– Но это единственная вещь, которую мы покупаем, – хмыкнул один из головорезов.

Главарь выругался, и тот умолк. Услышав шаги, бандиты затихли, вынули из ножен оружие и замерли в ожидании. Какой человек пробирался по улице, то и дело перескакивая с одной мостовой на другую, чтобы не замарать в зловонных лужах украшенных бантами башмаков на высоких каблуках.

– Не он, – прошептал Никола Каламбреден.

Звякнуло оружие, которое его товарищи вставляли в ножны. Услышав пугающий звук, прохожий вздрогнул, различил смутные силуэты под козырьком подъезда и бросился бежать, завывая:

– Воры! На помощь! Раздевают! Убивают!

– Придурок! – сквозь зубы процедил с противоположной стороны улицы весельчак Снегирь. – Вот так раз в жизни спокойно пропустишь клиента, даже не сняв с него накидки, а он орет во всю глотку, как осел. Прямо противно!

Легкий посвист, донесшийся с дальнего конца улицы, заставил его умолкнуть.


– Смотри-ка, кто идет, – прошептал Никола, потянув Анжелику за руку.

Замерзшая, бесчувственная настолько, что даже не ощутила прикосновения его руки, Анжелика ждала. Она знала, что сейчас произойдет. Это было неотвратимо. Это необходимо должно было свершиться. Только ПОСЛЕ этого ее сердце сможет ожить. Ибо все в ней умерло, и лишь ненависть была способна вернуть ее к жизни.

В желтом свете фонарей она увидела двух монахов; они шли, поддерживая друг друга под руку. В одном из них она без малейшего труда узнала Конана Беше. Второй, пухленький и многословный, разглагольствовал на латыни, энергично размахивая руками. Должно быть, он был слегка навеселе, потому что время от времени прижимал своего спутника к стене, а затем, извинившись, прямиком толкал в канаву.

Анжелика узнала резкий голос алхимика. Он возмущенно возражал, тоже на латыни. Возле самого крыльца Беше с возмущением воскликнул по-французски:

– Хватит, брат Амбруаз! Ваши измышления о крещении в жирном бульоне – это ересь! Таинство ничего не стоит, если вода, которой оно совершается, загрязнена нечистыми элементами, каковыми являются животные жиры. Крещение в жирном бульоне! Какое кощунство! Почему бы не в красном вине, вы ведь его предпочитаете? Вас бы это вполне устроило, – похоже, вы очень его любите!

Резко выпрямившись, тощий францисканец стряхнул цепляющуюся за него руку. Плачущим голосом пьяницы толстый брат Амбруаз пробормотал:

– Брат мой, вы разрываете мне сердце… Увы! Мне бы хотелось убедить вас. – И неожиданно, словно безумный, выкрикнул: – Ха-ха! Deus coeli!

Почти в то же мгновение Анжелика осознала, что брат Амбруаз стоит возле них, на крыльце.

– Валяйте, ребята! – прошептал он, плавно перейдя с латыни на босяцкий говор.

Конан Беше обернулся:

– Что с вами? – Умолкнув, он принялся испуганно озираться по сторонам. Почти лишившись голоса, он позвал: – Брат Амбруаз! Брат Амбруаз, где вы?..

Его тощее лицо фанатика, казалось, исказилось еще больше. Задыхаясь и в ужасе оглядываясь вокруг, он сделал несколько неуверенных шагов.

– У-y-y! – С жутким улюлюканьем ночной птицы в игру вступил карлик. Сделав кувырок вокруг угрожающе заскрипевшей металлической вывески, он, как огромная жаба, ловко спрыгнул под ноги монаха Беше. Тот вжался в стену. – У-у-у! – повторил карлик.

Исполняя перед своей испуганной жертвой какой-то адский танец, Баркароль кувыркался, причудливо кланялся, гримасничал, делал неприличные жесты. Он буквально заточил Беше в дьявольский круг. Затем из темноты, ухмыляясь, выступило второе безобразное существо – кривоногий горбун. Колени его стукались друг о друга, а слишком широко расставленные бедра и ступни заставляли передвигаться с резким и устрашающим раскачиванием. Но фигура его не шла ни в какое сравнение с жуткой физиономией монстра, с чьего лба свисал гигантский кожный красный нарост.

В вопле, вырвавшемся из горла монаха, не было ничего человеческого:

– Аааааа! Демоны! Демоны!

Его длинное тело согнулось пополам и рухнуло на колени прямо в грязь. Глаза вылезли из орбит. Лицо приобрело восковой оттенок. Разведенные в омерзительной гримасе ужаса губы открыли два ряда стучащих от страха дурных зубов. Очень медленно, словно пребывая в кошмарном сне, он воздел костлявые руки с растопыренными пальцами:

– Сжалься… Пейрак…

Это имя, произнесенное ненавистным голосом, как лезвие стилета, пронзило сердце Анжелики. Ею овладело безумие.

– Убей его! Убей его! – принялась она вопить, не замечая, что вцепилась в руку Никола.

Каламбреден оттолкнул ее и вытащил из ножен служивший ему оружием огромный мясницкий нож.

Внезапно на улочке установилось тягостное молчание. Все услышали голос карлика:

– Готов…

Тело монаха рухнуло возле стены. Бандиты подошли поближе. Их главарь наклонился и приподнял голову лежащего. Нижняя челюсть отвалилась, огромная глотка распахнулась в последнем крике ужаса. Неподвижные глаза уже потускнели.

– Его больше нет. Он мертв, – констатировал Каламбреден.

– А ведь мы его даже не тронули, – произнес карлик. – Правда, Гребень, мы ведь его не тронули? Просто строили ему рожи, чтобы припугнуть!

– И вам это здорово удалось. Он и помер… Помер от страха!

Где-то наверху открылось окно, и дрожащий голос спросил:

– Что происходит? Кто тут поминает дьявола?

– Сматываемся! – приказал Каламбреден. – Нам тут больше нечего делать.


Обнаружив наутро труп монаха Беше без единой раны или следов побоев, горожане вспомнили слова колдуна, сожженного на Гревской площади:

«Конан Беше, через месяц встретимся перед Божьим судом!»

Посмотрев в календарь, горожане крестились: месяц заканчивался. Обитатели улицы Серизе, что возле Арсенала, рассказывали о странных криках, накануне вечером вырвавших их из первого сна. Могильщику, хоронившему проклятого монаха, пришлось заплатить двойную цену. Надгробный камень украсили такой эпитафией: «Здесь покоится отец Конан Беше, францисканец, убитый бесами в конце марта 1661 года».

Остаток ночи банда знаменитого проказника Каламбредена провела, последовательно посетив все кабаки и притоны между Арсеналом и Новым мостом. С ними была женщина с бледным лицом и растрепанными волосами. Анжелика напилась до бесчувствия, и ее страшно тошнило. Она уткнулась лбом в деревянный стол; безнадежная мысль билась в ее смятенной голове: «Как же низко я пала…»

Никола властно приподнял ее голову и с удивленным беспокойством взглянул на Анжелику:

– Я вижу, что тебе плохо, но мы еще ничего не выпили… Надо же отпраздновать нашу свадьбу…

Потом, видя, что она безнадежно пьяна и даже не в силах открыть глаз, он подхватил ее на руки и вышел на воздух.

Ночь была прохладной, в объятиях Никола Анжелика согрелась и чувствовала себя почти счастливой.


В ту ночь, лежа между ногами бронзового коня, Грязный Поэт с Нового моста видел знаменитого бандита, легко, словно куклу, несущего что-то белое со свисающими длинными волосами.

Когда Никола вошел в зал нижнего яруса Нельской башни, все его нищие сидели у огня. Какая-то женщина поднялась и с криком набросилась на него:

– Подлец! Ты нашел себе другую! Мне все уже рассказали. Да еще когда я надрывалась, обслуживая ораву распутных мушкетеров… Я зарежу тебя, как свинью, и ее тоже!

Никола спокойно опустил Анжелику на пол и привалил спиной к стене. Потом поднял мощный кулак, и женщина рухнула.

– Теперь слушайте все! – прорычал Никола Каламбреден, указывая на Анжелику. – Она моя и не будет принадлежать никому другому! Если кто-нибудь осмелится тронуть хоть один-единственный волосок на ее голове или попытается повздорить с ней, будет иметь дело со мной, а вы знаете, что это значит!.. Что касается маркизы Польки…

Схватив девушку за полу кофты, он с презрением отшвырнул ее в группу картежников:

– Делайте с ней что хотите!

С этими словами Никола Мерло, ставший матерым волком бывший пастух родом из Пуату, вернулся к той, которую любил всю жизнь и которую судьба ему вновь вручила.

Глава III

Подхватив ее на руки, он стал подниматься по лестнице. Каламбреден шел медленно, чтобы не споткнуться, поскольку винные пары дурманили его мозг. Медлительность придавала его движению некую торжественность.

Анжелика забылась в его крепких объятиях. Голова у нее кружилась, словно бы повторяя витки винтовой лестницы.

Оказавшись на последней ступеньке, Никола ударом ноги распахнул дверь в хранилище краденого и, подойдя к груде плащей и накидок, словно мягкий тюк, бросил на него Анжелику.