Ольга Михайлова - Аристократия духа

— Это не сила. Я перестал считаться с тобой, утратил уважение к тебе. Я больше не люблю тебя. Я ослабел. Но верно и обратное… Любой силен, когда нечего терять.

Кейтон поморщился.

— Ты не понимаешь трагедии уродства…

— Ну, почему же? Последние недели в Бате дали мне немало материала для размышления… Ты и в самом деле урод.

Душа Эбигейл была беззлобной. Она не умела ни ненавидеть, ни мстить, ни таить обиды. В её понимании, это обременяло и калечило душу. Не умея ненавидеть, она не имела и личных врагов, но тех, кто по каким-то причинам не любили её самое — она жалела и всегда стремилась подыскать им оправдания, чем удивляла многих. В ответ на холодный выпад она отвечала мягкой улыбкой, не замечала бестактностей и колкостей. Исключение составляли люди, подобные мистеру Камэрону, но даже с ними мисс Сомервилл старалась быть вежливой.

Подруги искренне не понимали беззлобия и мягкости Эбигейл, но видели, что она неизменно ровна, спокойна и доброжелательна. Столь же мягкой и радушной она была и с мистером Кейтоном, и никто — ни Энн, ни Мелани, ни Рейчел не заметили её увлечения. В итоге мисс Сомервилл сумела оставить весь свет в неведении о своих чувствах и своих печалях. Никто ничего не заподозрил. Но это мало ей помогало, для неё настали чёрные дни. Она долгими часами бродила по Садам, тенистым улочкам и Бювету, по Пирпонт-стрит, Ривер-стрит, Бедлгрейв-кресент — всем тем местам, где когда-то встречала мистера Кейтона, при этом настойчиво стараясь избавиться от неуместной и безрассудной склонности к мистеру Кейтону. Чаще всего она вспоминала их последний разговор на лестнице. Иногда она жалела, что проговорилась. Иногда — сокрушалась, что вообще узнала его. Иногда — проклинала себя. Иногда была склонна безжалостно судить его.

Да, он совершил непотребное, ужасное дело. Как он мог? Она видела, что его больно задевала бестактность мисс Джоан, но — мстить женщине? И ведь он сделал это не сам… Чтобы подбить на такое — нужно не иметь ни жалости, ни чести. Он к тому же лгал ей, говоря, что не является другом мистера Райса. Но чтобы попросить о подобной услуге, люди должны быть весьма близки. Близки по духу. Мефистофель…

Едва она подумала об этом, подняв голову, увидела на Бедлгрейв-кресент миссис Летицию Уэверли. Та была одета в дорожное платье, лакей ставил в ландо саквояж. Увидя Эбигейл, Летти просияла.

— Эбби, как я рада тебя видеть!

— Ты уезжаешь?

— Да, но я ненадолго, скоро вернусь. Я не хотела ехать, но ради Элайзы…

— Элайзы?

— Моя подруга Элайза послезавтра выходит замуж за моего брата. Мы породнимся. И это единственное, что меня радует во всем этом… — Летти тяжело вздохнула. — Ты же слышала о последнем скандале Клиффорда?

— Ты о мисс Вейзи?

— Да. Бедная девочка! Но что было делать, Эбби? — глаза Летти налились слезами. — Ведь всех не предостережешь…

— Боюсь, ты судишь брата излишне строго. — Лицо мисс Эбигейл побледнело, она нервно потерла рукой лоб. — По имеющимся у меня сведениям, он просто в этом случае… любезно выполнил просьбу одного из своих друзей.

— Клиффорд? — Летти недоверчиво усмехнулась, и покачала головой, — ты не знаешь его, Эбби. Он никогда не сделает ничего, чего не хотел бы сам. А просьбы друзей… Я же тебе говорила — у него их нет.

— Как нам сообщили, мистер Кейтон попросил мистера Райса соблазнить мисс Вейзи.

Миссис Уэверли снова бросила на Эбигейл недоверчивый взгляд, но тут из подъезда появились респектабельный человек средних лет и седовласый мужчина, тяжело опиравшийся на трость. Мисс Сомервилл торопливо распрощалась с Летицией и снова побрела по улице. Через несколько минут она обернулась и заметила, как мужчина уже усадил старика в экипаж, и нежно протянул руку миссис Уэверли. Она подала ему свою и опустила глаза. Мисс Сомервилл подумала, что это — доктор Норман, о котором дважды упомянула Летиция, и неожиданно улыбнулась, предположив по смущенному виду подруги, что именно внимание доктора Нормана помогает подруге побороть свалившееся на неё горе.

Впрочем, это её не касалось, к тому же, Летти недавно исполнилось двадцать три года.

Теперь мысли мисс Сомервилл несколько изменили направление. Бесспорно, то, что Летти тогда сообщила ей о брате, оказалось более чем правдой. Со стороны миссис Уэверли это был благородный и самоотверженный поступок — она готова была пожертвовать честью семьи ради того, чтобы предостеречь её. Эбигейл в предостережении не нуждалась — душа, в которой живет любовь к одному мужчине, неспособна вместить другого. Но Летти же не знала об этом.

Но ведь и она сама… Она ведь предостерегла Джоан на вечере у Беркли! Услышав правду о мистере Райсе, по здравом размышлении мисс Эбигейл решила ничего не говорить ни сестре, ни подругам — пока не заметит опасности. Но мисс Энн была влюблена в Альберта, мисс Рейчел нравился Гордон, а мисс Мелани кокетничала с мистером Роуэном. И тут она заметила, что мистер Райс начал ухаживать за мисс Вейзи… Эбигейл сказала тогда Джоан, что мистер Райс имеет опасную для девиц репутацию, и с ним нужно быть весьма осторожной.

Ну, и чему это помогло? Да, мисс Джоан во многом виновата сама, и Эбигейл могла бы повторить за Рейчел её злые слова, и для неё самой, что лукавить, вся эта история превратилась в кошмар только с той минуты, когда мистер Камэрон рассказал им с мистером Ренном подноготную этого соблазнения. Она до конца не поверила, и пошла на то, чего не сделала бы никогда, если бы не боль, разрывающая сердце, и не безумная надежда, что все это ложь. Эбигейл, увидя, как мистер Ренн увёл мистера Кейтона в гостиную, открыла там дверь с другой стороны и замерла у портьеры…

То, что она услышала, убило её.

Мистер Кейтон даже не отрицал свою вину, не проявлял ни малейшего раскаяния, а когда мистер Ренн порвал с ним отношения — нисколько не был огорчен, но почти смеялся. Она была убита и сама не помнила, как вышла из комнаты и спустилась к себе. Но тут она подумала, что мистер Кейтон мог просто зло шутить с мистером Ренном, которого не называл, она помнила это, своим другом, но неужели он солжет и ей?

Она поднималась по ступеням, и каждая казалась горным уступом. Он спускался легко, и лицо его было спокойно и страшно в запредельном демонизме. Нет, он нисколько не шутил над Альбертом, поняла она. Ему подлинно плевать на всех. Мефистофель не умеет любить. Он умён, талантлив и артистичен. Он поёт серенады и устраивает фейерверки, походя помогает совратить глупых Маргарит и рассуждает о высоком. Но он никого и никогда не полюбит. Он не умеет любить. Зря она искала причин в себе — душа такого человека закрыта для чувств. Мистер Кейтон был искренен с ней и не удостаивал лгать. «Я не умею легко прощать оскорблений, не могу любить в ответ на насмешку, не хочу понимать того, кто причиняет боль. Мне также трудно извинять все, что задевает мое самолюбие…» Но что теперь делать? Если бы мы выбирали любимого только разумом, то любовь не была бы чувством. Но из нескольких лиц выбирается только одно, и выбор этот основывается на невольном предпочтении сердца. Ладно. Она ошиблась, точнее, ошиблось сердце. Сам мистер Кейтон говорил, что любовь часто ошибается, видя в любимом предмете то, чего нет, да и сама она часто замечала, как ошибались весьма многие. Но Эбигейл все же казалось, что любовь и открывает в человеке нечто, недоступное уму. Никто не может знать по-настоящему другого человека. Можно только угадать, если любишь. Но неужели именно любовь придает видимое благородство тем, которым природа отказала в нём? Он ведь сам сказал, что любовь романтизирует и самое ничтожное…

Подлинно ли он неблагороден?

Как назло, память, вопреки желанию, рисовала перед ней другие эпизоды: его задумчивые и печальные глаза на берегу реки, грустные слова «было бы что портить, мисс Сомервилл…», шутливые экспромты, сыпавшиеся из него, когда он был в духе, горькая канцона о нелюбимом горбуне-паяце, умершем от любви… Невольное признание: «я боюсь любви…»

Но ведь и в этом он не лгал! Это тоже было. Этот странный, изломанный и искажённый человек был на голову выше всех Армстронгов и Прендергастов, ничтожных Камэронов и Райсов — и это тоже было правдой.

Дни её проходили пусто и сумрачно. Эбигейл пыталась читать — но книга падала из рук, она пробовала рисовать — но рука непроизвольно чертила на листе знакомый резкий профиль. Она бросала карандаш. Часами бродила в Парадных Садах, но и тут ноги сами вели к той скамье, на которой они когда-то сидели. Её постигла, вернее, настигала судьба несчастной Элоизы. Она тоже полюбила того, кто был недостоин её, кому она просто была не нужна…