— Все пройдет замечательно. — На лице ее засияла подбадривающая улыбка.

Скотт возился с черным галстуком. Он ненавидел смокинги и терпеть не мог воевать с галстуками. Наконец четвертая попытка увенчалась успехом. Он в последний раз осмотрел себя в трюмо.

На столе лежало приглашение на вечер. Ну, туда-то его никаким калачом не заманишь. Подумав так, он сунул его во внутренний карман пиджака. Надо все-таки иметь при себе, мало ли что. Скорей бы уж все кончилось. У него засосало под ложечкой. Самое ужасное — не прожектора и не публика, не сама эта идиотская затея; самое страшное — если он вдруг наткнется на Кэтрин.

Боль сидела в каждом кончике нервов, вся неделя была сущей пыткой. Кэтрин была повсюду, неотвязно царила в его мыслях. Бирюзовые искрящиеся глаза, точеные черты лица, ослепительная улыбка, смех, ее спящее тело, покоящееся в его объятиях. А та нескрываемая печаль, которую он уловил в ее взгляде, когда она успокаивала Дженни после кошмара, и пронзительные слова о матери, которые она говорила ей… Утихнет ли когда-нибудь его любовь? Сумеет ли он освободиться от ее чар? Он закрыл глаза и попытался взять себя в руки.

Кэтрин была на грани нервного срыва. Она не видела Скотта и не говорила с ним с той ужасной минуты в воскресенье, когда она позволила ему уйти из своего дома. И что бы с ней было, если бы не круговерть последних дней? У нее не было свободной минуты, чтобы предаться отчаянию. Но ночи брали свое, за всю неделю она ни разу нормально не выспалась. Она знала, что за ее спиной все гадают, что с ней произошло. Вот Линн — известно ли ей что-нибудь? Может быть, Скотт ей рассказал?

А Дженни все приставала с расспросами, куда пропал Скотт. Ну что прикажете ей отвечать? Кэтрин охватила щемящая жалость — то ли к Дженни, то ли к самой себе. Стараясь унять слезы, она подошла к платяному шкафу. Надо спешить, иначе она опоздает.

Выйдя из машины Линн, Билли явно нервничал. Он впервые в жизни надел костюм и галстук и чувствовал себя ужасно неуклюже. А новые туфли — смех один.

— Господи, я не смогу.

— Ты отлично выглядишь, Билли. Сейчас мы посмотрим аукцион — по-моему, будет очень интересно, — а потом отправимся на вечер. Вот там-то, полагаю, и будет самое время сделать наше объявление, как ты думаешь?

— Объявление?! — Вид у Билли был как у затравленного зверька. — Послушайте, я согласился на все, но…

— Успокойся. Ты ведь знаешь, никто не сможет заставить тебя сделать то, чего ты сам не хочешь. Я помогу тебе начать. Поверь, ты еще будешь гордиться собой. Я и так тобой очень горжусь, и Кэтрин, уверена, порадуется за тебя. Ну, пойдем.

Он пристально посмотрел на нее.

— А Скотт? Он знает?

— Я же обещала: это наш секрет. И никому его не выдала — даже Скотту.

Кэтрин переходила от группы к группе, уделяя каждой по несколько минут. Едва завидев Линн с Билли, она бросилась к ним.

— Билли, ты просто неотразим в костюме и галстуке! Выглядишь неузнаваемо. По-моему, тебе надо показываться в таком виде как можно чаще.

Смущенный, Билли уставился себе под ноги.

— Ну что ж.., можно, конечно. Мне просто нечего было одеть… — он покосился на Линн и исправился:

— ..нечего было надеть на сегодняшний вечер, вот я и купил себе этот костюм и галстук. — Его взгляд метался между Линн и Кэтрин, ища одобрения. — Вроде бы ничего, а?

— Не то слово. — Кэтрин поощрительно улыбнулась и потрепала его по щеке. — Само совершенство.

Полыхнули фотовспышки. Кэтрин и Билли были пойманы в одном кадре.

Линн тихо проговорила ему на ухо:

— Поищи-ка наш стол. Я сейчас приду. — Как только парнишка удалился на достаточное расстояние, она обратилась к Кэтрин:

— С вами все в порядке? У вас вид, словно вы недосыпаете или голодаете.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. На лице Кэтрин отразилась сумятица чувств, но Линн прочла их без труда. Медленно, взвешивая каждое слово, она произнесла:

— Я знаю, что ваши тревоги — не мое дело, но, если вам требуется дружеская поддержка, можете на меня рассчитывать. Последние несколько недель вид у вас был просто сияющий. А теперь…

Не слишком ли она навязывается? Поколебавшись, Линн продолжала:

— Я.., я знаю, что у вас со Скоттом были свидания. Он ничего конкретно не говорил, но это и так видно. Если вы хотите чем-то поделиться, обещаю, что это останется между нами.

Кэтрин тепло обняла ее.

— Спасибо. Возможно, мы… — Глаза у нее затуманились. Она запнулась, переводя дыхание. — Спасибо вам. Как-нибудь мы об этом поговорим. — Постаравшись овладеть собой, она снова вошла в роль хозяйки и занялась прибывающими гостями.

Скотт стоял в дверях бального зала. У него пересохло во рту, он судорожно сглатывал, стараясь прийти в себя. Кэтрин он заметил, как только вошел, и сердце сразу защемило. Невыносимая тоска навалилась на него. Похоже, дело плохо: стоило лишь увидеть ее, как он с обостренной силой ощутил, что ему без нее жизни не будет.

Она сияла, она сверкала, она блистала — одним словом, она была не правдоподобно хороша. Длинное, вышитое бисером вечернее платье подчеркивало ее совершенные формы. К тому же оно было бирюзовым — под цвет околдовавших его глаз. Широко улыбаясь всем и каждому, она лавировала в толпе, которая росла с каждой минутой.

Подобно тому как занавес, медленно поднимаясь, постепенно открывает перед публикой всю сцену, так и Кэтрин от какого-то интуитивного беспокойства перешла в конце концов к полной уверенности, что Скотт здесь. Она почувствовала его присутствие раньше, чем увидела или услышала его. Внутри у нее все сжалось, когда она обернулась и отыскала его взглядом.

Скотт хотел выйти, но ноги отказывались ему повиноваться. Когда на него упал ее взгляд, он едва не ударился в панику. Если так пойдет и дальше, ей не составит никакого труда подчинить его своей воле. Нет, только не это.

Его неудержимо тянуло прикоснуться к ней, обнять, поцеловать, овладеть ею навсегда. Как было бы хорошо вернуть время на неделю назад, когда все казалось таким надежным и определенным! Он весь напрягся, отгоняя от себя воспоминания о сладостной их близости, и заставил себя удалиться за кулисы.

Кэтрин видела его бегство. Ничего, вечер долгий, никуда ты не денешься. Рано еще ставить крест на их отношениях. Она любит его и знает, что любима им. Его спесивое упрямство не только выводило ее из себя — оно подстегивало в ней решимость. Так просто он от нее не уйдет. Никто и никогда не был ей нужен так, как сейчас Скотт Блейк. Нет уж, сударь, мы еще повоюем.

До начала аукциона оставалось несколько минут. Лиз задыхалась от волнения.

— Такой большой толпы еще ни разу не было. Я слышу звон монет — по-моему, сверх собранных удастся много добрать прямо на вечере. Торг будет серьезный. — Лиз оглядела зал, полный расфранченных гостей. — Начнем, пожалуй.

Она шагнула на сцену, и публика мгновенно притихла.

— Добрый вечер, дамы и господа. Я Лиз Торране. Добро пожаловать на наш пятый ежегодный благотворительный аукцион холостяков. Если у кого-то нет списка наших холостяков с предлагаемыми ими программами развлечений, будьте добры, поднимите руки, и вы их получите. — Она вновь оглядела зал. — Что ж, кажется, все готово.

Кэтрин стояла у задней стены. Лиз, как обычно, держалась уверенно и в помощи не нуждалась. Она представила публике всех холостяков и рассадила их на сцене. Каждый поочередно выходил вперед, описывал свою программу и объяснял, почему он задумал ее именно такой. Кэтрин заглянула в свой листок — Скотт шел тринадцатым по списку.

Аукцион проходил гладко, все прониклись непринужденной его атмосферой. Два холостяка, футболист и бейсболист, удостоились изрядных сумм, женщины хватались за чековые книжки.

Кэтрин пристально наблюдала за Скоттом и готова была поклясться, что он охотнее прошел бы все круги ада, лишь бы не сидеть сейчас на этой сцене. Она судорожно сглотнула. Его черед.

Предложения посыпались сразу, ставки быстро росли. За Скотта сражались четыре женщины, из них две — добровольные помощницы организации, в их распоряжении были уже собранные деньги. Две другие рассчитывали только на свои средства. Кэтрин заметила, что Скотт очень удивлен: цена росла все выше и выше и наконец достигла десяти тысяч долларов — столько заплатили за футболиста. Лиз спросила, кто больше, собираясь уже закрывать торг.

И внезапно наступившую в зале тишину нарушил голос Кэтрин, донесшийся с задних рядов: