За нами Тянулась еще одна небольшая процессия — нищие. Иса подавал каждому дам или джетал, на глазок определяя, кто больше нуждается. Но я видела: будь его воля, разогнал бы попрошаек пинками. Он как-то говорил мне: бедняки бывают жестоки друг к другу, и жалость вызывают далеко не все.
Наконец наша процессия вступила в Лал-Килу через ворота Амар Сингх. Делийские ворота и ворота Хатхи Пот были отведены для прохода могольской армии, занимавшей половину крепости. Теперь мы двигались мимо стражи. На военных были ярко-алые мундиры, на солнце сверкали мечи и щиты. Я даже рот раскрыла от изумления — мы словно попали из одного мира в другой.
Сама крепость напоминала по форме лук с тетивой, обращенной к реке. Высокие толстые стены из красного песчаника сверху украшали зубцы, похожие на зубья пилы. Массивные башни, расположенные через равные промежутки, усиливали ощущение неприступности.
Нам, как и множеству других, пришлось дожидаться во дворе у ворот, прежде чем последовало разрешение войти в узкий проход, ведущий внутрь. В проходе на возвышении сидел начальник стражи, он проверял по спискам приглашенных. Приятно было убедиться, что мы действительно находились в их числе.
Дорога, круто идущая вверх, привела нас на дворцовые территории. Прямо перед нами возвышалось диван-и-ам[9], ажурное здание, чью крышу поддерживали многочисленные колонны. Сам дворец находился справа за садом, у восточной стены крепости, ближе к реке. Несмотря на отнюдь не маленькие размеры (я насчитала пять этажей), он казался изящным, воздушным.
Однако, как говорил мой учитель истории, наши правители во дворце бывали не так уж и часто. По повелению Акбара было построено Прибежище удачи — Даулат кхана: целая серия зданий, похожих на шатер. Дело в том, что Тамерлан, потомок Чингисхана, завоевавший Индию, в свое время постановил, что никто из его детей и внуков не должен спать под крышей дома, и с тех пор правители старались придерживаться завета. Прибежище удачи украшали великолепные ковры из Кашмира и Персии, картины и вещицы, инкрустированные драгоценными камнями. Одна из комнат служила библиотекой, где были собраны рукописи со всего света, а за библиотекой находилась спальня, стены которой были исписаны стихами лучших поэтов Персии.
За три года нашего изгнания на придворцовых территориях почти ничего не изменилось, но мне все виделось по-новому: легкие, изящные строения, фонтаны, между которых бродили разряженные придворные, жонглеры и музыканты, слоны и верблюды; казалось, сам воздух здесь поет. И дело было не столько в поводе, по которому мы оказались тут, сколько в ощущении близости к властителю. У империи было одно сердце — Джахангир, и мы находились совсем рядом с ним.
От жары и суматохи кружилась голова: слуги, державшие бесчисленные паланкины, отталкивали друг друга, стараясь выгрузить драгоценную ношу прямо на ступени дворца.
Гарем властителя занимал большую часть дворцовых построек, и проникнуть в него было непросто, тем более что в нем хранились несметные сокровища Великих Моголов.
Вначале нам пришлось пройти сквозь строй гвардейцев, вооруженных пиками и джезайлами[10]. Они не обыскивали женщин, зато мужского пола слуг осматривали самым тщательным образом. Следующее кольцо охраны, в самом дворце, составляли рабыни-узбечки. Они были так же хорошо вооружены, как гвардейцы, и не уступали им в свирепости. Крепкие, мужеподобные, с мощными широкими плечами, сильными руками, узбечки умело справлялись со своими обязанностями. Рабыни осматривали женщин порой излишне фамильярно, хотя некоторым прикосновение энергичных рук, казалось, было приятно, но мне досмотр совсем не понравился. В самом гареме за порядком следили евнухи, единственной заботой которых было не допустить, чтобы в комнаты проскользнул хоть один мужчина, способный возлечь с женщиной. Однако все знали, что на евнухов легко надавить и на любовные посещения они смотрят сквозь пальцы.
Никогда еще я не видела, чтобы в одном месте собралось столько взбудораженных женщин. Мне никак не удавалось пересчитать их, но Иса сообщил, что их здесь, должно быть, больше восьми тысяч. Может, и так: в свое время у Акбара было четыреста жен и пять тысяч наложниц; многие из них до сих пор жили во дворце. По большей части браки властителя представляли собой политические альянсы, как и у Джахангира. Подобного рода союзы — они назывались мата — заключались на оговоренное время, после чего женщины могли вернуться к родителям с тяжелым грузом золота и прочих даров от Великого Могола. Те же, кто вступал в никах — религиозный брак, оставались в гареме на всю жизнь и получали неплохое жалованье; их родственники, владельцы больших джагиров[11], становились еще богаче, получая возможность заниматься коммерцией. Здесь жили женщины самых разных племен и народов: кашмирки, раджнутки, персиянки, бенгалки, татарки, монголки, черкешенки, русские…
Сам дворец походил на просторный улей с комнатами-сотами. Иса сказал, что величина и богатство покоев зависели от того, насколько значительная особа их занимала.
Было душно, приторные ароматы так пропитали воздух, что мне казалось, будто я окутана чем-то вязким и влажным. Мы продвигались медленно, отчасти из-за толчеи, отчасти оттого, что Мехрун-Нисса, знавшая многих женщин, останавливалась, чтобы восторженно поприветствовать кого-либо. Правда, потом она тихим шепотом отпускала в адрес своих приятельниц ехидные замечания. Многие женщины поглядывали на нас с интересом. При дворе всякий интерес тесно связан со степенью близости к властителю. Я была от него бесконечно далека, зато мне не составило труда правильно истолковать эти взгляды: «Если их пригласили, значит, Гияз Бек прощен». Очень скоро я почувствовала, что задыхаюсь: не столько от духоты — с Джамны дул свежий ветерок, — сколько из-за фальшивого дружелюбия совершенно не знакомых мне людей.
Улизнув на балкон, я свесилась вниз и стала разглядывать дворцовый сад. Эта черта — пылкая любовь к цветущим оазисам — отличала всех Великих Моголов. Возможно, сады дарили им ощущение постоянства и вместе с тем служили напоминанием о кочевой жизни предков, когда спокойно созерцать цветы и деревья было редким наслаждением.
Напротив балкона, в середине окруженной тенистыми деревьями роскошной клумбы (розы, фиалки и канны), был устроен фонтан. Мелодично журча, стекала вода, которую, я знала это, таскали из колодцев на тридцати шести бычьих упряжках. Но труды стоили того — один взгляд на голубоватые струи приносил ощущение прохлады, хотя повсюду царила нестерпимая жара.
Слуги уже устраивали прилавки для базара, где мне вскоре предстояло выставить на обозрение жалкую кучку серебра. Из дворца несли ковры, чтоб устелить утрамбованную землю.
— Ах вот ты где. А я тебя повсюду ищу! — Мехрун-Нисса подвела за руку маленькую скромную женщину, мягкую и нежную, как серебристый шелк, в который она была закутана. — Ваше величество, вот моя племянница, Арджуманд.
Я склонилась в поклоне, догадавшись, что это Джодхи Бай, супруга Джахангира. Мне показалось, она чем-то обеспокоена, даже огорчена, и как будто ожидает от меня каких-то слов. Однако на ум ничего не пришло, и, пока Мехрун-Нисса болтала о предстоящем базаре, я стояла молча.
Джодхи Бай, дочь влиятельного князя из Страны раджей[12], была матерью принца. Я и предположить не могла, что тетушка состоит в таких близких отношениях с любимой женой падишаха. Хотя… хитрющая Мехрун-Нисса ничего не делает просто так… Может, она что-то замыслила, познакомив нас?
Джодхи Бай наконец ускользнула от нас, как испуганный зверек, спешащий укрыться в высокой траве.
— Ох, ну и тупица же она… — вздохнув, прошептала тетушка.
— Тогда почему ты была так приветлива с ней?
— Не могу же я проявить неучтивость к такой женщине! — Она посмотрела назад, на переполненные комнаты. — Кроме того, я хотела разобраться, что она собой представляет. Как оказалось, ничего особенного! Неудивительно, что наш падишах пьет без удержу.
— Говорят, он пил и до того, как женился. Его братья умерли, потому что спились.
— Он тоже долго не протянет, если будет держать ее при себе.
— Тетушка, ты что-то задумала?
— А вот это не твое дело! — Она устремилась в толчею, словно птица, подхваченная ветром.
Тетушка была честолюбивой натурой, но разгадать ее намерения я не могла: Мехрун-Нисса, как всегда, таила свои мысли от всех.