Троица старалась держаться относительно широкой улицы, где легче было увертываться от снующих людей.

И не только от людей: Пифагор едва не врезался во что-то серое, что в сгущавшихся сумерках принял поначалу за брезентовый борт грузовичка. По сути, так оно и было, только в роли транспортного средства выступал небольшой слон, тащивший на спине несколько мешков с чем-то круглым, из этих самых мешков выпиравшим.

Они благоразумно свернули на более узкую дорожку, по которой слоны ходить были не должны. Идти пришлось медленнее, но торопиться было некуда — их самолет вылетал лишь утром. Длинную пересадку сделали специально, чтобы дать отдохнуть Александру Федоровичу.

Теперь они шли фруктовыми рядами. Чего здесь только не продавали! Ананасы маленькие и большие, зеленые и коричневатые. Арбузы маленькие и большие, ярко-красные и… ярко-желтые! Персики, дыни, яблоки, апельсины. А также десятки фруктов, которые Пиф не только ни разу в жизни не пробовал, но даже ни разу в жизни не видел.

– Я хочу есть, — неожиданно заявил Богданов.

Сопровождающие обрадовались: давненько не предъявлял он подобных желаний.

– Поехали в отель, Санечка, — сказала жена. — Там закажем все, что захочешь.

– Я хочу здесь, — ответил тот. — Прямо на улице.

По тону было ясно, что спорить нежелательно.

Ольга растерялась. Конечно, вокруг — сотни мечтающих их накормить. Но что будет с мужем? А вылет — с утра.

Она как-то жалобно посмотрела на Пифагора. Будущий врач подумал и принял решение.

– Хорошо, — сказал он. — Только кормильца выберу я.

– О’кей, — согласился Александр Федорович.

На улице совсем стемнело, однако разом затрещали маленькие бензиновые электрогенераторы, и базар теперь освещался десятками тысяч лампочек. Света добавляло и пламя от бесчисленных плиток и жаровен.

Пиф подошел к пожилому тайцу, заговорил по-английски. Тот вполне сносно ответил.

– Мне надо накормить очень больного человека, — тихо сказал будущий доктор.

– Что болит? — спокойно спросил таец.

– Желудок, кишечник, печень, легкие, — начал было перечислять Пифагор, но замолк, потому что тот увидел Богданова и понимающе качнул головой.

– Мясо или рыба? — спросил он у больного, которого уже подкатила Ольга Николаевна.

– Мясо, — ответил Александр Федорович. — И рыбу, — добавил он. — И овощи.

– Хорошо, — невозмутимо ответил таец.

Он достал небольшую чистую сковородку, поставил ее на огонь, а из маленького холодильника вытащил уже нарезанные кусочки чего-то непонятного.

Через минуту все шипело, булькало и пыхтело паром, так же как и на сотнях других импровизированных кухонь. Вторая конфорка тоже была занята: там готовились овощи в каком-то замысловатом соусе.

Готовка оказалась недолгой, видно, все продукты были заранее замаринованы или еще как-то обработаны.

Таец достал одноразовые картонные тарелки и пластиковые вилки. Потом подумал и вытащил откуда-то из-под плиты красивую, с виду фарфоровую, тарелку и изящные мельхиоровые вилку и нож.

– Только одна, — извинился он.

– Все отлично, — успокоила его Ольга Николаевна, накладывая мужу понемногу из обеих сковородок. — Ешь, Санечка.

На колени Богданову поставили чистую выданную тайцем картонку. Поверх нее — фарфоровую тарелку с затейливым золотым узором и вкусно пахнущей едой. Сопровождающие ели из одноразовых.

Неожиданно к ним присоединился и таец, устроивший себе ужин. Может, решил подтвердить качество еды?

Все оказалось чертовски горячим и чертовски вкусным. Пифагор боялся острых специй — богдановская печень была никакая, — но ни перца, ни уксуса не чувствовалось. Пища ни в коем случае не ощущалась пресной. Однако приправы оказались удивительно мягкими и — какими-то не резкими, что ли.

Первым доел свою порцию Богданов и… попросил добавки. Ольга Николаевна вопросительно посмотрела на будущего эскулапа. Пиф же был в легком замешательстве.

– Пусть ест, — сказал таец.

– Вы очень вкусно готовите, — благодарно отозвался Александр Федорович. Его английский был несравнимо лучше, чем у повара и Пифагора. Настоящий английский.

– Спасибо, — ответил тот.

Добавку Богданов поглощал гораздо медленнее.

Было видно, что он устал. А еще было видно, что ему очень вкусно.

Наконец он закончил, вытер губы и пальцы поданной женой салфеткой.

Пифагор взялся за ручки коляски и, поблагодарив тайца, потихоньку направился вперед.

Ольга Николаевна чуть задержалась, чтобы рассчитаться.

– Сколько мы вам должны? — спросила она.

Таец назвал сумму. В Москве за эти деньги пирожков на вокзале не купишь.

Богданова дала много больше запрашиваемого, но повар, аккуратно отделив часть денег, вернул остальное ей.

– Вы знаете, это просто чудо, что он так хорошо поел, — по-английски поблагодарила она.

– Чудеса случаются, — улыбнулся тот.

– Большое вам спасибо, — попрощалась Богданова.

– На здоровье, — на ломаном русском откликнулся пожилой повар.

Они возвращались в отель по неожиданно пустой улице — шумный рынок остался позади. На мосту через неширокий канал Александр Федорович попросил остановиться.

Богдановы отпустили Пифа, тот быстрым шагом направился в отель. Ему еще предстояло важное дело — дозвониться до Дуняши. Он не мог звонить со своего мобильного, так что следовало добраться до номера. А еще он не мог звонить на ее мобильный. Нужно было дозваниваться на домашний телефон ее мамы, Валентины Викторовны. И чтобы Дуняша была там.

Как же не вовремя оказалась эта поездка!

Но отказать в помощи Богдановым Пифагор не мог. Да и деньги могут скоро понадобиться.

Он быстро разобрался с кодами и набрал номер. Выслушал длинные гудки, положил трубку, повторил набор. С тем же результатом.

Расстроенный и беспокойный, лег спать.

Почему-то подумал о Богдановых. Вот они всего добились в этой жизни: любви, детей, достатка. Ну а смерть — она по-любому когда-нибудь приходит. К тому же, чем черт не шутит, пока медицина спит — хилера нашли не просто так, а по наводке каких-то могущественных богдановских друзей. А вот у них с Дуняшей пока все очень тухло.

Он еще раз набрал номер. Послушал гудки.

Наконец, включив кондиционер посильнее, положил голову на удобную подушку — завтра тоже предстоял тяжелый день.

Богдановы же так и стояли в одиночестве на мосту.

Катера уже не ходили. Даже немногочисленные прохожие постепенно исчезли. Нужно было идти в номер, но Александр Федорович явно этого не хотел, а Ольга Николаевна не решалась его торопить.

Под светом желтых фонарей вода в канале теперь казалась черной. Неспешное течение несло мелкие прутья и опавшую листву.

– Может, пойдем, Санечка? — наконец спросила она. — Завтра рано вставать.

– Пойдем, — выдохнул он.

Она нагнулась к нему, поцеловала в лысину. Когда-то у Саньки была роскошная вьющаяся, соломенного цвета шевелюра. Потом подушечками указательных пальцев мягко вытерла Санечкины глаза.

Пальцы стали мокрыми.

– Все будет хорошо, Санечка, — сказала она. — Я обещаю.

– Да, — вздохнул он.

Она покатила коляску к отелю, а в голове крутилась только одна мысль. О чудесах, которые случаются. Так ведь сказал пожилой таец?

Но верилось в чудеса слабо.

2

– Кураева есть?

Дуняша никак не отреагировала. За без малого три года замужества к своей новой фамилии она так и не привыкла.

– Авдотья Кураева здесь есть?

Она бы и на Авдотью не откликнулась. Сколько себя помнит, все и всегда звали ее Дуняшей.

Однако, почувствовав на себе сердитый взгляд медсестры, встрепенулась и вернулась в реальный мир.

– Я, — отозвалась Дуняша.

– Что же молчите? — укоризненно, но уже без раздражения сказала медичка. — У вас все неплохо. — Она протянула Дуняше небольшую пачку бумаг с результатами анализов. — Подробнее вам доктор расскажет.

– Спасибо, — поблагодарила Дуняша.

Вышла из приемной лаборатории с каким-то странным, смешанным чувством.

Конечно, хорошо, что анализы нормальные. Это значит, отсутствие беременности — простая случайность. Так бывает. Даже лечиться не надо. Вопрос только во времени. А что же тогда нехорошо? И почему хорошие анализы вызывают в ее душе… замешательство, что ли?