– Сейчас ей ничего не угрожает, – произнесла сестра Дельфина. – Слава тебе, Господи!

Однако сестра Дельфина поторопилась с прогнозом. У Лизетт, измученной и вымотанной, вдруг поднялась температура. Она начала бредить. Монашки опять испугались, что потеряют ее. Одна из них постоянно дежурила у постели Лизетт. И произошло чудо: воля к жизни взяла верх. Вопреки всем ожиданиям утром она уже узнавала окружающих, радовалась солнцу, которое светило в окно. Сестра Мартина подпрыгнула на стуле.

– Тебе лучше, Лизетт? – ликуя, вскрикнула она. – Как все обрадуются!

– Где мой ребенок? – тотчас же спросила Лизетт, силясь приподняться на подушках.

– Успокойся. Ты была в очень тяжелом состоянии. Мы дважды едва не потеряли тебя.

Лизетт обвела взглядом комнату.

– Где она? – умоляющим голосом повторила она свой вопрос.

– Ее здесь нет. Это комната для больных. Мы должны, прежде всего, позаботиться о тебе.

– Умоляю, принесите мне ее! Мою любимую Марию-Луизу! Я хочу взять ее на руки. – Снова лишившись сил, Лизетт упала на подушки.

– Я знаю, она очень красивая. Я видела ее.

– Ты ее видела?

Лицо сестры Мартины мгновенно помрачнело, но потом снова приняло радостное выражение.

– Я сейчас вернусь.

Шурша полами черного платья, она быстро выбежала из комнаты. Лизетт не отрывала от двери глаз. Переполненная чувством любви, она мечтала увидеть это маленькое чудесное существо, обнять его. Все ее муки и страдания моментально забылись, словно их не было вообще.

Дверь приоткрылась. Лизетт радостно вскрикнула, но в комнату вошла матушка аббатиса – с пустыми руками. Лицо ее было угрюмо. Лизетт охватил ужас.

– Что случилось? Где мой ребенок? Она не больна? Только не говорите, что она… – Лизетт не могла закончить, голос сорвался на полуслове.

– Твой ребенок жив и здоров и находится в хороших руках. Ее окрестили Марией-Луизой, как ты того хотела. Одна из сестер проявила оплошность, показав тебе ребенка, за что будет строго наказана. Все внимание было направлено на тебя. Твое состояние внушало сестрам большую тревогу. Я знаю, матери намного труднее расстаться с ребенком, если она его хоть раз увидела. Как правило, у нас этого не случается.

Лизетт слушала настоятельницу с растущей тревогой и ужасом.

– Что вы такое сказали? Почему я не могу видеть ее? Это мое дитя! Что значит «расстаться»? Что вы имели в виду? Я хочу немедленно видеть моего ребенка!

– Помнишь, когда ты заполняла анкету, то согласилась на все условия нашего монастыря. Мы обязались сделать все в твоих интересах и на благо твоего ребенка. Ты полностью доверилась нам и поставила свою подпись. Мы поступили с тобой, как поступаем со всеми одинокими молодыми женщинами, которые еще могут начать новую жизнь, не обременяя себя воспитанием незаконного ребенка. Ты сказала, что отрезала все связи с прошлым. Поставь точку и на этой истории. Мария-Луиза отдана приемным родителям. Ее удочерили.

– Нет! – взвыла Лизетт. – Нет! Нет! Нет! Отдайте мне девочку! Вы должны отдать ее мне! Это моя дочь! Только моя!

В холле сестра Дельфина столкнулась с Жозефиной. Услышав крики, доносившиеся из комнаты, где находилась Лизетт, обе, подняв головы, вздрогнули и встревожено посмотрели в ту сторону.

– Что здесь происходит? – спросила дама.

– Сегодня у Лизетт появились признаки выздоровления, мадам. К несчастью, по какой-то причине после родов она увидела девочку и сразу потребовала ее. Как вам известно, обычно мы немедленно уносим новорожденного прежде, чем мать успеет привязаться к нему. Судя по крику, матушка аббатиса только что сообщила ей, что ее дочь отдали в приемную семью.

– Бедная девочка. Как мне ее жаль, – сказала Жозефина, потрясенная этим известием. – Разве она не знает, что детей, родившихся без отцов, рано или поздно отдают на усыновление?

– По-видимому, нет.

Жозефина, казалось, была глубоко потрясена случившимся. Руки ее дрожали.

– Как вы думаете, если я поговорю с ней, это утешит ее хотя бы немного? Сейчас она очень нуждается в поддержке.

– Я уверена, что матушка аббатиса будет рада, если вы навестите Лизетт. Она в комнате рядом с родильной палатой. Мы перевели ее туда, когда у другой женщины начались схватки.

– Я знаю дорогу.

Поднявшись до середины широкой лестницы, Жозефина де Венсан столкнулась с аббатисой, спускавшейся вниз, и объяснила ей, что хочет навестить Лизетт.

– Вы очень добры, – сказала настоятельница. Сейчас, как вы понимаете, Лизетт безутешна. Она все время требует, чтобы мы вернули ей ребенка. Я очень опасаюсь, что она доведет себя до нервного срыва. Она ведь еще очень слаба.

– О, если бы я только знала!..

Аббатиса прервала Жозефину, слегка коснувшись ее руки.

– Все к лучшему. Мы обе прекрасно понимаем, как мир жесток к одиноким женщинам с ребенком на руках, и всем им грозит стать изгоями общества, где бы они ни были. Лизетт интеллигентная, образованная девушка. Она выйдет отсюда совершенно свободной и сможет найти себе приличную работу, которую никогда не получит, имея на руках ребенка. Так что постарайтесь настроить ее с оптимизмом смотреть в будущее. Если конечно удастся.

– Я постараюсь, матушка аббатиса, – спокойно ответила Жозефина, но, чем выше она поднималась по лестнице, тем острее чувствовала, что совершила самую большую ошибку в своей жизни. В ее силах было предотвратить передачу ребенка в другую семью – ведь это она согласилась с решением настоятельницы отдать девочку приемным родителям.

Жозефина поднялась наверх и, постучав в дверь, вошла в комнату Лизетт.

Бедная женщина в рыданиях металась в постели. Приблизившись, к ней быстрым шагом, Жозефина де Венсан присела на край кровати и крепко прижала Лизетт к своей груди.

– Тише-тише-тише, – приговаривала она, стараясь успокоить ее.

Лизетт, постепенно осознав, кто рядом с ней, откинула назад голову и снова разрыдалась. Все ее лицо было мокрым от слез. Вцепившись в лацканы жакета благодетельницы, она кричала:

– Я никогда не говорила, что хочу отдать ребенка в чужую семью. Никогда! Я только согласилась, что монастырь сделает все возможное для моей дочери, но я не думала, что ее у меня отнимут. Она принадлежит только мне. Никто не имеет на нее прав! Вы влиятельная дама! Вы можете помочь мне вернуть мою дочь! Ради всего святого, сделайте это для меня.

Жозефина не на шутку разволновалась. Не в силах выговорить ни слова в ответ, она гладила Лизетт по лицу, убирая с него мокрые пряди волос.

– Это невозможно, моя дорогая, как бы мне ни хотелось помочь вам. Марию-Луизу совершенно законным путем удочерила одна пара. Это добрые, порядочные люди, которые не могли иметь собственных детей.

– Вам известно, кто они? – В глазах Лизетт, полных нескончаемой скорби, вдруг проблеснула надежда. – Объясните им все! Скажите, что произошла ошибка, непростительная ошибка!

– Увы, это невозможно. Я вам сказала лишь то, что известно мне. – Жозефина сделала паузу. – Эта супружеская пара вчера вместе с вашей дочкой отплыла в Соединенные Штаты Америки.

Лизетт ахнула и словно окаменела. Жозефина стала ежедневно навещать Лизетт, которая физически была еще очень слаба. Она перенесла сильный жар, потеряла много крови и страшно горевала по отнятой у нее дочке, но теперь начала медленно выздоравливать. Находясь в комнате для пожилых обитательниц монастыря, она часто неподвижно сидела в кресле с накинутым на колени одеялом и подолгу смотрела в одну точку застывшими от боли и страдания глазами. Спустя некоторое время визиты мадам де Венсан стали для нее привычными. Лизетт была благодарна Жозефине за участие. Та рассказала Лизетт, что в ее жизни тоже были трудные и горестные минуты, она потеряла не только любимого мужа, но и своих братьев и сестер. Тетя была единственным близким ей человеком, и ее болезнь вызывала у нее огромную тревогу.

Жозефина тоже оказалась благодарной слушательницей, она вызывала Лизетт на откровенные разговоры, когда они оставались наедине. Ей Лизетт впервые рассказала, как она застала Филиппа и Изабель в летнем домике, о своем побеге, о работе с Даниэлем в «Волшебном фонаре», затем – в универмаге, о службе в качестве экономки в доме судьи, пока судьба не привела ее в этот монастырь. Только о том, что Даниэль был отцом ее ребенка, она умолчала, а Жозефина не вытягивала из нее подробности. Больше всего Лизетт любила рассказывать ей о счастливых годах жизни, проведенных в доме бабушки в Лионе, и Жозефина поддерживала ее разговоры на эту тему, видя, что они хотя бы на время отвлекают девушку от грустных мыслей.