сорбонна поджидает, чтобы вцепиться в мои штаны, а этот чертов полицейский готовит для меня свои цепи?!

– Их там нет.

– Они там, в темноте.

– Клянусь вам, они и не подозревают, что вы здесь.

– Ты уверена? Тебе ли не знать их, красотка. Ты ведь была в банде Каламбредена.

Она жестом приказала ему молчать.

– Вот видишь? Ты сама прислушиваешься к тому, что там, снаружи, под снегом… И ты хочешь, чтобы я ушел!

– Да, уходите!

– Ты меня прогоняешь?

– Я вас прогоняю.

– Но ведь я же не причинил тебе зла?

– Это не так…

Он посмотрел на нее долгим взглядом и протянул руку:

– Тогда нам надо помириться. Иди ко мне.

Анжелика не сдвинулась с места, и он продолжал:

– Нас обоих преследует собака. Что нам останется, если мы будем дуться?

Он по-прежнему протягивал ей руку.

– Твои глаза стали твердыми и холодными, как изумруды. В них больше не играют солнечные отблески, отбрасываемые речкой, шепчущей под склонившимися ветками: «Люби меня, обними меня…»

– Это речка говорит?

– Нет, твои глаза. Когда я тебе не враг. Иди ко мне!

Неожиданно она смягчилась и присела подле него. Он тут же обнял ее за плечи:

– Ты дрожишь. И совсем не похожа теперь на властную хозяйку таверны. Что-то тревожит и пугает тебя. Собака? Полицейский?

– Собака. Полицейский. И вы тоже, господин Грязный Поэт.

– О, роковая парижская троица!

– Вы всё знаете, а известно ли вам, чем я занималась до Каламбредена?

Он изобразил на лице скуку и скривился:

– Нет. После того как мы встретились, я понял только, что ты как-то выпуталась и окрутила своего трактирщика. Но до Каламбредена… Нет, дальше следы теряются…

– Вот и хорошо.

– Что меня бесит, так это что чертов полицейский-то знает о твоем прошлом.

– Хотите помериться с ним силами в сборе сведений?

– Мы частенько делимся ими друг с другом.

– В глубине души вы с ним похожи.

– Немного. Однако между нами огромная разница.

– Какая?

– Я не могу убивать, а вот он может привести меня на дорогу смерти. Если бы нынче вечером ты не открыла мне дверь, его заботами теперь я был бы уже в Шатле. Благодаря дыбе мэтра Обена я и так уже подрос на три сантиметра, а завтра на заре я уже болтался бы на веревке.

– А почему вы говорите, что не можете убить его?

– Я не умею убивать. Мне дурно от вида крови.

Он скорчил гримасу отвращения, она расхохоталась. Рука поэта легла на ее шею.

– Когда ты смеешься, то напоминаешь мне маленькую голубку.

Он, улыбаясь, склонился над ней. Между его нежными насмешливыми губами зияла брешь, пробитая щипцами Большого Матье. От этого Анжелике хотелось плакать и любить его.

– Ну вот, – прошептал он, – тебе больше не страшно. Все прошло… Только снег падает снаружи, а нам хорошо здесь, в тепле… Не часто мне случается жить под такой прекрасной вывеской!.. Ты там голая, под пеньюаром?.. Да, я чувствую. Не двигайся, милочка моя… Молчи, не говори ничего.