«Злобная старая дура! Она хорошо рассчитала свой удар!»
Наступило утро, и Анжелика начала лучше осознавать происходящее.
Она уезжала. Она уезжала! Она оставляла Монтелу навсегда.
Но она еще не покинула родные края. Четыре кареты и две тяжелые повозки катились в направлении Ньора. Анжелике не верилось, что этот кортеж с лошадьми, форейторами, громкими криками и скрипящими колесами собран в ее честь. Казалось невероятным, что столько пыли поднялось из-за мадемуазель де Сансе, которая раньше не знала иного эскорта, кроме старого наемника, вооруженного пикой.
Челядь, лакеи, слуги, служанки и музыканты теснились на больших повозках вместе с багажом. Кортеж смуглых «детей» Юга двигался по залитой солнцем дороге среди цветущих фруктовых садов. Вместе с запахом навоза они оставляли после себя шлейф беспечности из смеха, песен и звона гитар. Они возвращались в свой жаркий полуденный край, наполненный запахами чеснока и вина.
Среди этой веселой компании только мэтр Клеман Тоннель сохранял серьезность. Нанятый распорядителем на неделю свадебных торжеств, он попросил подвезти его до Ньора, чтобы избежать дорожных расходов. В первый же вечер путешествия Клеман подошел к Анжелике и предложил оставить его на службе в качестве дворецкого или камердинера. Он рассказал, что служил в Париже у нескольких знатных сеньоров, и назвал их имена. Однако пока он был в Ньоре, откуда был родом и куда ездил, чтобы получить наследство своего отца-мясника, его последнее место оказалось занятым каким-то лакеем-интриганом. И теперь он искал честный и приличный дом, чтобы снова вернуться на службу. Клеман выглядел скромным и опытным слугой, чем завоевал расположение Маргариты. Она утверждала, что такой вышколенный новый слуга будет радостно принят в тулузском дворце. Мессир граф окружил себя самыми разными людьми всех цветов кожи, но все они были негодными слугами. Все нежились на солнце, а самым ленивым среди них был, безусловно, их управляющий Альфонсо.
Итак, Анжелика наняла мэтра Тоннеля. Она почему-то робела перед ним, но была благодарна за то, что он говорил как нормальный человек, без этого невыносимого акцента, который уже начинал ее сильно раздражать. В конце концов, этот пуатевенец, чопорный, услужливый, внимательный и любезный почти до раболепства, с которым она еще вчера была не знакома, вдали от дома будет напоминать ей о родной провинции.
В Ньоре, где они остановились на два дня, чтобы пополнить запасы, необходимые в долгой поездке, Анжелика присутствовала при погрузке бочек с отборными винами со знаменитого склада пристани Севр-Ньортез. Бочки погрузили на тележки, запряженные двумя приземистыми серыми в яблоках лошадьми местной породы, называемой пуатевенской, чьи достоинства некогда расхваливал Молин.
Лошади тронулись и быстрой рысью выехали на дорогу, по которой они накануне въехали в Ньор.
«Это утешительный подарок вашей семье», — объяснил ей радостный, как никогда, маркиз д'Андижос.
В тот момент, когда бочки отправились в Монтелу, где обитатели замка и их соседи будут смеяться и пить вино, поднимая тосты за ее здоровье, Анжелика поняла, что связь с родными прервалась навсегда.
Был ли ее отец среди неясных теней, прощавшихся с ней? Обняла ли она его? Самым мучительным в этом разрыве с прошлым было то, что она уезжала, затаив обиду на весь мир. Или скорее наоборот. Из-за невероятной несправедливости все были настроены против нее: кормилица, зловещие предупреждения которой Анжелика не захотела выслушивать до конца, старый Лютцен, возмущенный еще больше, чем был бы возмущен ее собственный отец, узнай он о скандале, способном разрушить все его надежды! «Анжелика, ты никогда не изменишься!..» — сказал бы ей он.
А Пюльшери? И дети? Обняла ли она их?
Отныне она осталась одна.
Марго и служанки, стараясь развлечь и услужить, не оставляли ее ни на минуту, предупреждая малейшее желание, но она потеряла Монтелу.
Внимательный маркиз д'Андижос заметил, как Анжелика мрачно наблюдает за плоскодонками с болот, которые, поднимаясь вверх по реке, причаливали к пристани, и предположил, что она, наверное, предпочла бы добираться до южного края по воде, так же, как доставлялись деликатные товары. Но видит Бог, что и ее, графиню де Пейрак, по дороге в далекую Тулузу охраняли и оберегали ничуть не меньше, окружая всеми возможными удобствами!
Однако у обратного путешествия по морю было два препятствия.
Для начала, за землями Бордо и провинцией Сентонж мореплавателей ждал Гасконский залив[1], известный своими бурями. Была и другая опасность — берберийские пираты из Алжира или с берегов Марокко. Их мало привлекал груз с вином или спиртом, ведь религия этих людей запрещала употребление алкоголя, но они были бы не прочь взять в плен молодую женщину, слухи о красоте которой уже начинали разноситься на крыльях ветра.
Именно поэтому граф де Пейрак настоятельно рекомендовал возвращаться по суше, по разбитым дорогам страны, где воюющие армии уже долгие годы не прекращали свои беспрерывные скитания. Беспорядки Фронды едва улеглись.
— Но мы вооружены и умеем сражаться, — уверил Андижос, боясь напугать Анжелику.
Она соизволила улыбнуться, хотя и не слишком полагалась на эти заверения. Что касается ее, она действительно предпочла бы добираться водным путем. Анжелике хотелось спуститься по «своей» реке, через «свои» болота, увидеть океан, который никогда не видела прежде, и подняться на судно, паруса которого полны ветра. Этот образ вызывал у нее мысли о побеге.
Анжелика не могла не думать о том, что случай позволит ей избежать своей участи.
Однако с наступлением дня, когда она снова заняла свое место в карете, ее конвой увеличился на четыре вооруженных пиками всадника, нанятых на случай возможных нежелательных встреч.
Как только Ньор, столица болотного края, с тяжелыми, черными как чугун башнями, остался позади, экипаж мадам де Пейрак окунулся в море света.
Дороги больше не казались такими ухабистыми и пыльными.
Часто сменяемые лошади шли хорошим ходом, и, казалось, им льстило внимание людей, которые, еще издали извещенные звуками рога, собирались поприветствовать кортеж поклонами и аплодисментами. Когда путешественники ехали медленно или делали привал, музыканты забирались на тележки и начинали маленький концерт, а между местными жителями и людьми из кортежа завязывалась беседа.
Анжелика не могла убежать. Все вокруг имело одну-единственную цель. И топот копыт, и мелькающие за окном поселки и деревни вели ее к этой цели. Они вели ее к ужасному хромому мужу по имени граф де Пейрак, который готовил колдовское любовное зелье!
Иногда, когда ее одолевал сон, Анжелика видела золотой ключ, которым она открывала комнату, заполненную трупами женщин, сошедших перед смертью с ума от колдовского наваждения. Когда она просыпалась, протест против брака, к которому ее вынудили, становился все сильнее. Этого не будет. Что-то обязательно должно помешать.
Однажды, поздним утром, караван остановился на пустынном перекрестке, все спешились и расположились кругом. Пейзаж изменился. Всюду виднелись виноградники.
— Жаль, — произнес кто-то, — что сезон не позволяет нам попробовать несколько прекрасных свежих розовых гроздей.
— Постойте! — крикнул Андижос. — Не следует забывать, что в этом краю виноград священен и за кражу одной виноградной кисти придется заплатить отрезанным ухом.
Вдалеке виднелись городские башни и колокольни. Бордо!
Один из лакеев принес складное гобеленовое кресло и поставил его под большим деревом, бросавшим живительную тень на сверкающий от солнца перекресток.
— Садитесь, мадам.
Но у Анжелики не было желания сидеть. Она пыталась понять разговор д'Андижоса и его друзей, которые общались друг с другом только на своем южном диалекте.
— Мадам, мы должны съездить в город, — сказал ей Андижос. — Будьте терпеливы! Наши переговоры с властями могут занять несколько часов.
Собравшись в группу, окруженную двумя или тремя стрелками, всадники удалились.
Пользуясь случаем, чтобы размять ноги, Анжелика ходила взад-вперед, размышляя и обдумывая различные варианты. Она отвергла мысль вскочить на лошадь и умчаться прочь. Ее свита была многочисленной. Все они — слуги, форейторы и охрана — окружали ее почтительным вниманием, и почти у всех были лошади, значит, погоня будет недолгой. Кроме того, она сознавала, что никто из них не понял бы ее поступка. Она шокировала и испугала бы их. Они посчитали бы ее сумасшедшей. Нет, подобное поведение недопустимо. Должен быть другой выход.