– Я не понимаю и половины, – усмехнулась Лиза. – Слушай, а что если…
– Только не говори, что я могу и сама ему позвонить. Девушка не должна звонить первой – и точка. Это правило придумали, чтобы было легче понять, что происходит, понимаешь? Звонок – это ведь как лакмусовая бумажка. Конечно, всегда можно позвонить самой, но чистота теста тогда будет нарушена и результаты неверные будут. Это допустимо, если ты хочешь заниматься самообманом, как Машка Горобец.
– А что Машка?
– Ну как же! Годами мечтать о мужчине, который тебе не светит, и делать вид, что что-то происходит, куда-то движется. Целые отношения, которых нет. Нет, я ни за что не стану звонить. Что тогда останется от моей самооценки?
– А ты так дорожишь самооценкой? – удивленно пожала плечами сестра.
– Она – все, что мне осталось. И потом, понимаешь, Лиза, ведь совершенно не важно, позвоню я ему или нет. Это только ускорит агонию, но никак не сможет повлиять на ситуацию.
– Потому что все равно все будет плохо и ничего не выйдет, верно? – усмехнулась Лиза. Я рассмеялась за ней вслед. Мы зашли в маленькое кафе, занимавшее помещение в том же доме, только с другой стороны. Я вздрогнула от удивления, услышав, что сквозь динамики стереосистемы льются знакомые звуки песни, которую я любила. Она называлась Goodbye Johnny[2], странная, тягучая мелодия, с хорошими басами и голосами, дающими глухое, гулкое эхо. Неторопливая, она вся состояла из томной усталости и уверенности в неизбежности конца света. Декаданс и упадничество этой песни так подходило мне в период, когда Лиза только родила Вовку, а я только-только начала забывать Юру. Не важно. Я слушала и слушала эту песню, снова и снова, раз за разом, словно эти слова были горьким, но действенным средством, возвращающим силы. Goodbye Johnny. Я даже охранника Сережу начала так звать – Джонни, – прощаясь по вечерам. Эта песня тогда буквально застряла в моей голове. И сейчас, услышав ее снова по радио, я словно попала назад на машине времени. Больно. Я совсем не хотела переживать подобное снова.
– Я же не могу полюбить кого-то по-настоящему за одну ночь, верно? – спросила я Лизу, а затем повернулась к стойке и спросила, нельзя ли включить какую-нибудь другую песню.
– Конечно, – кивнула официантка, посмотрев на меня из-за прилавка с недоумением, но нажала на пульт, и вот уже песенка какой-то русской девчачьей группы полилась из динамиков. Лиза смотрела на меня с беспокойством, она хмурилась и задумчиво теребила край платка.
– Ты можешь полюбить кого-то за одну минуту.
– Вы – психологи – достали меня, – разозлилась я. – Меню, пожалуйста.
– Мы – психологи? – удивилась сестра, листая меню, но не глядя туда. Она сверлила меня взглядом, под которым я почувствовала себя курицей, насаженной на вертел для гриля. – Кто это – «мы»? А кто еще – психологи?
– Знаешь что! Ты права. Я поеду на тренировку. Буду стучать по волану и ни о чем больше думать не стану. А потом, когда пройдет время, перестану беспокоиться о всякой ерунде и начну жить. Заведу новых друзей. Полюблю Сашку. Или еще кого-нибудь. Мало ли среди бадминтонистов хороших людей?
– Твой этот красавчик? Да? Он что, психолог? – спросила Лиза. Сначала я побледнела, замерла как парализованная, не зная, что делать. Спалилась, как глупо! Потом я рассмеялась и замотала головой, непроизвольная реакция. Я не знала, что сказать. Лиза смотрела на меня как председатель партсобрания, на котором меня собирались «разбирать». Смех мой был истерическим, руки дрожали, пока я искала в глубине рюкзака телефон. Этот кусок пластика, молчаливая сволочь. Когда он нужен, я никогда не могу его найти. Я делала вид, что не замечаю тяжелого, полного вопросов взгляда сестры. Дрожащими пальцами нашла нужный номер в контактах.
– Алло, Саша? – спросила я, пытаясь сдержаться, чтобы не напугать его своим ненормальным тоном. – Да, я. Ну, как… Да, заболела. Как бы. Вот именно, я об этом. Может, ты подберешь меня? Я могу быть часам к семи у метро. Вот спасибо. Да, отлично. Возьму форму. А скажи… – Я прокляла себя в этот момент, но ничего не могла поделать. – Меня никто не искал? Нет? Ладно, спасибо. Да, наверное, это хорошо. Тогда – до встречи? – И я отбросила телефон на стол. А затем и вовсе выключила, чтобы прекратить эту дурацкую бессмысленную пытку.
– Психолог, серьезно? – подступилась ко мне Лиза. – Ты привела его ко мне в дом зачем, если поточнее? А? Расскажешь?
– Отвали, Лиза. Сейчас мне и без тебя тошно, – покачала головой я.
– Не отвалю, Фаечка, – язвительно заявила она. – Значит, в психологию ты не веришь, но решила применить одного из психологов против меня? И что? Просто интересно, что он сказал тебе про меня? И про ту дикую ситуацию, в которую я попала? Да, конечно, я понимаю, глупая сестра, залетает второй раз от одного и того же мужчины, которого к тому же в любой момент – ищи-свищи. Но ведь тебя не это бесит, правда?
– Ничего меня не бесит! – выдавила я, обжигая официантку таким взглядом, что сразу становилось понятно: кушать тут я не собираюсь.
– Конечно, бесит. Сережа – ты же его ненавидишь. За меня, я понимаю. Все равно! А тут все вдруг переворачивается с ног на голову, и Сережа разводится, и мы с ним решили пожениться. Он остается навсегда, насколько вообще возможно для человека строить такие планы. Тебя это не устраивает, и ты решаешь бороться.
– Все просчитала? – скривилась я. Черт, в моей голове план был куда лучше, но когда Лиза озвучила – это прозвучало иначе. Как какое-то свинство.
– Просчитывать – это не моя сильная сторона. А тебе не приходило в голову, что я люблю Сережу. Столько лет – и я все еще не бросила его. Не странно, а? И что? Ты считаешь себя вправе разрушать мою жизнь, если она не подходит под один из твоих трафаретов?
– Лиза, я… нет, я хотела только… – Я запуталась, уже не зная, чего хочу, а чего – не имею права хотеть.
– Знаешь, я пойду, – пробормотала она. – С меня хватит.
– Нет. Не уходи. Пожалуйста! – взмолилась я, на этот раз испугавшись по-настоящему.
– Фая, не сейчас. Я… мне нужно подумать…
– Я привела его, чтобы побыть с ним. Я… не знала, что мне делать, как еще найти с ним точки соприкосновения. Потому что, видишь ли, он мне так понравился! Игорь. Наш штатный психолог. Я дура, знаю. Не нужно было, но он вдруг согласился приехать. И я подумала: это же почти свидание. А потом он сказал, что у тебя чудесный дом, и что ты – чудесная, и что у вас все будет хорошо.
– Прямо так и сказал? – изумленно посмотрела на меня Лиза.
– Да. Примерно так. Сказал, что люди не обязаны жить идеальной жизнью и что я отвечаю только за себя. Прямо какая-то проклятая мантра, которую все вы будто хором говорите. Отвечаю. Ни за что я не отвечаю. Взяла – и влюбилась совершенно по-глупому, а теперь снова не знаю, куда деваться от этих чувств. Но если ты сейчас уйдешь, если ты обидишься на меня, я тогда, тогда… У меня ведь ближе тебя никого нет. Это ведь ты мне нужна, а не я тебе. Думаешь, я не понимаю этого?
– Думаю… я возьму брауни, – Лиза сбросила куртку и плюхнулась обратно на стул. – Или нет. Возьму арахисовое пирожное с карамелью.
– Возьми оба, – улыбнулась я. И в этот момент стало легче, словно с плеч свалилась огромная бетонная плита, которую я носила все это время, боясь пошевелиться, чтобы «не придавило». Я люблю Игоря. Какая нелепица. Сердце сжалось от боли, перед глазами появилось его спокойное, слегка насмешливое лицо, темные, цвета хаки глаза. Любовь нечаянно нагрянет. Ничего. Как-нибудь переживу. Когда-нибудь отпустит. Мы сидели с моей любимой младшей сестрой в кафе, ели пирожные и разговаривали о том, какая она все-таки «сука-любовь».
Потом я уехала, на минуточку заскочила домой, чтобы взять спортивную форму и кроссовки. Рана еще кровила при резких движениях – когда я вспоминала Игоря, его улыбку, то, что он делал со мной прошлой ночью, но тут же закрывала глаза, вспоминала мой лужок с цветами, и становилось немного легче.
– Фая, ты уезжаешь? – спросила мама, поймав меня в коридоре. – Опять не будешь ночевать дома?
– Нет, мам, я на тренировку. Приеду поздно, но приеду точно.
– Свежо предание. Между прочим, мне волноваться нельзя. И вообще, если ты на больничном, какие могут быть тренировки?
– Реабилитационные, – усмехнулась я, вытряхивая из рюкзака все лишнее, чтобы запихнуть туда форму. На кровать выпал черный аппарат, как какой-то ядовитый жук. Я отпрянула, и краска снова залила мне лицо. Орудие пытки, а не средство коммуникации. На часах было без пятнадцати семь. Скоро, очень скоро мой Апрель придет домой, откроет двери в свою безликую крепость, посмотрит на неровно застеленную кровать, на сухое деревце, на пустоту, в которой ничто не напоминает обо мне. И что он сделает? Пожмет плечами, включит на кухне телевизор, может быть, со звуком – меня же нет, говорить же не с кем. А потом, на работе, нам будет неловко встречаться взглядами – как это бывает с людьми, кто переступил черту, кто видел друг друга голыми. Я облизнула пересохшие вдруг губы и отошла от кровати, не трогая телефон. Он был отключен, и я боролась с желанием включить его, посмотреть, не звонил ли мне кто. Я сказала себе: даже если он позвонит, что это меняет? Я же знаю себя, все равно все разрушу. Я так боюсь проиграть, что не стану и выходить на старт. Так что – я ушла из дома, оставив телефон и слезы там, на кровати. Сашка встретил меня у метро.