Анна Голон - Анжелика. Путь в Версаль

Его рука скользнула по ее плечу, потом ниже. Она вздрогнула, и он рассмеялся:

– А вот и весенние бутончики. Хотя сейчас ведь зима!..

Он поцеловал ее в губы. Потом вытянулся на полу перед огнем и потянул ее к себе.

Поэт надел свою большую шляпу и дырявый плащ. За пеленой снега вставала заря, и по белой улице ковылял вперевалку, как медведь, закутанный торговец горячительными напитками. Анжелика окликнула его. Подойдя к порогу, он налил им вина и ушел. Они переглянулись и улыбнулись друг другу.

– Куда вы теперь?

– Сообщить Парижу о новом скандале. Нынче ночью господин де Бриенн застал свою жену с любовником.

– Нынче ночью? Откуда вам знать?

– Я знаю все. Прощайте, красавица.

Удержав его за полу плаща, Анжелика шепнула:

– Возвращайтесь.

Он вернулся. Он приходил по вечерам, тихо стучал в окно. Она бесшумно открывала ему. И в тепле маленькой спальни, подле своего то болтливого, то язвительного, то влюбленного приятеля она забывала тяжкий дневной труд. Он рассказывал ей городские и придворные сплетни. Это забавляло ее, потому что большинство участников скандалов были ей знакомы.

– Я богат страхами всех тех, кто меня боится, – говорил он.

Но деньги его не интересовали. И Анжелика тщетно пыталась хоть немного его приодеть.

После славного ужина, который он поглощал, даже не пытаясь, впрочем, сделать вид, что открывает свой кошелек, он исчезал на неделю. А когда появлялся вновь, исхудалый, голодный и улыбающийся, она тщетно пыталась расспрашивать его.

Почему, уж коли он так ладит со всеми разбойниками Парижа, ему когда-нибудь не попировать с ними? Его никогда не видели в Нельской башне. Однако, будучи одним из заметных обитателей Нового моста, он имел там свое место. А используй он известные ему секреты, многие люди запели бы у него соловьем.

– Гораздо забавнее заставить их плакать и скрипеть зубами, – говорил он.

Он принимал помощь лишь от женщин, которых любил. Отдавшись его ласкам, бедная цветочница, проститутка, служанка получали право немного побаловать его. Они приговаривали: «Кушай, малыш» – и с умилением смотрели, как он быстро и жадно ест.

Затем он испарялся. Подобно цветочнице, проститутке или служанке, Анжелика порой испытывала желание удержать его. Лежа в теплой постели рядом с этим человеком, чьи объятия были столь живыми и легкими, она обвивала рукой его шею и притягивала к себе.

Но он уже открывал глаза, видел, что за свинцовыми окнами забрезжил дневной свет, выскакивал из постели и поспешно одевался.

Ему и впрямь не сиделось на месте. Он был одержим довольно редкой, но во все времена дорогостоящей манией – манией свободы.

И не всегда он был не прав, убегая вот так. Часто, когда Анжелика перед открытым окном заканчивала свой утренний туалет, за прутьями кованой решетки скользила черная тень.

– Вы имеете привычку довольно рано наносить визиты, господин полицейский.

– Я явился не с визитом, сударыня. Я ищу памфлетиста.

– И вы надеетесь найти его в здешних местах? – беззастенчиво интересовалась Анжелика, набрасывая на плечи накидку, чтобы отправиться в таверну «Красная Маска».

– Как знать, – отвечал он.

Анжелика выходила из дому, и Дегре провожал ее по заснеженным улицам. У них под ногами резвилась Сорбонна. Это напоминало Анжелике время, когда они вот так же бродили с Дегре по Парижу. Однажды он привел ее к баням Сен-Никола. В другой раз перед ними возник бандит Каламбреден.

Теперь они снова встретились. Каждый хранил в тайне от другого события прошлых лет. Анжелике не было стыдно, что Дегре видел, как она прислуживает в таверне. Он с достаточно близкого расстояния следил за крахом ее счастья, чтобы понять, что ей необходимо смиренно трудиться, зарабатывая на жизнь собственными руками. Она знала, что он не презирает ее за это. Она могла запрятать глубоко в душе воспоминания о жизни с Каламбреденом. Прошли годы. Каламбреден не появился. Анжелика по-прежнему надеялась, что ему удалось бежать из Парижа. Быть может, он связался с бандитами с большой дороги? А может, попал в лапы армейских вербовщиков?

В любом случае что-то подсказывало ей, что они больше не увидятся.

Так что она могла ходить по улицам с гордо поднятой головой. Идущий рядом с ней своей мягкой походкой мужчина ни в чем ее не подозревал.

Он тоже переменился. Теперь он говорил меньше, и его веселость уступила место опасной иронии. За самыми простыми словами угадывалась скрытая угроза. Но Анжелика была уверена, что Дегре никогда не причинит ей зла.

Теперь он выглядел гораздо лучше: носил хорошие сапоги, часто надевал парик.

Дойдя до таверны, полицейский церемонно прощался с Анжеликой и продолжал свой путь.

Анжелика любовалась висящей над дверью таверны прекрасной яркой вывеской, которую нарисовал ее брат Гонтран. На вывеске была изображена женщина в клетчатой атласной накидке. Из-под красной маски сверкали зеленые глаза. Вокруг нее художник запечатлел улицу Валле-де-Мизер с причудливыми силуэтами домов на фоне звездного неба и красными огнями ее харчевен.

Из дверей постоялого двора вышел первый торговец вином с кувшином в руке:

– Кому доброго винца? Набегайте, дамочки! Бочки лопаются!

Жизнь начиналась в перезвоне колоколов. А вечером Анжелика сложит в кучку заработанные экю. Пересчитав, она спрячет их в мешочки, которые, в свою очередь, займут место в купленном по ее просьбе господином Буржю сейфе.

Иногда захаживал Одиже, чтобы снова и снова просить руки Анжелики.

Анжелика не забыла своих планов производства шоколада и встречала кондитера с улыбкой:

– Как ваш патент?

– Через несколько дней дело будет сделано!

В конце концов Анжелика сказала ему:

– Вы НИКОГДА не получите своего патента!

– Неужели, госпожа прорицательница? А почему?

– Потому что вы рассчитываете на поддержку де Гиша, зятя господина Сегье. Но вы не знаете, что семья господина де Гиша – это ад и что господин Сегье принял сторону дочери. Тормозя дело о вашем патенте, советник видит лишнюю возможность подразнить своего зятя, и такой возможности он не упустит.

Анжелика знала об этих деталях от Грязного Поэта. Но уязвленный Одиже начинал громко кричать. Регистрация его патента на верном пути. А доказательство в том, что он уже приступил к строительству торгового зала на улице Сент-Оноре. Побывав на стройке, Анжелика отметила, что метрдотель последовал ее советам: в зале были зеркала и позолоченные деревянные панели.

– Я полагаю, что подобные нововведения привлекут жадных до необычного людей, – пояснял Одиже Анжелике, начисто забыв, что именно ей он обязан этой идеей. – Мы запускаем новый продукт, поэтому необходима новая атмосфера.

– А вы уже озаботились поставками этого продукта?

– Как только я получу патент, все трудности устранятся сами собой.

Анжелика положила перо на чернильный прибор и с удовлетворением еще раз просмотрела сделанные подсчеты.

Перед уходом из таверны она заметила, что туда вошла шумная компания. Воротники из генуэзских кружев и широкие штаны «трубами» свидетельствовали о богатстве молодых господ. Все были в черных масках, что служило лишним доказательством их высокого положения. Некоторые придворные, чтобы не нарушать требований этикета, при посещении таких заведений предпочитали сохранять инкогнито.

Молодая женщина, как часто уже случалось, предоставила господину Буржю, Давиду и их помощникам хлопоты по обслуживанию этих важных посетителей. Теперь, когда заведение пользовалось хорошей репутацией, а Давид научился хорошо готовить свои особые блюда, Анжелика меньше занималась кухней и сосредоточилась на закупках и финансовых проблемах заведения.

Подходил к концу 1664 год. Хотя и медленно, но положение таверны заметно изменилось; если бы об этом заговорили три года тому назад, то расхохоталась бы вся улица Валле-де-Мизер. Анжелика еще не выкупила дом господина Буржю, как тайно о том мечтала, но фактически стала его полноправной хозяйкой. Торговец жареным мясом оставался владельцем, но теперь она несла все расходы и, соответственно, увеличила долю своей прибыли. Кончилось тем, что меньшую долю получал сам хозяин. Впрочем, он был доволен, что освободился от забот и может жить припеваючи в своем собственном заведении, откладывая понемножку на старость. Анжелика тоже копила. Господин Буржю не желал большего, чем оставаться у нее под крылышком да чтобы его окружала забота. Иногда в разговорах он с такой убежденностью называл ее «дочь моя», что многие посетители «Красной Маски» были уверены в их родстве. Он не сомневался в своей скорой смерти и часто грустил. И тогда рассказывал всем подряд, что составил завещание в пользу Анжелики, но не забыл и своего племянника. Впрочем, Давид не возражал против решений дяди, принятых по отношению к особе, которая полностью его покорила.