Анжелика, оправдывая свой неожиданный визит, поблагодарила их за старание, с которым они выполняют работу, — гости очень довольны, и граф де Пейрак тоже. Один из поварят спросил, не желает ли она бокал оршада, но Анжелика предпочла большой стакан колодезной воды. Она пила ее медленно, сидя в лоджии над садом. Легкий бриз колыхал верхушки деревьев. Вода была холодной, почти ледяной. Анжелика прислонилась к теплым камням балкона. Ей казалось, что она живет на острове красоты, куда не доносится эхо их жестокого мира.
Как она любила эту солнечную страну!
Как любила этот розовый город с его башнями и колокольнями, которые окружали дворец Веселой Науки подобно цветочным букетам.
Она попыталась вспомнить приглушенный голос. «Любовь моя… Что случилось?..»
Правда ли, что он любит ее? Анжелика еще не могла поверить… согласиться с этим!..
Но она не сможет ничего объяснить Жоффрею. Было что-то похожее на скрытую жестокость в словах, которыми сегодня обменялись гости отеля Веселой Науки, как если бы скрестились внезапно выхваченные из ножен шпаги — это напомнило Анжелике, что, сколько бы мужчины ни утверждали, что они поэты, прежде всего они оставались воинами.
С юных лет их жизнь проходила в различных военных кампаниях, в которых они участвовали вместе с их отцом, с их сеньором — королем Франции и Наварры, если не принимать во внимание только что угасшие религиозные войны. Даже женщины, чьи голоса слышались в беседе, напоминали ей великолепных фрондерок, которых она встречала в Плесси — они тоже повинны в ужасной гражданской войне.
К счастью, события разворачивались далеко — в туманной испанской Фландрии, у северных варваров. Она улыбнулась своим мыслям, и ее волнение улеглось.
Анжелика слышала, как в гостиной переговаривались гости, поднимая кубки за всеобщее здравие.
— Необходимо решающее сражение. Принц непобедим.
— Этот принц повинен в реках крови.
Образ Конде с проницательным, орлиным взглядом вновь возник перед ней из прошлого.
«Что было, то прошло, — сказала себе Анжелика. — Я правильно поступила. Вот так! Не надо думать об этом больше. Это не повод оставлять гостей».
Она чувствовала себя уставшей, как после тяжелой работы.
Когда Анжелика вернулась в зал для приемов, он оказался пустым. Гости уехали. Вдалеке она слышала музыкантов, которые провожали дам до ворот замка.
Она спросила о мессире де Пейраке у одного из слуг, которые все вместе начали убирать зал, и ей ответили, что граф велел заложить карету и уехал.
— Карету?!
Она удивилась.
По окрестностям Тулузы Жоффрей предпочитал ездить верхом.
Чуть позже наступило время ужина, и Клеман Тоннель со словами: «Мессир граф предупредил, что будет поздно», пригласил ее к столу, но она отказалась, ответив, что поужинает у себя.
Внезапно ей снова захотелось сбежать!.. Только куда?.. Но еще сильнее она хотела, как раньше, сидеть по вечерам за длинным столом лицом к лицу с Жоффреем де Пейраком. И хотя иногда с ними делили трапезу близкие друзья, теперь чаще всего они оставались одни. Анжелика поняла, что успела полюбить эти минуты, которые когда-то были для нее тягостной обязанностью.
Через большие окна было видно, как розовый цвет сумерек стал темно-сиреневым, и только не знающие покоя стрижи черными стрелами неслись к земле, снова взлетали и встречали друг друга радостными криками.
Луч света из приоткрытой двери разбудил ее.
В свете подсвечника с тремя свечами, который высоко держала Марго, Анжелика увидела, как первым вошел человек в длинном черном одеянии с квадратной шапочкой на голове. У нее возникло впечатление, что за дверью скрывается целая толпа — просто дверь не открывают настежь.
Следом за незнакомцем показались два мальчика, которые несли треножник, еще один тащил горелку, а молодая служанка была нагружена разной утварью — чайником, чашками, черпаками и ложками. Не без усилий двое мужчин — из тех, кого называют «hommes-de-malles»[96], — держали за ручки большой кожаный ларец. Она увидела, что одежда незнакомца усыпана астрономическими символами — солнечными дисками, луной, звездами и вихрями, сделанными из настоящей серебряной парчи. Каждый знак отражал свет, малейшее движение заставляло играть и перекликаться гаснувшие один за другим отблески, казалось, что это видение, звучание нежной, полной оттенков музыкальной гармонии.
Его квадратная шапочка из черного бархата напоминала головной убор судьи. Она тоже была украшена серебряным рисунком. Только мерцание одежды выдавало его шаги, так медленно он двигался. Низ длинного одеяния едва касался пола, поэтому казалось, что он скользит. Точно так же скользила в ночи Белая Дама, призрак Монтелу.
Но человек, которого привела Марго, не был духом. Подойдя к изголовью, он снял шапочку и поклонился так низко, что несколько мгновений Анжелика его не видела. Выпрямившись и застыв в небольшом поклоне, он назвал себя:
— Родриго Беншапрут из Толедо.
Его смуглое лицо было изрезано морщинами. Однако он не был стариком и говорил на местном наречии без акцента. Когда он обращался к Марго и помощникам, то делал это на окситанском языке.
Он приказал установить рядом треножник и сверху насыпать раскаленных углей. На другую низкую кованую подставку слуги резко опустили большой кожаный ларец. Затем они удалились. Марго продолжала высоко держать подсвечник, чтобы освещать всю комнату.
Внимание Анжелики привлек кожаный ларец. Это было произведение искусства: узоры на рельефной коже, подчеркнутые золотой росписью, повторяли символы на одеянии и шапочке. Ларец был из Кордовы, знаменитого города, который царил над всей мусульманской Испанией, прежде чем она раскололась на маленькие королевства, тайфы[97].
Торжественно и бесконечно медленно визитер поднял окованную железом крышку. На ней Анжелика различила нежные цвета двух миниатюр — двух человеческих силуэтов, склоненных в молитве. Золотой нимб указывал на их святость.
В ларце стройными рядами располагались многочисленные флаконы, коробочки, баночки, а в ящичках из тонких деревянных перегородок с узкими ячейками, которые ловкая рука открывала почти неуловимым движением, лежали связки стеблей, или цветов, или листьев, или корней всевозможных засушенных растений.
Чувствовался довольно насыщенный, но приятный аромат.
Анжелику очаровали заполненные травами баночками, растения, порошки различных оттенков из толченых или измельченных трав.
— Месье, вы врач?
— Да! Я врач.
— Почему ваши движения столь медлительны и так осторожны?
Он принял вид наставника.
— Во-первых, потому что я врач. Именно врач имеет дело с людьми, охваченными страхом, часто впервые осознавшими, что жизнь, их жизнь, хрупка и, особенно если речь идет о раненых, что их может постигнуть смерть. Они потрясены. Каждый жест, обращенный к ним, может стать роковым, разрывающим связь, удерживающую их среди нас. Спокойствие, мягкость, медлительность успокаивают больных, ненавязчиво напоминают им, что они все еще находятся в этом мире. Во-вторых, потому что мессир граф очень просил не пугать вас.
Анжелика весело рассмеялась.
— Что за выдумка! Я не из пугливых и не умирающая.
Но она заметила, что врач, разговаривая с ней, взял ее за руку и в самом деле так нежно, что она этого не почувствовала.
— Что вы делаете?
Все еще удерживая ее за руку, он прикрыл глаза и сказал, что слушает. Затем, с такой же деликатностью, он опустил ее руку на покрывало. Удерживая мизинцем и большим пальцем маленькую лупу (казалось, что она появилась прямо из его рукава), он склонился еще раз, почти касаясь ее лица, быстро изучил левый зрачок, потом правый — от неожиданности Анжелика даже шире раскрыла глаза.
Затем, выпрямившись, он представил ей двух святых, словно считал их своими помощниками. Старцы были изображены на миниатюре, которая украшала крышку его медицинского ларца.
— Это Косма и Дамиан[98], покровители врачей и хирургов. Они родились в Аравии и стали христианскими мучениками во время правления императора Диоклетиана.
Затем, видя интерес, который она проявляла к содержимому ларца, он назвал ей несколько растений, произраставших в Окситании, достаточно известных в восточных пустошах, там, где дует ветер Средиземноморья, более соленый, чем океанский; также он назвал некоторые цветы, редко встречавшиеся в других краях.