В наступившей тишине слышался только скрип пера и потрескивание дров в очаге.
«Если я выйду замуж, – думала Анжелика, – то Молин станет моим управляющим. Вот интересно! Я никогда даже представить такого не могла. Конечно, он попытается запустить свои длинные руки в мои дела. Надо будет поостеречься. Но, с другой стороны, это даже хорошо: он очень неплохой советчик».
– Могу ли я предложить вам еще один пункт договора? – спросил Молин, подняв голову.
– К моей выгоде или к выгоде вашего патрона?
– К вашей.
– Но вы, насколько я знаю, представляете интересы маркиза дю Плесси?
Ничего не ответив, старик улыбнулся и снял очки. Откинувшись на спинку кресла, он бросил на Анжелику живой и проницательный взгляд, как десять лет назад, когда он сказал ей: «Я думаю, что понимаю вас, Анжелика, и буду говорить с вами иначе, чем с вашим отцом».
– Я полагаю, – сказал он, – что для вас выйти замуж за моего патрона – большое благо. Это невероятно, но вы здесь, и господин маркиз обязан на вас жениться. Сказать по правде, я понятия не имею, какие обстоятельства побудили вас вступить в этот союз. Дело не в этом. Дело в том, чтобы брак оказался удачным и для моего патрона, и для вас, и для меня. Ведь благополучие слуг зависит от благополучия хозяев.
– Я с вами абсолютно согласна, Молин. Что же это за пункт договора?
– Вы должны настаивать на осуществлении брака, то есть на том, чтобы маркиз исполнил супружеский долг.
– На осуществлении брака? – повторила Анжелика и сделала большие глаза, как воспитанница, едва вышедшая из стен монастыря.
– Господи, мадам, я надеюсь, вы понимаете, о чем идет речь?
– Понимаю, – пробормотала Анжелика, совладав с собой. – Но вы меня удивили. Совершенно очевидно, что, выходя замуж за господина дю Плесси…
– Ничего не очевидно, мадам. Ясно, что маркиз женится на вас не по любви. Я бы даже сказал, что он женится по принуждению. Думаю, что не удивлю вас, если скажу, что вы внушаете ему чувства, которые мало похожи на любовь, скорее на гнев и бешеную злобу.
– Несомненно, – прошептала Анжелика, стараясь как можно непринужденнее пожать плечами.
Но боль охватила ее, и она крикнула:
– Ну и что с того? Что с того, что он меня не любит? Все, что я прошу, – его имя и титулы. Остальное меня не волнует. Он волен мне изменять и спать с любыми фрейлинами или горничными, если ему захочется. Я за ним бегать не стану!
– Вы ошибаетесь, мадам. Я думаю, вы плохо знаете человека, с которым собираетесь сочетаться браком. Сейчас ваша позиция сильна, потому что вы считаете его слабым. Но в дальнейшем вы должны взять над ним верх любыми средствами. Иначе…
– Иначе?
– Иначе вы будете ОЧЕНЬ НЕСЧАСТНЫ.
Лицо Анжелики стало жестким, и она произнесла, стиснув зубы:
– Я уже была очень несчастна, Молин. И не намерена все начинать сначала.
– Именно поэтому я предлагаю вам средство защиты. Послушайте, Анжелика, я уже достаточно стар и имею право говорить с вами прямо. После свадьбы у вас не будет никакой власти над Филиппом дю Плесси. Деньги, ларец – ему достанется все. Доводы сердца для него просто не существуют. Вам надо постараться взять его чувственностью.
– Эта власть весьма опасна, Молин. И очень уязвима.
– Но это власть. И от вас зависит сделать ее неуязвимой.
Анжелика была выбита из колеи. Ей и в голову не пришло обижаться на странные советы, услышанные из уст сурового гугенота. Таков уж был Молин: мудрый, хитрый, он никогда не принимал в расчет принципов, зато малейшие движения человеческой натуры, продиктованные материальным интересом, чувствовал безошибочно. Похоже, Молин был в очередной раз прав. Анжелика вдруг вспомнила, какой страх порой нагонял на нее Филипп своим безразличным, ледяным спокойствием и какой беспомощной она тогда себя чувствовала. В глубине души она рассчитывала приручить его именно в брачную ночь. Когда женщина держит мужчину в объятиях, она становится могущественной. Всегда наступает миг, когда механизм защиты мужчины уступает упоению наслаждением. Опытная женщина должна умело этим воспользоваться. Пройдет время, и мужчина помимо воли снова припадет к источнику наслаждения. Анжелика знала, что, когда прекрасное тело Филиппа соединится с ее телом, а его свежие, упругие губы окажутся на ее губах, она тут же превратится в самую пылкую и искусную из любовниц. И в безымянной любовной борьбе они обретут единство, о котором Филипп, скорее всего, постарается забыть. Но это единство привяжет их друг к другу сильнее, чем любые страстные признания.
Ее затуманенный взгляд снова остановился на Молине. Должно быть, он по лицу Анжелики проследил ее мысли, потому что, иронически ухмыльнувшись, произнес:
– Я также думаю, что вы достаточно хороши собой, чтобы вступить в игру. Но может так случиться… что она сложится не так, как вы задумали. И это вовсе не означает, что вы выиграете первую партию.
– Что вы хотите этим сказать?
– Мой патрон не любит женщин. Он их, разумеется, знает, но они для него все равно что горький, тошнотворный плод.
– Но ему приписывают множество приключений. А его знаменитые оргии в ходе заграничных военных кампаний, в Норвегии…
– У него привычки и замашки солдафона, вынесенные из военных походов. Он берет женщин, словно пожар устраивает или насаживает кого-нибудь на острие меча… чтобы сделать больно.
– Молин, вы говорите страшные вещи!
– Я не стремлюсь вас напугать, просто хочу предупредить. Вы из благородного семейства, но выросли в здоровой сельской обстановке. И вы абсолютно не знаете, какое воспитание обычно получает юноша, чьи родители – богатые светские люди. С самого детства он игрушка – сначала слуг и лакеев, потом суверенов, у которых служит пажом. В итальянских традициях, в которых он воспитывался…
– О! Замолчите… Какая гадость! – прошептала Анжелика, в замешательстве глядя на огонь.
Молин не стал возражать и снова надел очки:
– Так прибавлять этот пункт или нет?
– Прибавляйте что хотите, Молин, я…
Она осеклась, услышав, что дверь открылась. На пороге, как привидение, возник силуэт, который постепенно выступал из полумрака кабинета и становился четче: это был Филипп, в атласном камзоле. Светлые волосы, белый камзол с золотым шитьем… Казалось, он собрался на бал. Анжелику он приветствовал надменным кивком.
– Далеко ли вы продвинулись в переговорах, Молин?
– Мадам Моран просит только подписаться под предложенными условиями.
– Можете ли вы поклясться на распятии, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО знаете, где находится ларец?
– Могу, – ответила Анжелика.
– В таком случае подойдите, господин Гаретт…
Капеллан, чья тощая темная фигура была совсем не видна за спиной хозяина, вышел на свет. В руках он держал распятие, на котором Анжелика поклялась, что знает, где спрятан ларец, и обязуется отдать его господину дю Плесси после свадебной церемонии. Затем Молин огласил размер ренты, которую Анжелика должна назначить впоследствии своему супругу. Цифра оказалась весьма солидной, поскольку должна была соответствовать ежегодным расходам молодого маркиза, которые Молин по привычке записывал. Анжелика слегка поморщилась, но не моргнула глазом: если ее дела будут идти хорошо, ей не составит труда выплачивать эту сумму. С другой стороны, став маркизой дю Плесси, она постарается сделать так, чтобы оба домена Филиппа максимально процветали.
Маркиз не высказал никаких возражений. Лицо его было нарочито скучающим.
– Хорошо, Молин, – протянул он, подавив зевок, – постарайтесь уладить эту скверную историю, и как можно скорее.
Интендант кашлянул и смущенно потер руки:
– Есть еще один пункт, господин маркиз, который присутствующая здесь мадам Моран попросила меня включить в контракт. Вот этот пункт: финансовые условия будут соблюдены лишь в том случае, если вы будете выполнять свои супружеские обязанности.
Филипп застыл на несколько мгновений, словно пытаясь осмыслить услышанное, потом лицо его вспыхнуло.
– О!.. В самом деле! – сказал он. – О! Право же!..
Он действительно лишился слов, и у Анжелики снова возникло смешанное чувство жалости и нежности, которое она порой испытывала к Филиппу.
– Ну это уж слишком! – выдохнул он наконец. – Бесстыдство, помноженное на цинизм!
Он весь побелел от ярости.
– А не скажете ли мне, Молин, как доказать всему миру, что я оказал честь ложу этой… персоны? Что я лишил девственности потаскуху, у которой двое детей и которая перебывала в постелях всех мушкетеров и финансистов королевства?.. Мне что, прикажете предстать перед трибуналом, как этот идиот Ланжей[8], которого вынудили в присутствии десяти человек доказывать свое мужское достоинство? А мадам Моран обзавелась свидетелями для этой церемонии?